Находясь у самого истока реки, мы объехали ее выше по склону, а затем повернули назад, но уже по левому берегу, с расчетом снова выйти на тропу, которую вчера потеряли перед зарослями дэриса. Километров 10 пришлось пробираться по кочкарнику и песчаным буграм, и только благодаря дождю, уплотнившему песок, машины сравнительно быстро смогли преодолеть это расстояние.
Тропа, на которую мы снова выехали, сначала шла меж песков, а затем, обогнув озеро, привела нас в большую глинистую котловину, изобиловавшую после дождя лужами. В первой же из них "Волк" засел и так основательно, что мы вытаскивали его часа два. Следовало бы объезжать котловину слева по пескам, ибо в сырую погоду страшны не пески, а глины.
Пока возились с машиной, поспел обед. Но едва мы успели поесть, как налетел неизвестно откуда взявшийся маленький дождичек. Это была непредвиденная пакость. Глинистую дорогу смазало, словно маслом, и колеса вертелись на одном месте, отказываясь двигаться вперед. Пришлось мостить дорогу из саксаула. В результате на два километра пути ушло еще два часа.
Лишь к вечеру нам удалось выйти на широкую открытую равнину — это и были орок-норские степи, среди которых на западе находилось озеро Орок-Нор. В него с севера впадает река Туин-Гол, самая крупная из южных рек Хангая.
Утром мы увидели впереди обрывы Татал-Гола, где, по сведениям американской экспедиции, имелись кости. До обрывов оказалось всего 10 километров. Это, собственно, были крутые берега когда-то существовавшей реки, а теперь медленно журчавшего ручейка. Обрывы достигали 30–40 метров высоты и были похожи на слоеный пирог — красные глины прорезались посередине слоем черного базальта. Базальтовая лава притекла сюда во время извержения Бага-Богдо, происходившего в олигоцене, т. е. 30–35 миллионов лет назад. Мелководное озеро, вероятно, мгновенно выкипело, а мощный лавовый поток строго повторил рельеф дна. Со временем здесь образовалось новое озеро, в котором снова стали отлагаться красные глины. Мы поднялись на противоположный борт русла, и в том месте, где обрывов было особенно много, разбили лагерь.
Это был первый лагерь на открытой равнине, и было особенно приятно наслаждаться простором степей после узких и слепых каньонов Нэмэгэту. В 25–30 километрах к югу вставали Центральные горы Гобийского Алтая — Ихэ-Богдо и Бага-Богдо. У подножия последней располагалась широкая желтая полоса. Это были барханы, достигающие значительной высоты — 100 метров и более. С топливом и водой здесь было хорошо: саксаула кругом росло сколько угодно, а колодец с превосходнейшей водой находился всего в трех километрах. По утрам к ручейку прилетали стаи степных "куропаток"-копыток, лапки которых с толстыми коготками действительно напоминали копытца. Мясо их было очень вкусным, и наши охотники — Эглон и Александров — не раз снабжали нас этой изысканной дичью.
Мы поставили свой лагерь на крутом берегу, так что он был виден издалека — именно с той стороны, откуда мы приехали. Сердце путешественника радостно бьется, когда он видит родные палатки. Такое удовольствие нам хотелось доставить и отряду Ефремова, который должен был скоро приехать.
На следующий день начали осмотр местонахождения Татал-Гол. Американские палеонтологи лишь упоминали о нем, считая его, очевидно, малозначительным. Наши первые же шаги показали, что это местонахождение заключает колоссальное количество материала.
Особенно много было костей различных грызунов, размерами от суслика до зайца. Вместе с ними встречались кости мелких хищных гиенодонов, величиной от лисицы до медведя, кости мелких оленей, насекомоядных, близких к ежам, а также остатки гигантских безрогих носорогов — белуджитериев, являющихся ближайшими родственниками казахстанских носорогов — индрикотериев. Последние, несмотря на свой гигантский рост, превышающий в два раза размеры слона, были бегающими подвижными формами и, как все бегающие носороги, продолжали оставаться, подобно своим предкам, безрогими. Они обитали на опушках лесов, питаясь древесной листвой. Сопутствующая им фауна, получившая название индрикотериевой, — грызуны, мелкие хищники, парнокопытные и другие млекопитающие — является характерной для лесостепной зоны и в олигоценовом периоде была широко распространена по всей Азии, в том числе и на территории теперешнего Казахстана.
Олигоценовый хомяк — крицетопс
Интересно отметить то обстоятельство, что лапы белуджитерия мы нашли вертикально стоящими и, следовательно, сохранившими то положение, в котором погибло животное, увязнув, по-видимому, в трясине. Весь скелет, кроме лап, был уже разрушен и унесен вместе с породой, которая его заключала. Аналогичный случай был описан американскими палеонтологами для соседнего местонахождения Хзанда-Гол[15].
Кости имели черную окраску и были хорошо заметны в красных глинах. Первый же день дал обильные сборы: несколько черепов, десятки челюстей и сотни различных костей млекопитающих. Уже одни эти коллекции по своим результатам вполне оправдывали наш тяжелый путь сюда. Между прочим, впервые в Гоби, здесь мы встретили комаров, и настолько назойливых, что даже днем мы вынуждены были, несмотря на сильную жару, одеваться. Из двух зол приходилось выбирать меньшее.
К 2 августа мы закончили сборы костных материалов на Татал-Голе, осмотрев все обрывы, но не ставя раскопок, а собирая только вымытый на поверхность материал. За три дня работ наши сборы исчислялись уже не сотнями, а тысячами различных костей мелких млекопитающих, в том числе несколькими десятками черепов и несколькими сотнями челюстей. Это был огромный материал, великолепный к тому же по своей сохранности. Нам пришлось потратить целый день на упаковку и этикетаж коллекций.
Теперь мы решили вернуться назад к северо-востоку, где была расположена другая группа обрывов такого же типа. Это место получило название Лу (по-монгольски — "дракон"), данное американской экспедицией.
Красные обрывы представляли собой берег сухого русла Хзанда-Гол, и мы предпочитали пользоваться этим названием для обозначения олигоценового местонахождения млекопитающих. От Татал-Гола до Хзанда-Гола оказалось всего 20 километров.
Несмотря на короткое расстояние, путь наш занял около трех часов. Горячий южный ветер, как полагается, дул в спину, и невыносимо жгло солнце, неподвижно висевшее в раскаленном мареве. Дышать, особенно в кабине, было совершенно нечем. Голова была как будто в тисках, и глаза слипались сами собой, но не от желания спать, а просто от одурения. Машины еле-еле ползли на второй скорости, и вода кипела в радиаторах через каждые 10–15 минут.