Ай да Кевин! Ай да шутник!..
Шёл четвёртый день моего легального пребывания на Терре-де-Астурии. Это была единственная возможность познакомиться с родными и близкими моей невестки, поскольку они даже не подозревали о наших действительных способностях – Кевин с Анхелой не видели смысла посвящать их в эту тайну. Тут я был полностью согласен с ними.
Во избежание недоумения и всяческих кривотолков, мне пришлось принять облик моложавого шестидесятилетнего мужчины. Не скажу, что я был в восторге от этого. Хотя мой столетний юбилей был уже не за горами, я ещё не чувствовал себя достаточно старым для такого почтенного облика. Мне было несколько неуютно.
Кроме Анхелы и, возможно, её брата Рика, больше никто на Астурии не знал, что я король, однако принимали меня почти что с королевскими почестями и называли не иначе, как «дон Артуро», причём в устах многих телекомментаторов приставка «дон» звучала весьма многозначительно. Я не обижался на журналистов, что они вот так с ходу причислили меня к «донам» преступного мира. Это была не их вина, это Кевин постарался.
Семья невестки мне в целом понравилась. Правда, поначалу меня беспокоило, что бывший муж Анхелы, её кузен и отставной монарх, полный кретин и, к тому же, сумасшедший. Затем я успокоился, когда узнал, что умственная неполноценность была унаследована им по линии его матери, с которой у Анхелы нет кровного родства. Так что за плохую наследственность переживать не приходилось.
По совету Кевина я был предельно осторожен с Риком, братом Анхелы. Этот хитрый лис, благодаря своей природной проницательности и редкому дару делать правильные выводы из минимума информации, сумел проникнуть в тайну финансовой империи Кевина и разгадать его наполеоновские планы. С таким человеком нужно было держать ухо востро. Также Кевин советовал мне остерегаться профессора Альбы, видного астурийского биолога, которого чрезвычайно заинтересовала наша генетическая аномалия, ответственная за колдовские способности и именуемая нами Даром. Он же называл её j-аномалией – в честь Дженнифер – и последние полгода активно изучал её свойства. Кевин не сомневался, что он захочет обзавестись и моими образцами ДНК. Но оказалось, что как раз к моему приезду Фернандо Альба серьёзно заболел, и сейчас ему было не до наших j-аномалий...
Я остановился возле двери с двумя табличками. Первая из них, строго академическая, гласила:
ОТДЕЛ СТОХАСТИЧЕСКИХ ПРОЦЕССОВ
Вторая была явно самопальная, состряпанная в спешке:
Лаборатория прикладного садизма. Киски Шрёдингера-Лейнстера.
– Профессор Лейнстер должен быть здесь, – сказал мне мой гид, юный кабальеро дон Хесус де Лос Трес Монтаньос.
Я точно знал, что Колин здесь, поэтому поблагодарил юношу за заботу и предложил ему идти по своим делам. Исполненный служебного рвения дон Хесус изъявил готовность дождаться меня в вестибюле, однако я не допускающим возражений тоном ответил, что собираюсь задержаться надолго. Дон Хесус тут же стушевался. Всё-таки в репутации «крёстного отца» есть свои преимущества.
На мой звонок дверь открыл сам профессор Лейнстер.
– Ну, наконец-то! – произнёс он, жестом приглашая меня войти. – Всё-таки соизволил проявить свой высочайший интерес к моей скромной деятельности. А я уж и не смел надеяться.
Я подчистую проигнорировал иронический выпад Колина. Если всерьёз воспринимать его тщеславие, замаскированное под самоуничижение, то так недолго и нервный тик заработать. Когда в первый же день моего официального визита на Астурию я не бросился стремглав осматривать его любимое детище, Институт пространства и времени, Колин был не просто шокирован – он поверить в это не мог. Он был искренне убеждён, что занятие наукой и, в особенности, физикой – единственное стоящее дело, учёные – единственные счастливые люди на всём белом свете, а все остальные, кто не посвятил себя науке, чувствуют себя несчастными и ущербными и чёрной завистью завидуют учёным.
Мы миновали пустую приёмную (или как там она у них называется) и вошли в такой же пустой кабинет.
– Присаживайся, – сказал Колин, указывая на кресло возле невысокого столика с пепельницей, початой пачкой сигарет, какой-то книгой и компактным кофейным автоматом. – У нас ещё есть несколько минут, пока маринуются кошки. Затем мы посмотрим на них, а после прошвырнёмся по институту. Только не говори, что у тебя времени в обрез.
– Не буду, – пообещал я. – Времени у меня навалом.
– Вот и чудненько, – Колин потёр руки в предвкушении увлекательной экскурсии. Он обожал всё показывать и обо всём рассказывать; ему нравилось всех учить. Я вовсе не отрицаю, что это хорошая черта. Говорят, Колин отличный педагог – но его беда в том, что он рвётся учить всех подряд, а не только тех, кто этого хочет. – Кофе выпьешь?
– С удовольствием.
Колин ткнул всего одну кнопку, и автомат тотчас выдал две чашки горячего и ароматного чёрного кофе.
– У нас с тобой, насколько я помню, схожие вкусы, – объяснил он, усаживаясь в соседнее кресло. – Поэтому я не перенастраивал автомат.
Кофе действительно был как раз на мой вкус. Я сделал пару глотков, закурил и мельком взглянул на лежавшую рядом с пепельницей книгу. С некоторым удивлением я обнаружил, что это не научная монография, а хрестоматийный сборник англо-американской космической фантастики конца XX – начала XXI веков.
– Ну и ну, – сказал я. – Вот уж не думал, что ты этим интересуешься.
– Это Кевин дал почитать, – ответил Колин. – Сказал, что будет забавно.
– И как?
– Я действительно позабавился. Американцы того времени были страшные снобы и идеалисты. Считали, что только они единственные сумеют заселить Галактику, а остальные народы либо перебьют друг друга, либо погибнут вместе с умирающей Землёй.
Я тоже улыбнулся и кивнул. В настоящее время демографическая ситуация в Галактике была такова, что свыше половины всего человечества представляли четыре этнические группы – китайцы, индусы, славяне и испанцы. И это было логическим следствием социально-экономической обстановки, сложившейся на Земле в канун массового освоения Галактики.
Из всех больших наций американцы были самой благополучной в плане уровня жизни. Они неизменно лидировали в области исследования космоса, но в плане освоения дела у них шли очень туго. К звёздам рвались преимущественно лишь учёные и искатели приключений (да ещё неудачники – но неудачники и в Африке неудачники), а основная же масса американцев предпочитала оставаться на Земле – как говорится, от добра добра не ищут.
Китай же и Индия, государства экономически мощные, но хронически страдавшие от перенаселения, сразу вышли в лидеры по освоению пригодных для жизни планет и неизменно лидировали на протяжении всего периода, названного впоследствии Эпохой Освоения.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});