и делало сообщниками.
А. М. Коллонтай на Международной конференции коммунисток. Москва, 1921. [РГАСПИ. Ф. 134. Оп. 1. Д. 31. Л. 57, 59, 60, 62]
Этот намек на личную жизнь Коллонтай и ее давнюю любовную связь со Шляпниковым глубоко задел Александру. Она увидела в нем проявление традиционного для мужчин чувства превосходства, против которого она всегда боролась, о чем свидетельствовал ее последний труд. Но, обвиняя Коллонтай и Шляпникова в анархизме, Ленин увязывал их позицию с Кронштадтским восстанием, с фракционностью, против которой предстояло ополчиться съезду. Резолюции, принятые по окончании съезда, показали, что Ленин намеревался разбить «рабочую оппозицию», не сделав ей ни малейшей уступки. Резолюция «О синдикалистском и анархистском уклоне в нашей партии», за которую съезд проголосовал 16 марта, определяла движение как проявление в партии мелкобуржуазных настроений, носителями которых являлись меньшевики и крестьяне. Эти настроения безапелляционно порицались, а те, кто их упорно защищал, не могли оставаться в партии. Их ожидало изгнание. Резолюция «О единстве партии» осуждала фракционность и возлагала на партию задачу по «немедленному изгнанию» всех, кто представлял для нее угрозу.
Пункт, касавшийся исключения из партии, устанавливал, что такое решение могло быть принято большинством в две трети голосов членов партии. Эту часть резолюции следовало держать в тайне, что свидетельствует о непростой дискуссии, предшествовавшей принятию резолюции. Радек заявил: «Положения об исключении являются чрезвычайно опасными положениями, которые однажды проглотят нас всех. Но в столь драматический для нашей страны момент я не вижу иного выхода, кроме как проголосовать за них, чтобы гарантировать единство партии». Аргумент о необходимости сохранения единства партии убедил даже самых колеблющихся. Но Радек был прав: ему предстояло быть «проглоченным» вместе со всеми, кто проголосовал за этот пункт.
Еще одно важнейшее решение X съезда — введение новой экономической политики (НЭПа), пришедшей на смену «военному коммунизму». Ленин предложил НЭП 8 февраля — в тот самый момент, когда на Кронштадтской военно-морской базе наметился раскол. Ленин объяснял участникам съезда, что России необходим переходный период. Вот так признание! Это означало, что в 1917 году Россия не была готова к социализму… Отсюда неизбежно следовало, что на партию возлагалась задача неотступно следить за тем, чтобы при переходе идеал оставался неизменным и страна не отклонилась от намеченной цели — социализма. Поэтому партия не могла ни принять, ни пойти на компромисс с чем-либо, что расходилось с установленной линией.
Съезд тем легче проголосовал за НЭП, что его участники сосредоточились на политических проблемах: единстве партии, борьбе против оппозиционеров и их организации. Если большинство делегатов съезда пошли на поводу у Ленина во время голосования по резолюции о единстве партии и осуждении оппозиционеров, то Шляпников, Коллонтай и их соратники яростно воспротивились этому. Шляпников пригрозил сложить полномочия во всех руководящих органах и заявил о своем праве обратиться в верховную для коммунистов инстанцию — Коминтерн, который должен был через некоторое время провести свой третий конгресс.
В ожидании заседания Коминтерна все члены «рабочей оппозиции» проголосовали против вышеуказанных резолюций, за исключением Александры Коллонтай, поскольку на съезде она обладала лишь совещательным голосом. Она хранила молчание, размышляя о том, в сколь неприглядном виде ее выставил Ленин, а Бухарин усугубил положение, отпустив в ее адрес язвительную тираду. 17 марта Бухарин развлекал участников съезда цитатами из статьи Александры Коллонтай, в которой, говорил он, развивалась «сентиментально-религиозная» аргументация в отношении материнства. Александра отказалась полемизировать с тем, кто, по ее мнению, открыто презирал женщин. А изоляция, в которой она оказалась, лишь подстегивала это чувство.
Шляпникова Ленин, напротив, пощадил, оставив его в ЦК, несмотря на занятую им позицию и последующие колебания. В конечном итоге Шляпников согласился с решением Ленина, но это не помешало ему бороться против подчинения профсоюзов центральному аппарату партии. Таким образом, идейный спор с Лениным был далек от завершения. 18 марта 1921 года ситуация прояснилась. Шляпников остался в центральном аппарате. Дыбенко также избежал преследований со стороны Ленина, так как вскоре после подавления Кронштадтского восстания, давшегося дорогой ценой (погибшие исчислялись сотнями, раненые — тысячами), его назначили комендантом крепости. Через некоторое время Дыбенко покинул Кронштадт, отправился на борьбу с крестьянским восстанием в Тамбовской губернии и так в этом преуспел, что несколько месяцев спустя получил должность командующего войсками западного побережья Черного моря и, наконец, командующего 51-й Перекопской дивизией. Одновременно с этим самоучка Дыбенко посещал курсы Военной академии, которые окончил в 1922 году, что впоследствии позволило ему занимать высокие командные посты.
Александра писала ему, что из-за подозрений, которые она навлекла на себя в партии, она может причинить вред его карьере и поэтому ей пришлось отдалиться от него. Эти благородные замечания соответствовали ее характеру, но также являлись ответом на растущее охлаждение в их отношениях. Дыбенко был подвержен женским чарам, Александра сознавала, что разница в возрасте отдаляет их друг от друга, и порой ее обуревала ревность. Дыбенко, со своей стороны, испытывал некоторые сомнения в прочности их союза, его беспокоило возобновление связи между Коллонтай и Шляпниковым, а также тот факт, что об их совместной борьбе стало всем известно. Разве не их Ленин выбрал в качестве мишени для своей критики на съезде? Все это предвещало скорый конец их большой любви, и для Александры, тяжело переживавшей собственную политическую изоляцию, это одиночество, наполнившее ее сердце, стало дополнительным испытанием.
Как всегда, Александра забыла за работой о трудностях в личной жизни. После конфронтации на X съезде она вернулась к проблемам женщин, чью судьбу рассчитывала изменить. В тот момент ее план был особенно смелым, поскольку она хотела добиться перемен в стесненном положении мусульманских женщин на окраинах страны. Женотдел набрал последовательниц в Средней Азии и на Кавказе — отважных женщин, поставивших себе цель защитить себе подобных, вынужденных подчиняться нормам ненавистного им обычного права. Совсем юных девушек заставляли выходить замуж за пожилых мужчин, которых они даже не знали. Им также приходилось заворачиваться в плотную ткань, скрывавшую их лица и тела и изолировавшую их от внешнего мира.
Женотдел бился за то, чтобы избавить их от уготованной им участи и открыть для них в Средней Азии клубы, где они могли бы посещать занятия и смотреть фильмы, а матери семейств на время посещения клуба сдавали бы детей в детские сады, открытые Женотделом при клубах. Конечно, обсуждению не подлежала сексуальная свобода, а тем более какая-либо деятельность вне семьи и дома, которой могли бы заняться женщины. Но клуб сам по себе являлся для них глотком свободы.
Случалось