Читать интересную книгу Кукловод - Сергей Шхиян

На глазах у девушки были слезы.

Если нашему народу дать нормальное образование и хорошие школы! — думал я, умиленный ее внутренним чутьем к прекрасному. — Куда бы до нас было тем же французам!

— Очень красиво и грустно, — сказала Люба, кончиками платка отирая глаза, и неожиданно для меня спросила. — Хотите, я приду к вам сегодня ночью?

— Очень хочу, — не раздумывая, ответил я, и только потом отрицательно покачал головой. — Только боюсь, ничего у нас с тобой не получится. Я живу не один, со мной тут французский офицер ночует.

— Не будет его здесь сегодня ночью, — спокойно ответила она, — он у барыни будет спать.

Утверждение было неожиданное и смелое. Я кроме интереса друг к другу у этой взрослой пары не замечал других признаков интимной близости.

— Если так, то я буду очень рад, — просто сказал я, очередной раз удивленный ее раскованностью и поразительной информированностью.

Люба кивнула, лукаво улыбнулась и стремительно вышла из комнаты. Я же очередной раз процитировал про себя Михаила Жванецкого, «наши женщины, самое большое наше богатство».

Удивительно, но этой ночи я ждал с большим нетерпением, чем несколько дней до того рандеву с княжной. Видимо, в эстетических предпочтениях, давала себя знать моя плебейская кровь.

Пока же до вечера было далеко и приходилось думать как «убить время». Это удивительное словосочетание в русском языке, одна из наших неисчислимых национальных особенностей. Притом, что нам, как и всем людям на земле отпущен ничтожно короткий срок жизни, мы часто тяготимся и этой малостью и, томясь от лени и неорганизованности, тратим усилия, чтобы «убить» невосполнимые мгновения.

Окончательно отложив в сторону книгу старого русского стихотворца, о чьем творчестве я знал только из иронического упоминания Пушкина: «Мне галлицизмы будут милы, как первой юности грехи, как Богдановича стихи», я занялся более реальным мужским делом, проверкой оружия. Арсенал у меня был довольно внушительный: мушкетон, пара пистолетов, заветная сабля и прекрасный афганский кинжал. Содержание всех этих единиц огнестрельного и холодного оружия в боеспособном состоянии, требовало постоянной заботы. Освободился я только к вечеру.

На дворе стемнело, в доме зажгли свечи, и весть о предстоящем ужине принес красавец лакей, как я назвал его про себя, Гермес, моложавый мужчина с аккуратно уложенными, и смазанными чем-то жирным, кудрями. Весь он был каким-то ароматно-помадным, но в то же время, казался слегка траченным молью.

— Это, того, сударь, барыня велела сказать, что скоро к столу, и так далее, — сообщил он так, будто выполнял тяжелейшую обязанность.

— Спасибо, — поблагодарил я, разглядывая кучерявого красавца, украшенного кроме природных достоинств, здоровенным фингалом. — Кто это тебя так?

— Это что ли? — с большим достоинством спросил он, трогая подбитый глаз. — С шаромыжниками подрался, ну и так далее.

— Кто же здесь у вас шаромыжники? — не понял я.

— Да эти хранцузы, все болтают свое шарами, да шарами, вот и пришлось за правду пострадать, и так далее.

— Что, так далее? — не понял я.

Лакей посмотрел на меня с плохо скрытым пренебрежением и, снизойдя к господской тупости, объяснил:

— Не понравилось шаромыжнику правду о себе слушать, пришлось поучить и так далее.

— А какую ты ему правду сказал? — осторожно поинтересовался я, не очень представляя, как эту правду могли понять не знающего русского языка французские солдаты.

— Такую! Нечего им на нашей земле делать. Повадились, видишь ли. Что им здесь медом намазано? Вот и пришлось вразумлять и так далее.

— Понятно, — сказал я, — у тебя значит к иностранцам ксенофобия?

— Вот, вот, правильно вы сударь говорите, ненависть у меня к ним. Мы же к ним не лезем, пусть и они к нам не лезут, ну и так далее.

— Понятно, передай барыне, что скоро буду.

Мне стало скучно его слушать, все эти националистические глупости жуются безо всякого прока уже не одно столетие.

— Хорошо, можешь идти, — отпустил я его.

Однако лакей уходить не торопился, осмотрел лежащее на столе оружие «иностранного производства» и почему-то спросил:

— Вот вам, сударь, немцы нравятся?

— Не знаю, мне как-то все равно, какой кто национальности, главное чтобы человек был хороший, — ответил я.

— Так и я тоже говорю. Почему хорошие люди должны от немцев страдать? Погнать бы всех поганой метлой с нашего двора и все дела, ну и так далее.

— Знаешь, почему Россия стала великой страной? — спросил я, забавляясь непримиримостью крепостного ксенофоба.

— Почему? — насторожено, спросил он, явно, подозревая во мне переодетого иностранца.

— Потому что никого не гнала, а наоборот, всех принимала, — ответил я, — ну, и так далее.

Лакей подумал, кажется, что-то понял и заговорил, горячо и торопливо, будто боялся не успеть облегчить душу:

— Вы, сударь, сразу видать, своего суждения не имеете! Слова непонятные говорите, а человеческую душу понять не можете! А Дуньку-сучку я все одно не прощу, пусть хоть в ногах валяется! Она еще приползет, блуда, будет каяться! А я так ей и скажу, иди, мол, куда хочешь, а моего прощения тебе нет, ну и так далее!

— Так вот отчего ты немцев не любишь! — засмеялся я. — Девку у тебя французы увели, да еще и морду набили. Что поделаешь, милый мой, это естественный отбор. Выходит ты не доминантный самец.

— Вы, сударь, говорите-говорите, да не заговаривайтесь! Вы своих людей лайте, а чужих не тронь! У меня свои господа есть! Если вы так русского человека понимаете, то счастливо оставаться!

Дав достойную отповедь безродному космополиту, лакей гордо удалился, а я отправился ужинать. Компания за столом собралась прежняя, включая давешнего Сергея Петровича, который, почему-то, до сих пор не уехал разбираться с крестьянским бунтом и убийством Урусовых.

К столу спустилась и княжна Марья. Она была бледна, с припухшими и покрасневшими глазами, но знаки внимания и соболезнования принимала и отвечала на сочувствие, бледной, благодарной улыбкой. Кологривов обвивал ее как плющ, и мне едва удалось, оттеснив его на минуту, спросить, как она себя чувствует. Екатерина Романовна, помолодевшая, с блуждающей на губах легкой улыбкой, не отпускала от себя ни на шаг виконта, и на остальных гостей и сына почти не обращала внимания.

Получилось, что все разбились на пары, и мне достался Сергей Петрович. Слушать его экскурсы в военное дело я уже не мог физически и постарался перевести разговор на более интересную для меня тему, спросил, где в их уезде можно купить лошадей.

— Какие у нас в уезде теперь лошади, — удивился он, — все, что были давно раскуплены. За лошадьми, драгоценный вы мой, поезжайте на Дон. Ближе вам ничего путного не найти.

— Непременно так и сделаю, — поблагодарил я, не скрывая иронии. — Сразу же, как только представится случай.

— Или если хотите, — не слушая, продолжил он, — могу вам уступить двух каурых жеребцов. Кони — огонь! И цена смешная, всего-навсего, двадцать тысяч.

— Действительно смешная, — согласился я, — они у вас, наверное, из императорской конюшни?

— Вы думаете, это дорого? — удивился он. — Есть и дешевле, по пяти тысяч серебром. Тоже хорошие лошади. Берите, не прогадаете!

— У вас, что свой конезавод?

— У меня? С чего вы взяли?

Этот Сергей Петрович уже так мне надоел, своей глупой настырностью, что я не удержался от издевки:

— Показалось. Подумал, откуда у мелкого чиновника с зарплатой в пятьсот рублей в год такие дорогие лошади?

Все за столом замолчали, сам же «мелкий чиновник» насупился, и принялся ковырять вилкой в осетрине.

На этом торг и окончился. Мне захотелось уединиться в своей комнате, в надежде, что обещанный Любашей визит не заставит себя ждать.

Почему-то, эта новая знакомая меня очень заинтересовала, и мне не терпелось выяснить с ней несколько спорных вопросов. Потому, я извинился перед дамами и сразу же после ужина, отправился к себе. Мне показалось, что никого, включая Машу, мой уход не расстроил.

По дороге к себе, я встретил подбитого ксенофоба, он уныло стоял, прислонившись спиной к стене и, видимо, лелеял тайные умыслы против инородцев.

— Ты что здесь делаешь? — спросил я, наткнувшись на него в темном коридоре.

— Ничего не делаю, — коротко и емко, ответил он.

— Хочешь заработать рубль? — задал я ему конкретный вопрос.

— Серебром или ассигнациями? — уточнил он.

— Серебром!

— Кто же не хочет!

— Сможешь принести мне из буфета бутылку Мальвазии и закуску? Только чтобы никто об этом не узнал.

— Не смогу, — грустно ответил он, помолчал и пояснил. — Мальвазия вся вышла.

— А что у вас есть?

Лакей надолго задумался и я уже решил, что он обо мне забыл, но оказалось, что он припоминал наличные вина.