Читать интересную книгу Век тревожности. Страхи, надежды, неврозы и поиски душевного покоя - Скотт Стоссел

В первой половине XX в. самым популярным средством от нервного напряжения были барбитураты. Полученная в 1864 г. немецким химиком, соединившим концентрированную мочевину (из мочи животных) с диэтилмалонатом (выделенным из яблочной кислоты), барбитуровая кислота поначалу не находила практического применения. Однако в 1903 г., когда исследователи компании Bayer попробовали дать кислоту собакам, те заснули. Спустя несколько месяцев компания уже предлагала покупателям барбитал, первый серийно производимый барбитурат. (Лекарство называлось «Веронал» с подачи одного из научных сотрудников Bayer, считавшего самым спокойным местом на свете итальянскую Верону.) В 1911 г. компания выпустила барбитурат более продолжительного действия – фенобарбитал – под торговым названием «Люминал», которому суждено было стать самым популярным представителем этой категории препаратов. К 1930‑м гг. барбитураты почти полностью вытеснили своих предшественников XIX в. – хлоралгидрат и бромиды, а также опиум, взяв на себя из роль основных средств от «нервов»[115].

Уже в 1906 г. веронал принимали (нередко с рисками передозировки) столько американцев, что The New York Times выступила против безудержного назначения подобных «панацей»{181}, но тщетно: в 1930‑х гг. «Руководство Мерка» по-прежнему рекомендовало веронал для лечения «крайней нервозности, неврастении, ипохондрии, меланхолии» и других «тревожных состояний»{182}. Веронал и люминал, рекламируемые как «аспирин для психики», господствовали среди средств от тревожности (в нашем сегодняшнем понимании) десятилетиями. К 1947 г. на американском рынке существовало 30 разных барбитуратов под разными торговыми названиями. Тройку самых популярных составляли «Амитал» (амобарбитал), «Нембутал» (пентобарбитал) и «Секонал» (секобарбитал). Поскольку ни «тревожности», ни «депрессии» официально еще не существовало, барбитураты прописывали от «нервов» («нервных болезней»), «напряжения» и бессонницы.

Однако у барбитуратов было два крупных недостатка: сильное привыкание и нередкие случайные передозировки со смертельным исходом. В 1950 г. от передозировки барбитуратов скончались не меньше тысячи американцев. (В числе погибших по аналогичной причине в 1960‑х гг. – моя прабабка и Мэрилин Монро.) В 1951 г. The New York Times назвала барбитураты «более страшной угрозой обществу, чем героин или морфий», заявив, что «домохозяйка, считающая розовую пилюлю частью вечернего ритуала наравне с чисткой зубов; нервный делец, принимающий белую таблетку, чтобы снять напряжение перед важными переговорами; студент, глотающий желтый шарик, чтобы „расшевелить мозги“ на экзамене, и актер, которому „голубой ангел“ придает уверенности в себе, прекрасно знают, что злоупотребление барбитуратами „вредно для организма“, однако не представляют себе, насколько»{183}.

Логика подсказывает, что при таком спросе на барбитураты фармацевтические компании должны были разрабатывать всё новые и новые, улучшенные формулы. Но когда Франк Берджер, научный сотрудник Wallace Laboratories (дочерней фирмы Carter Products), попытался представить руководству новое успокоительное, синтезированное им в конце 1940‑х гг., интереса его предложение не вызвало{184}. Во-первых, возразили ему, с тревожностью нужно бороться путем разрешения психологических или личных проблем, а не химико-биологическими препаратами (нелепое с точки зрения современной биологической психиатрии противопоставление). Кроме того, психотропными лекарствами Carter не занималась, специализируясь на слабительных («Литтл Ливер»), дезодорантах («Аррид») и депиляционных кремах («Нэйр»).

Успокоительные свойства нового препарата Берджеру открылись по чистой случайности. Сам он родился в 1913 г. на территории нынешней Чехии и после окончания медицинского факультета Пражского университета продолжил заниматься иммунологией, завоевывая научную славу. Но когда Гитлер захватил Австрию и подобрался к Чехословакии, еврею Берджеру пришлось бежать в Лондон.

Не найдя там работы, Берджер с женой остались без крова, спали на парковых скамейках и питались в столовых для бездомных. В конце концов Берджер устроился врачом в лагерь для беженцев, где выучил английский, а потом перебрался разработчиком антибиотиков в санитарно-гигиеническую лабораторию недалеко от Лидса.

К 1941 г. пенициллин уже зарекомендовал себя как эффективное средство от бактериальных инфекций. Однако производить и хранить пенициллин в достаточных для нужд союзных войск объемах оказалось затруднительно. «Эта плесень капризна, как оперная дива», – жаловался один руководитель фармацевтической компании{185}. И вот Берджер вместе с сотнями других ученых принялся работать над улучшением технологий добычи и очистки революционного антибиотика. Ему удалось, в частности, разработать метод достаточно долгого сохранения плесени, позволявший перевозить ее на дальние расстояния. Когда результаты его исследований появились в авторитетных научных журналах, одна британская фармацевтическая компания предложила когда-то бездомному химику высокую должность.

Среди консервантов для пенициллина, которые тестировал Берджер, был мефенезин, синтезированный Берджером из имевшегося в продаже дезинфицирующего средства. Вводя мефенезин мышам для проверки на токсичность, Берджер обнаружил нечто, прежде им не виданное: «Соединение оказывало на животных успокаивающее воздействие»{186}.

Вот так Берджер по чистой случайности открыл первый препарат из принципиально нового класса медикаментов. Когда выяснилось, что на людей это средство действует так же успокаивающе, Squibb Corporation, сразу усмотрев коммерческую выгоду, начала распространять мефенезин для снятия нервного напряжения перед хирургическими операциями. Под торговым названием «Толсерол» мефенезин к 1949 г. стал самым популярным продуктом Squibb.

Однако в форме таблеток мефенезин действовал слабо, и эффект получался кратковременным. Берджер задался целью разработать улучшенную версию усиленного действия. Летом 1949 г. он вступил в должность руководителя и главного врача дочернего предприятия Carter – Wallace Labs в Нью-Брансуике, штат Нью-Джерси. Там он занялся синтезом и тестированием соединений, способных превзойти мефенезин по воздействию. В результате Берджер с подчиненными отобрали около десятка самых многообещающих средств из почти пяти сотен синтезированных ими. После дальнейшего тестирования на животных список сократился до четырех препаратов, а затем и до одного, который в июле 1950 г. был запатентован под названием «Мепробамат». Как выяснилось в ходе экспериментов, на мышей он действовал расслабляюще. На обезьянах эффект проявлялся заметнее. «У нас было около 20 резусов и яванских макак, – рассказывал впоследствии Берджер историку медицины Андреа Тоун{187}. – Они очень злобные, без толстых перчаток и защитной маски к ним лучше не подходить». Но после инъекции мепробамата они становились «милыми и кроткими, дружелюбными и бодрыми». Дальнейшее тестирование подтвердило более продолжительное, чем у мефенезина, действие мепробамата при меньшей, чем у барбитуратов, токсичности.

Тем временем две свежие статьи в ведущих медицинских журналах осветили терапевтическое воздействие мефенезина, уступающего, как мы помним, в этом отношении мепробамату. В ходе первого из исследований, проведенного врачами Орегонского университета, мефенезин принимали 124 пациента, лечившихся от «состояний тревожного напряжения». Более чем у половины отмечалось значительное снижение тревожности, до такой степени, что они, по свидетельству исследователей, выглядели «вполне уравновешенными и безмятежными»{188}. Результаты подтверждались схожими данными из других психиатрических клиник. Вскоре то же самое выявилось и в первых маломасштабных экспериментах с мепробаматом: препарат существенно снижал «нервное напряжение», как его называла тогдашняя медицина.

Эти исследования стали одними из первых примеров сколько-нибудь систематизированного анализа воздействия лекарственного средства на психическое состояние человека. Сегодня, когда результаты рандомизированных контролируемых клинических исследований различных психотропных медикаментов ежемесячно публикуются десятками в газетах и медицинских журналах, такого рода анализы удивления не вызывают. Однако в середине прошлого века сама мысль о том, что психиатрические препараты можно массово назначать без опаски и тем более отслеживать их воздействие научными методами, была непривычной.

Настолько непривычной, что руководство Carter попросту не смогло представить себе рынок сбыта для подобной продукции. Они устроили опрос среди 200 терапевтов, выясняя, считают ли те возможным выписать пациенту лекарство от груза повседневных забот. Большинство опрошенных ответило отрицательно. Обескураженный Берджер продолжил продвигать мепробамат в одиночку, выслав пробную партию таблеток двум знакомым психиатрам – одному в Нью-Джерси, второму во Флориду. Первый доложил, что мепробамат помог 78 % его пациентам, страдавшим от тревожного расстройства (в нашем нынешнем понимании): они стали более общительными, у них улучшился сон, а некоторые смогли вернуться на работу после вынужденного затворничества{189}. Из 187 пациентов, которым назначал мепробамат флоридский психиатр, смягчение симптомов или полное выздоровление наблюдалось у 95 % страдавших «нервным напряжением»{190}.