Читать интересную книгу Голодное пламя - Эрик Сунд

Фон Квист утвердительно кивнул и глубоко вздохнул:

– Да. Мы говорили пару часов, он отрицал все обвинения. Стоял на том, что у его приемной дочери всегда была живая фантазия. Девочке ведь пришлось нелегко. Помню, как он говорил: биологическая мать предала ее сразу после рождения, и девочку отправили в приемную семью, к Сильвербергам. Я отчетливо помню, как он был огорчен и глубоко оскорблен тем, что его выставили в таком вот свете.

Когда Жанетт спросила, как ему удается так хорошо помнить такое количество подробностей столь давнего дела, фон Квист со смехом ответил, что у него блестящая память и быстрый ум.

– Была ли причина верить ему? – сделала попытку Жанетт. – Пер-Ула с женой покинули Данию, как только его выпустили из тюрьмы. По мне – похоже, им было что скрывать.

Прокурор тяжело вздохнул.

– Мы ведь полагались на то, что его слова – правда.

Жанетт обескураженно покачала головой:

– Хотя его дочь утверждала, что он делал с ней много всякого такого? Мне абсолютно непонятно, почему его освободили с такой легкостью.

– А мне понятно. – Глаза прокурора за стеклами очков сжались в две узкие щелочки. Слабая улыбка играла в ямочках щек. – Я сижу на этом месте достаточно давно и знаю, как часто случаются ошибки по небрежности.

Жанетт поняла, что дальше она не продвинется, и сменила тему:

– Что вы можете сказать о случае Ульрики Вендин?

Улыбка увяла, на фон Квиста внезапно напал кашель. Прокурор извинился и «на минутку» вышел из кабинета. Вернулся он, неся два стакана и графин воды. Поставил стаканы на стол, налил воды, протянул один Жанетт.

– Что ты хочешь знать об Ульрике Вендин? – Он отпил воды. – Это же было так давно, – прибавил он.

– Да, но вы, при вашей-то памяти, конечно, помните, что тот же самый шеф полиции, Герт Берглинд, вел следствие и по Лундстрёму – следствие, которое потом свернули. Не видите связи?

– Нет. Я никогда не думал об этом.

– Аннет обеспечила Карлу алиби на вечер, когда была изнасилована Ульрика Вендин, но вы по этому поводу не стали напрягаться. Вы даже не проверили, соответствуют ли ее слова действительности. Я правильно поняла?

Жанетт почувствовала, как в ней закипает злость, и постаралась взять себя в руки. Нельзя позволить себе взорваться. Надо сохранять спокойствие, независимо от того, нравятся ей действия прокурора или нет.

– Я сделал именно такой выбор, – спокойно произнес прокурор. – У меня составилось общее мнение о собранной информации. На допросе я выяснял, был ли Лундстрём в гостинице. И моя беседа с ним показала: не был. Вот так просто. У меня нет причин подозревать, что он лгал.

– Сегодня вам не кажется, что дело стоило расследовать немного тщательнее?

– Сообщение Аннет Лундстрём было только частью имевшейся у меня информации, но, разумеется, его можно было отследить и получше. Все можно было бы отследить получше.

– Но этого не произошло?

– Нет.

– И вы сказали Герту Берглинду и руководителю оперативной группы, что следует продолжить расследование?

– Разумеется.

– Однако этого не произошло?

– Это был выбор, который они сделали, исходя из имеющейся у них информации.

Фон Квист улыбался. Змеиный голос.

В один прекрасный день ты поскользнешься на собственной хитрости, подумала Жанетт.

Улица Ютас Бакке

Психиатрическая реформа, вступившая в силу первого января 1995 года, была плохая реформа. В том, что она ударила лично по председателю правительства, министру-социалисту Бу Хольмбергу, усматривалась своеобразная ирония судьбы.

Его жену, министра иностранных дел Анну Линд, убил человек, которого суд признал психически больным. Человек этот должен был бы находиться в больнице под присмотром врачей.

Вместо этого убийца, Михайло Михайлович, свободно перемещался по улицам Стокгольма, словно по полю битвы со своими незримыми демонами.

Огромное количество психиатрических больниц закрыли еще в семидесятые, но невозможно не задаваться вопросом, что могло бы случиться, если бы государство уделяло психиатрии больше внимания, чем она получала de facto.

В распоряжении ночлежек Стокгольма – приблизительно две тысячи коек, и пять тысяч бездомных, большинство которых имеют проблемы с алкоголем или наркотиками, ведут постоянную борьбу за крышу над головой.

А если учесть, что к тому же почти половина из них имеет психические проблемы, часто происходят ссоры из-за плохих кроватей, и многие выбирают другие места для ночлега.

В огромной пещере под церковью Святого Юханнеса в Норрмальме выросла целая колония людей, которых объединяет одно: они предпочитают держаться подальше от милосердной руки общества.

В сочащихся сыростью залах, напоминающих церковные, они нашли что-то, что хотя бы напоминает безопасность.

Целлофановые палатки или брезент над парой кусков картона, спальный мешок.

Качество жилищ варьируется, иные из них по здешним меркам – дворцы.

На Ютас Бакке она свернула направо, на Юханнесгатан, и пошла вдоль кладбищенской ограды.

Каждый шаг приближал ее к чему-то новому, к месту, где можно остаться и быть счастливым. Сменить имя, сменить одежду и расквитаться со своим прошлым.

К месту, где жизнь может сделать поворот.

Она достала шапку из кармана пальто. Шапки хватило, чтобы скрыть ее светлые волосы.

Она узнала привычный спазм в животе и, как тогда, подумала: что делать, если ей понадобится в туалет?

Тогда все легко решилось, потому что жертва сама впустила ее – даже пригласила. Пер-Ула Сильверберг был наивным, слишком доверчивым, что показалось ей странным – он ведь был закаленный в боях бизнесмен.

Пер-Ула Сильверберг стоял к ней спиной, когда она вытащила большой нож и перерезала ему артерию на правой руке. Пер-Ула опустился на колени и оглянулся на нее почти удивленно. Посмотрел сначала на нее, потом – на лужу крови, медленно растекающуюся по светлому паркету. Он тяжело дышал, но все еще пытался подняться. Она не препятствовала – все равно у него не оставалось шансов. Когда она вытащила свой «поляроид», у Сильверберга был все тот же изумленный вид.

Почти две недели ушло на то, чтобы определить местонахождение этой женщины – в пещере под церковью. Какой-то нищий с площади Сергельторг рассказал, что она, несмотря на свое нынешнее положение, разговаривает и держит себя как аристократка, каковой и не переставала себя считать.

Несмотря на свою биографию, Фредрика Грюневальд оказалась на улице и последние десять лет была известна под именем Графиня. Из-за рискованных вложений Фредрики семейство Грюневальд потеряло все свое состояние.

Какое-то время она сомневалась, стоит ли мстить Фредрике, которая и так уже оказалась в преисподней, но решила: начатое должно быть завершено.

Значит, решено. Точка. Состраданию нет места. Будь она хоть бомжиха, которой негде спать, хоть богатая дама из высшего общества.

Перед внутренним взглядом снова предстала Фредрика Грюневальд.

Грязный пол, шумное дыхание. Отвратительный запах пота, влажной земли и машинного масла.

Независимо от того, была ли Фредрика Грюневальд зачинщицей или просто исполняла свою роль, она виновна. Бездействие тоже может считаться виной.

Молчание – знак согласия.

Она свернула налево, на Каммакаргатан, а потом еще раз налево и вниз, на Дёбельнсгатан. Теперь она оказалась на противоположной стороне кладбища, где никого не было. Она замедлила шаг и принялась высматривать железную дверцу, о которой говорил нищий.

Пожилая пара прошла, прогуливаясь, мимо нее по тротуару, и она надвинула шапку пониже на лоб. Метрах в пятидесяти, ниже, стояла под деревом темная мужская фигура. За мужчиной виднелась приоткрытая серая железная дверца, из-за которой доносился слабый шум.

Она все-таки нашла пещеру.

– Тебе чего здесь надо? – Стоявший под деревом человек в темноте шагнул ей навстречу.

Мужчина был пьян. Это хорошо, потому что он плохо запомнит ее, может, даже решит, что ее вовсе не было.

– Графиню знаешь? – Она взглянула ему в глаза, но мужчина страдал сильным косоглазием, и она так и не поняла, в какой именно глаз посмотрела.

– Как? – Мужчина в ответ уставился на нее.

– Я ее подруга. Хочу с ней повидаться.

Мужчина рассмеялся, словно курица закудахтала:

– Вот черт, так у этой ведьмы есть друзья! Понятия не имел. – Он вытащил мятую сигаретную пачку и зажег окурок. – А что я за это получу? В смысле – если покажу тебе дорогу?

Она больше не была уверена, что мужчина пьян. В его взгляде вдруг появилась ясность, от которой ей стало страшно. А что, если он запомнит ее?

– Что ты хочешь за то, чтобы проводить меня к ней? – Она понизила голос почти до шепота. Не нужно, чтобы посторонние слышали их разговор.

– Может, пару сотен. Да, пожалуй, достаточно. – Мужчина улыбнулся.

– Получишь три, если покажешь, где она живет. Договорились?