— Вставай! — требовал Окш. — Не притворяйся. Я ведь знаю, что ты не спишь. Вставай или почувствуешь сейчас то же самое, что и тот ездовой, которого ты приказал бросить в котел с кипятком.
— Это не я приказал, а ты! — огрызнулся Шед (когда они оставались наедине, Окш иногда позволял ему такое). — Ты управлял моим языком! А сам я в это время рыдал в душе!
— Он продал врагам целый воз многозарядок. Сто штук. Сто твоих братьев завтра пойдут в бой безоружными. А королевские стрелки выпустят по ним на сто пуль больше. И это только за один залп. Ты размазня, а не воин.
— Разве я спорю! Да, я размазня! Да, я трус! Отпусти меня! Сделай опять простым копьеносцем! А еще лучше — убей! Я больше не могу так, понимаешь?
— Когда будет нужно, ты умрешь, но умрешь героем, — холодно ответил Окш. — И твоя смерть вдохновит других. Однако время для этого еще не пришло. Поэтому успокойся. Лучше будет, если ты успокоишься сам, без моей помощи… Вот так-то! А теперь отвечай, что ты видел, когда ходил в разведку? Где королевские войска?
— Мы дошли до самой реки… Не помню, как она называется. И видели только потухшие костры, обглоданные кости, брошенные повозки да свежие могилы. Мост сожжен, а на другом берегу слышен шум обозов, сигналы труб и лязг железа. Похоже, враги отступают.
— Или меняют позицию. — Окш был необычайно хмур. — Ты же знаешь, что опасность я чую нутром. Пока идет война и враг рядом, эта опасность просто роится вокруг, как мошкара над здешними болотами.
Я уже стал привыкать к этому чувству. Но сейчас оно стало просто нестерпимым. Как чесоточный зуд. Вот я и думаю, с чего бы это? А что, если эта королевская сволочь хочет обмануть нас?
— Откуда им взять силы? — возразил Шед. — Их армия уменьшилась чуть ли не вдвое.
— За хорошие деньги можно собрать новую армию или даже перекупить половину нашей… Примером может служить тот возчик… Нет, что-то здесь не так. Пока сам не разберусь — не успокоюсь. И ты тоже хорош. Ведь обещал же привести языка.
— Впереди все пусто до самой реки. Мы даже собак не видели.
— Кто-то идет сюда! — насторожился Окш. — Кажется, вестовой.
Снаружи лязгнули скрестившиеся копья, и стражник гаркнул:
— Куда прешь, ублюдок! Старший брат отдыхает! И велел себя не беспокоить!
— Мне-то что! — презрительно фыркнул невидимый вестовой. — Пусть спит. А когда проснется, передайте, что к нему какой-то важный чин прибыл. Чуть ли не от верховного стряпчего. Награды раздавать будет.
— Всем? — живо поинтересовались стражники.
— Нет, только особо отличившимся.
Повинуясь безмолвному приказу Окша, Шед отдернул полог шатра и нарочито бесстрастным голосом промолвил:
— Пусть зайдет. Я приму его. Но много времени уделить не могу.
Когда торопливые шаги вестового затихли вдали, Окш сказал:
— С приближенными верховного стряпчего отношения портить не стоит. У тебя свои дела, у него свои. Прими его с почетом, но отшей побыстрее. Говорить старайся сдержанно и с достоинством. Однако не сболтни чего-нибудь лишнего. Не забывай, я буду неподалеку.
Напоминать об этом не стоило. Это и так сидело в голове Шеда как гвоздь.
После того, как подобающие случаю приветствия закончились, гость, скромно назвавшийся представителем наградной комиссии, передал Шеду устную благодарность верховного стряпчего, а от себя лично вручил мешочек с деньгами.
Шед равнодушно отодвинул подарок в сторону (ну зачем, спрашивается, деньги тому, кто мечтает о самоубийстве) и, запинаясь, поблагодарил тех, кто так высоко оценил его скромные заслуги. Среди вольных братьев особо витиеватый слог был не в чести, впрочем, бывшему матросу даже просторечье давалось с трудом. Обычно он изъяснялся словами, исходившими от Окша, но тот сейчас почему-то самоустранился.
Гость, в свою очередь, попросил Шеда поведать во всех подробностях об эпохальном сражении у озера, ознаменовавшем собою перелом в ходе военных действий.
Шед, чтобы хоть немного отдалить возвращение своего мучителя, затянул сбивчивый, косноязычный, лишенный внутренней логики и в общем-то лживый рассказ об истории, начавшейся позором и окончившейся триумфом. Так, например, в нем и словом не упоминался остров с маяком, его всесильный хозяин и десант в тыл королевских стрелков, а сама победа объяснялась только личным мужеством горстки вольных братьев и чрезмерной самоуверенностью врагов.
Хавр слушал вполуха, а сам тайком изучал собеседника, который вполне мог оказаться таинственным Окшем Сухоруким, на чьи поиски было истрачено столько времени, сил и денег.
Надо сказать, впечатление у Хавра сложилось самое удручающее. Конечно, он и не ожидал, что Окш Сухорукий будет по-прежнему соответствовать всем своим приметам. Но допустить, чтобы юноша, только еще входящий в пору расцвета, позволил — пусть даже из чувства самосохранения — так состарить себя, было просто невозможно.
У человека по имени Шед в начавших редеть волосах проглядывала седина, его нос и щеки покрывали склеротические прожилки, в уголках тусклых глаз копился гной, а из щербатого рта несло помойкой. Большинство очевидцев отзывались о нем как о храбром и стойком воине, остром на язык и быстром на решения, а Хавр видел перед собой опустившегося, сломленного жизнью, глубоко несчастного бродяжку, у которого не было сил даже на напускное фанфаронство.
Такой человек не мог совершить даже сотую долю того, что ему приписывали. Уж если Окш Сухорукий и был притворщиком, то притворщиком гениальным.
Рассказ уже близился к завершению, когда Хавр, Немало времени проведший в беседах с единственным уцелевшим после побоища королевским стрелком, вдруг спросил:
— А кто был в лодке?
— Какой лодке? — натужно удивился Шед, которому строго-настрого было запрещено упоминать об этом эпизоде боя.
— В той, с которой ваши люди расстреливали арьергард вражеской колонны. Ведь если бы не лодка, они могли бы преспокойно отступить и не понести столь сокрушительных потерь.
— Никакой лодки не было. — Шед непроизвольно отодвинулся подальше от гостя и вдруг сорвался на матросский жаргончик, куда более привычный ему, чем речь недоучившихся законников и самодовольных купчишек. — Ты, прежде чем пердеть с наветренной стороны, сначала мозгами пошевели! Да тут на всем озере ни одной лодки нет, чтобы больше пяти морд вмещала!
Кто из нее стрелять станет, если один на руле сидит, а другой на веслах? Три баклана? Да наплевала бы шваль королевская на такую силу! Ловишь на ухо? Нет? В наградную комиссию, наверное, специально таких остолопов, как ты, подбирают!
Дальнейший обмен мнениями не обещал быть продуктивным, и Хавр покинул шатер ни с того ни с сего разбушевавшегося героя. Резюме, высказанное им себе самому под нос, было предельно кратким: «Врет. И врет упорно».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});