Читать интересную книгу Голодное пламя - Эрик Сунд

Мужчина кивнул, пошлепал губами.

Она достала кошелек и отсчитала три сотенных, мужчина наблюдал с довольной ухмылкой. Получив деньги, он придержал ей дверь и жестом пригласил войти.

В ноздри ей ударил сладковатый тошнотворный запах. Она достала из кармана носовой платок и прижала его к носу и рту, чтобы не вырвало. Мужчина захихикал над ее реакцией.

Лестница оказалась длинной. Когда глаза привыкли к темноте, глубоко внизу она увидела слабый свет.

– Смотри не упади. Здесь может быть скользко.

Мужчина осторожно взял ее под локоть, и она передернулась от прикосновения.

– Ладно, ладно, – вздохнул он. – Понимаю. Думаешь, я роюсь в помойках или вроде того? Он убрал руку, и она поняла, что он и правда обиделся.

Гадость, подумала она. Ты сам – одна большая помойка.

Когда она вошла в огромный зал, то сначала не поверила своим глазам. Зал был с небольшое футбольное поле и добрых десять метров в высоту. Везде набросаны одеяла, расставлены картонные лачужки, горят костры. А у огня в страшной тесноте лежали и сидели люди.

Но всего заметнее было молчание.

Слышались только шепот и тихий храп.

Во всем этом было что-то уважительное. Словно живущие здесь, внизу, когда-то договорились не мешать друг другу, давать жить другим и хлопотать только о своих собственных заботах.

Мужчина опередил ее, она следовала за ним среди теней. Никто, кажется, не обращал на нее внимания.

Мужчина замедлил шаг и остановился.

– Вот тут она, ведьма. – Он указал на шалаш, сложенный из черных мусорных мешков, достаточно просторный, чтобы в нем поместились человека четыре, а то и больше. Вход был занавешен синим пледом. – Я пошел. Если она спросит, кто показал путь, скажи – Бёрье.

– Конечно. Спасибо за помощь.

Мужчина повернулся и ушел тем же путем, каким они пришли.

Присев на корточки, она увидела, что в шалаше кто-то ворочается. Она медленно отвела платок ото рта, осторожно вдохнула. Воздух был спертым и душным, и она стала дышать ртом. Вынула рояльную струну, спрятала в ладони.

– Фредрика? – прошептала она. – Ты там? Мне надо поговорить с тобой.

Она придвинулась поближе к входу, достала «поляроид» из сумочки и осторожно отогнула одеяло.

Если у позора есть запах, то именно он ударил ей в ноздри.

Мыльный дворец

Анн-Бритт позвонила по внутреннему телефону: пришла Линнея Лундстрём. София встретила девочку в приемной.

Как и с Ульрикой, София решила разрабатывать с Линнеей трехшаговую модель.

На первой стадии терапии речь шла только о стабилизации и доверии. Ключевые слова – поддержка и структурирование. София надеялась, что ни Ульрике, ни Линнее лекарства не понадобятся. Однако применения медикаментов нельзя было исключать. На второй стадии полагалось вспоминать и перерабатывать, обсуждать и вновь переживать сексуальную травму. И наконец, в последней фазе следовало отделить травматические переживания от сексуального опыта в настоящем и будущем.

Софию поразил рассказ Ульрики о незнакомце из пивной. Встреча с тем парнем оказалась для Ульрики чисто сексуальным переживанием и явно пошла на пользу девушке.

Ее много раз насиловали, она страдала от вульводинии. Встреча с незнакомцем помогла Ульрике расслабиться, и она – сознательно или бессознательно – опытным путем определила, что есть интимность и что есть сексуальность.

Потом София вспомнила реакцию Ульрики на фотографию Вигго Дюрера. Дюрер сыграл важную роль во взрослении Линнеи.

А какую роль он мог играть в жизни Ульрики?

Линнея Лундстрём села на стул для посетителей.

– Будто и не уходила. Я так больна, что мне надо ходить сюда каждый день?

София исполнилась признательности: Линнея настолько расслабилась, что даже шутит.

– Нет, это не требуется. Но для начала хорошо бы нам с тобой поближе узнать друг друга.

Первые десять минут прошли спокойно. Говорили об обычном состоянии Линнеи, физическом и психическом.

Мало-помалу София уводила разговор к теме, которая на самом деле была причиной ее встреч с Линнеей: отношение девочки к отцу.

София предпочла бы, чтобы Линнея сама затронула вопрос, как она сделала это в предыдущий раз, и вскоре ее надежды оправдались.

– Вы говорили, что надо помогать друг другу, – сказала Линнея.

– Да, это условие.

– Вы думаете, я смогу лучше понять себя, если лучше пойму его?

София помедлила с ответом.

– Может быть… Сначала я хочу убедиться, что я – тот человек, с которым ты можешь говорить откровенно.

У Линнеи сделался удивленный вид.

– А что, разве есть другие? Ну, мои приятели или вроде того? Мне было бы до смерти стыдно…

– Ну, не обязательно с кем-нибудь из приятелей, – улыбнулась София. – Но есть и другие терапевты.

– Вы разговаривали с ним. Вам можно доверять больше, чем другим, во всяком случае, так сказала Аннет.

Взглянув на Линнею, София констатировала: самое подходящее здесь слово – настойчивость. Я не имею права бросать эту девочку, подумала София.

– Понимаю… Вернемся к твоему отцу. Если ты хочешь поговорить о нем, с чего бы ты начала?

Линнея вытащила из кармана куртки смятую бумагу и положила на стол. Она словно чего-то стыдилась.

– Я кое-что скрыла от вас вчера. – Сначала Линнея колебалась, но потом подвинула лист Софии. – Это письмо, которое папа написал мне прошлой осенью. Вы ведь можете его прочесть?

София взглянула на лист бумаги. Письмо как будто читали не один раз.

Захватанный разлинованный лист из большой тетради, полностью покрытый буквами в завитушках.

– Хочешь, чтобы я прочитала это прямо сейчас?

Линнея кивнула, и София взяла письмо в руки.

Красивый, но трудночитаемый почерк. Письмо написано в самолете, попавшем в зону сильной турбулентности. В уголке значилось: «Ницца – Стокгольм, 3 апреля 2008 г.». Из того, что рассказал Карл Лундстрём, София заключила, что он был на Французской Ривьере по делам. Значит, письмо написано всего за несколько недель до того, как Карла Лундстрёма арестовали.

Сначала сплошное пустословие. Потом текст становился все более фрагментарным и бессвязным.

Талант – это терпение и страх поражений. Ты наделена тем и другим, Линнея, так что у тебя есть все предпосылки для удачи, даже если сейчас ты этого не чувствуешь.

Но для меня все уже в прошлом. Раны, подобно проказе, разъедают душу.

Нет, я должен искать тени! Здоровые и полные жизни, проходят они рядом, следуют за трепещущими и делают их дорогими, я ищу дом в доме теней.

София узнала это выражение. Во время их встречи в Худдинге Карл Лундстрём говорил о доме теней. Он объяснял, что это – метафора некого тайного, запретного места.

София взглянула на Линнею поверх листа.

Неуверенно улыбнувшись, девочка опустила взгляд в пол, и София продолжила читать.

Все написано здесь, в книге, которая у меня с собой. В ней говорится обо мне и о тебе.

В ней говорится, что то единственное, что мне нужно в жизни, было тысячи и даже миллионы раз сделано до меня, что все мои деяния освящены историей. Корень моих желаний – не в моей совести, а во взаимодействии с другими. С желаниями других.

Я просто делаю, как другие, и совесть здесь ни при чем.

И все же совесть говорит: что-то неправильно! Не понимаю! Я мог бы спросить Дельфийского оракула – пифию, женщину, которая никогда не лжет.

Благодаря ей Сократ понял: мудрый знает, что ничего не знает. Невежда думает, что знает что-то о том, с чем не знаком, и потому он невежда вдвойне – ему невдомек, что он не знает! Но я знаю, что ничего не знаю! Значит ли это, что я мудрец?

Потом шли несколько нечитаемых строк, а также большое темно-красное пятно, которое София определила как пятно от красного вина. Она снова подняла глаза на Линнею и вопросительно вскинула бровь.

– Я знаю, – сказала девочка. – Он как будто немного не в себе – он же был пьяный.

София молча стала читать дальше:

Подобно Сократу, я преступник, обвиненный в растлении юношества. Но Сократ был педерастом. Что, если обвинители были правы? Общество славит своих богов, а нас, других, обвиняют в том, что мы поклоняемся демонам.

Сократ был таким же, как я! Разве мы ошибались? Обо всем написано в этой книге! Кстати, ты знаешь, что произошло в Кристианстаде, когда ты была маленькой? О Вигго и Генриетте? О них написано в этой книге!

Вигго и Генриетта Дюрер, подумала София. Аннет Лундстрём говорила, что на разных рисунках Линнея изображала то чету Дюреров, то Вигго.

София узнала амбивалентное отношение Карла Лундстрёма к правильному и неправильному – оно уже звучало в Худдинге. Фрагменты головоломки начинали вставать на свои места. София читала дальше, хотя письмо болезненно задевало ее.

Этот великий сон. И образность. Аннет слепа, и Генриетта слепа, как подобает девочкам из Сигтуны.