Следует добавить, что между мной и читателями стоял цензор. Мой первый роман, «Больница Преображения», о судьбах психиатрической больницы в Польше во время оккупации, написанный в 1948 году, был опубликован только в 1955 году, а в промежутке я был сначала принят, а затем выкинут из Союза писателей (ибо я не имел ни одной изданной книги). Я не был слепым, и времена «сталинизма» мне вовсе не нравились, но для собственной пользы я говорил себе: я уцелел среди множества военных опасностей, и желал только одного – НАДЕЖДЫ на лучшее время. И сегодня мы ПЛАТИМ за социальные перемены, которые через 20–30 лет дадут прекрасный урожай свободы, всеобщего благосостояния, расцвета науки и т. п.
Я иногда слышу и читаю, что от написания книг современной тематики, таких как «Больница Преображения», я ушел на территорию фантастики, чтобы избежать цензора. Не считаю, что я прятался в фантастике как в кукурузе. Доказательством является моя первая, наивная книжка «Человек с Марса» 1946 года, когда у нас ничего не было известно о социалистическом реализме. Писатель, используя только современную тематику, имеет пространство сюжетных маневров, заданное «граничными условиями» этой современности. (Разумеется, можно писать неправду о современности, но это меня не привлекало). Писатель в жанре НФ, кроме сюжета, должен построить мир, в котором этот сюжет развивается: это дает поле для экспериментирования, в чем – видимо – я всегда НУЖДАЛСЯ. Таким образом, во-первых, «мои миры» были, как правило, отклонены от реального мира в сторону разнообразных «преувеличений» всевозможных явлений и их зарождений, УЖЕ таящихся в действительности, и, во-вторых, я использовал средства и декорации фантастики всегда НАТУРАЛИСТИЧНО для изображения – «с проверкой на прототипах» – различных общественных ситуаций, влияния новых открытий на общественную стабильность и т. п. Знаю, что звучит это так, словно бы я писал какие-то социально-философские трактаты, наполненные очень абстрактными гипотезами, но тут я опускаю (ибо вынужден) то, что занимался я этими ИГРАМИ как одним из видов РАЗВЛЕЧЕНИЙ – серьезно, полусерьезно, иронично и т. п.
Имела ли здесь место цель ПОЗНАНИЯ? Безусловно, да, но только из-за того, что такими, а не иными были мои взгляды, мои интересы: я предпочитал читать Стива Хокинга, а не Айзека Азимова. Я писал то, что получалось, что хотел, и, возможно, даже должен был написать. Я допускаю, что написал «Диалоги» – в то время я даже не мог предположить, что получу шанс на публикацию, – поскольку кровавые «ошибки и искажения», ведущие от великих идеалов к массовым преступлениям, волновали меня. Там я высказывал свое твердое убеждение, что МОЖНО построить лучший мир, только требует он проб и ошибок, потому что ТАКИМ всегда был путь человеческого познания. Без человеческих жертв мы не могли бы научиться летать, а построить «лучший мир» несравнимо трудней, чем летающую машину.
Почему почти вся американская «научная» фантастика антинаучна, как бы с точки зрения реальности «отклонена» в сторону, противоположную моей – именно в сторону иррационализма, – не знаю. Сказать, что «с жиру бесятся»[65] – это слишком мало для объяснения. Эта все еще усиливающаяся тенденция производства «телепатических вторжений», «галактических войн», нападений вампиров, построения сюжетов по схеме «они нас» или «мы их» завоевываем – казалась мне всегда сужением возможностей, какие дает научная фантастика. Кроме того, мне никогда даже не приходило в голову серьезно показывать нечеловеческие существа с точки зрения их «психической сущности». Я считал бы это не имеющей законной силы узурпацией: мы люди и потому не можем НИЧЕГО знать о «сознании» других разумных созданий. Совокупность этих различий, вероятно, привела к тому, что американцы, и прежде всего коллеги по перу, терпеть меня не могли и, в конце концов, после ряда моих критических статей в прессе США лишили меня почетного членства в «Science Fiction & Fantasy Writers of America»[66] (при этом, чтобы еще было смешнее, Азимов написал, что Лем атакует американскую НФ по приказу своего коммунистического правительства).
Когда в фантастику вводится «всемогущество» при помощи МАГИИ, КОЛДОВСТВА, ЗАКЛЯТИЙ, ЧУДОВИЩ, заинтересованных главным образом в захвате планет и убийстве их жителей, – с печатных страниц, на мой взгляд, исчезает последняя частица ПОЗНАНИЯ: мы не узнаем абсолютно НИЧЕГО о существующем мире, а придуманный мир гораздо менее необычен, удивителен, фантастичен, чем реальный. Вирус СПИДа, битве которого с нашим видом я два года уделяю много внимания, намного более жуткий, чем все галактические чудовища, вместе взятые. Это в конце концов – вероятно – дело вкуса, но не только. Я не понимаю, откуда взялось повальное бегство от проблем нашего мира в фантастической литературе Запада. Ведь угроз, причем реальных, множество: климатических, экономических, технологических – разве их мало? Я могу только выразить свою беспомощность относительно этого эскапизма, которым руководствуются американцы.
В моих беллетристических «поучениях» и «прогнозах» всегда было много игры, иногда комической, даже когда речь шла о проблемах необычайно серьезных, – сегодня каждый может легко это увидеть. Потому что это были, например, такие вопросы, как отмена римского правила «mater semper certa est», утверждающего, что мать всегда ОДНА – в настоящее время законодатели разных государств по-разному оценивают такое достижение медицины, благодаря которому у ребенка могут быть две матери: та, чья яйцеклетка, то есть мать биологическая, и та, которая выносила плод вплоть до родов. Можно ли «нанимать» женщину, чтобы она выносила плод за другую? Некоторые говорят, что нет. Но если женщина сама НЕ может выносить плод, а хочет иметь собственного ребенка, то есть от собственной яйцеклетки? Вот дилемма. Сегодня их множество.
Когда-то я писал об отчаянной борьбе законодателей и юристов с исторически невероятными ситуациями – кто-то является «частично» естественным, а «частично» состоит из протезов, которые заменяют ему утраченные органы, но не может заплатить производителю, который в судебном порядке требует «возврата своей собственности»[67]. Еще я писал о том, что в некоей цивилизации, где генная инженерия делает возможным проектирование формы тела и разума, существует «Главный институт проектирования тела и психики» – ГИПРОТЕПС[68]. Когда я писал о таких вещах, не было еще ни «возможности двух матерей», ни «банков спермы лауреатов Нобелевской премии» (как в США), ни генной инженерии. Поэтому, чтобы придать некую живость этой сложной проблематике, я облачал ее в юмористические одеяния. И потому МОЖНО удовольствоваться только поверхностной комичностью, несмотря на то что речь идет о проблемах страшно серьезных. Более того: с каждым годом «чистая фантастичность» многих моих произведений начинает «заполнять и заселять» мир в результате ускорения развития науки вообще, а биологии и технологии манипулирования наследственностью в особенности. На самом деле, когда я писал, я никогда не думал, забавляясь написанным, что станут реальностью эти мои предполагаемые в далеком будущем ситуации – не что иное, как дилеммы, сильно запутанные в моральных антиномиях действия (антиномия действия – это такая противоречивость ситуации, когда любой выход оказывается в каком-то отношении НЕПРАВИЛЬНЫМ, а правильного нет). Поскольку же литературные рецензенты вообще не ориентируются в области развития знания, то, когда я говорил, что та или иная из моих фантазий «осуществилась», они считали, что я просто хвастаюсь. Я был скорее удивлен и поражен. Критики даже упрекали меня, что я жалуюсь на отсутствие «Лемографии». В самом деле, в Польше нет монографической и критической работы, охватывающей мое творчество. Это моя потеря, потому что неправда, будто бы писатель является наилучшим знатоком собственного труда[69].
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});