Застонала в голос. И стоянки на площади точно нет. И, значит, такси тоже! И здесь мелкий гравий под ногами. Дрээээк… Пешком почти всю туристическую часть.
Рука больно сжала моё запястье, но тут же ослабла.
Дура! Какая же я дура! Оставь меня, пожалуйста, оставь!
Выворачивала руку, отчаянно пытаясь вырваться, а он только возвышался рядом недвижимым монолитом, легко сжимая свою ладонь, не давая шевелиться, лишая возможности дышать. Потому что, чтобы дышать, надо плакать. Бывает так, что, если не заплачешь, просто задохнёшься, и иначе нельзя. Лучше я задохнусь.
— Не надо, прошу, — сказал этот ужасный человек. — Ты ведь не подумала…
Отвернула лицо, чтобы только не видеть сверкающего, почти чёрного взгляда. Закрыла глаза, мучительно приоткрыв губы, давая возможность воздуху течь самому.
Не вырваться. Бесполезно… Всё было напрасно. И больно. Почему же так больно?
— Скажи, что ты не подумала, что это было специально! — и выкрикнул раздражённо: — Карри!
Вечерний ласковый ветерок, словно забавляясь, игриво пробежал между нами. Перемешал запах Грэма с моим, взболтал бешеным коктейлем, заставил совсем задохнуться и унёс их оба, холодя мои сжавшиеся плечи.
— Ты… — Меня хватило только на это.
— Ты что делаешь, садюга?! Отпусти девочку, паразит!
Мучительно и медленно распахнула глаза. Ещё и это…
Элизабет Прекрасная брезгливо отбросила руку кузена с моей, что-то вместе с этим от меня отрывая.
— И вообще, — она осторожно окинула пространство вокруг беглым взглядом, — молись, чтобы этого никто не видел, идиот. В кого ж ты у нас такой убогий?! — шипела, увлекая меня за собой. — Что же вы, милая, какая нерешительная? Каблуком его по ботинку, мигом бы у его светлости все намерения поотваливались, я вас уверяю. Ну? — остановились где-то внутри здания. — Помощь нужна? — махнула горничной, поглядывая на меня с искренним беспокойством. — Постой-ка, а я тебя знаю. Ты та ненормальная девчонка, что из антивоенного блока? Да? — И, когда я тихо качнула головой, желая, чтобы меня, наконец, просто оставили в покое, добавила вполголоса: — Или просто сумасшедшая. Нда. Ты чем так Грэма-то, что он до рукоприкладства дошёл? — собственноручно усадила меня на диванчик.
— Ваше высочество… — выдавила, мелко дрожа.
— Элизабет. Меня зовут Элизабет. — И ослепительно заулыбалась. Моего возраста, может, немного моложе. Господи, меня держит за руку живая принцесса.
— Элизабет… — повторила шёпотом. — Прошу простить меня. И мне лучше уйти. Спасибо большое за покровительство и помощь, — произнесла дежурно и, надеюсь, правильно.
— Ну что же вы, дорогая, совсем лица на вас нет. Не стоит так переживать. Герцог Лэррингтонский, не убьёт же он вас, правда? Ну максимум по судам затаскает, так это и не страшно, — щебетала эта милейшая девушка. — Так скандал вам только на пользу. И в работе подспорье. А то, что издержки материальные, так это не страшно, я вас уверяю, канал заплатит, будьте уверены! Им это на руку. Несомненно, — удивительно живо толковала она, не прерываясь.
— Не думаю, — ответила сдержанно и несколько хрипло, имея в виду одновременно всё. Тихонько прочистила горло, морщась, и горничная тут же протянула мне стакан воды. Замечательный сервис. — И всё же я, пожалуй, лучше пойду Спасибо.
— Вас дожидается кто-то или вас следует проводить? — Она махнула кому-то рукой.
— Вы очень добры… Элизабет. Благодарю вас, я поймаю такси. Всё в полном порядке. Вы мне действительно очень помогли.
— Да погодите паковать меня в бронзу. Я совершенно ничего для вас не сделала. А мне бы хотелось, — и, отвечая на мой усталый, рассеянный взгляд, добавила: — Но вовсе не потому, что я желаю досадить кузену. Точно нет! Просто мне хочется помочь вам. — Именно сейчас у меня появились в этом сомнения.
— Эли! — очень громко донеслось из-за двери гостиной покоев принцессы. — Эли, дай мне поговорить с леди Раввен!
Боже! Он же знает обо мне всё! И даже если я уеду, спрячусь, затаюсь, уверена, ни мне, ни Мэрин от него не скрыться. Это всё безнадёжно. Как гадко!
— Прошу, не надо, — прошептала уже влажным шёпотом. И с подступившими к глазам слезами было почти не сладить.
— Эли! Выбью дверь!
И, боюсь, он бы выбил, если бы горничная, которая, повинуясь почти невидимому кивку, не распахнула её, впуская, очевидно, маловменяемого герцога Дакейти, скользящего по комнате бешеным взглядом.
— Господи, — только и сказала Элизабет, потрясённо переводя взгляд с него на меня. — Поверить не могу! Да быть не может! — едва не всплеснула руками.
А я просто закрыла глаза, безуспешно пытаясь спрятать готовые пролиться слёзы. И считала. До пяти, потом до десяти и думала, отчаянно думала о Диллане, желая, чтобы он не попал на прошлой неделе под эту ужасную пулю, чтобы она прошла мимо.
— Карри, я же сказал, зря. Дрэк! Карри! Эли, не вынуждай меня! — слышала их слова за толстой плёнкой, нащупывая, буквально осязая светящиеся белые нити.
— Ты сейчас же уберёшься отсюда, дорогой. И разговаривать с девушкой будешь только после того, как она сама тебя об этом попросит, ты меня понял? — Оказывается, Элизабет умела быть одновременно ласковой и грозной.
Я не попрошу. Никогда.
— Господи, Карри! Ты что натворила? — и ещё успела услышать отчаянное: — Карри!!! — прежде чем трансляция мира наконец-то спасительно, хоть и очень болезненно, прервалась.
Урок был убедительным. Для всех. Во всяком случае, после этого нас с Мэрин оставили в покое.
* * *
Они гуляли дважды в день. Минимум по часу, избегая только ветреной майской погоды. Алексу всегда становилось хуже в ветер. Мучительно начинала пульсировать голова, так что он не мог даже кашлянуть. А кашель был. Хоть и совсем не таким уже частым и сильным, но по-прежнему мучающим и надсадным. Занятия с Сашенькой помогали. Конечно, они помогали. Да и как бы они могли не помочь? Иногда он думал, она вытянула его какой-то немыслимой, непостижимой ему силой. Нечеловеческой, уж это точно. Потому что иначе как чудом то, что с ним происходило, назвать было нельзя. А происходило с ним многое. Сначала Александр думал, что это бредит его измученный лихорадкою мозг. Потом, когда жар уверенно спал и удобная причина вместе с ним испарилась, полагал, что это навеянные курительными травами грёзы, но девчонка уверяла, что это только полынь, что, судя по запаху, было правдой. Он даже пытался распробовать рассыпанный ею случайно порошок на вкус — по всему выходило, это натуральнейшая горькая полынь. К тому же после неё есть хотелось ужасно. Вероятно, улучшение аппетита и было её самой очевидною целью. И тот был. Почти зверский.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});