Читать интересную книгу Египетские новеллы - Махмуд Теймур

Третья с негодованием отвернулась и отошла, бормоча проклятия по адресу всех мужчин, вместе взятых.

Мамдух эфенди стоял, прислонившись спиной к стене и постукивая концом трости по носкам своих начищенных ботинок, желая этим показать, что не обращает внимания на слова женщины. Через несколько минут вышел служитель суда и выкрикнул: «Мамдух эфенди! Госпожа Наима!» Мамдух эфенди вошел в зал, за ним проследовали два адвоката: один — его, другой — его жены.

Дело было передано для вынесения решения, но судья недолго раздумывал и вскоре объявил его.

* * *

И вот Наима вошла в «дом покорности». Это был жалкий домишко в одном из переулков. В нем небольшая комната с двумя окнами. Жалюзи на них наглухо заколочены, и высунуть голову на улицу уже не представляется возможным. Простим это им — жалюзи ведь здесь ни при чем, они выполняют свой долг и пропускают свет и воздух. В комнате узкая кровать и старый шкаф. На кровати жесткий матрац, в шкафу самые скромные платья. На стене зеркало, в котором дотошный исследователь может с трудом различить черты своего лица. На полу старый ковер, на нем все еще можно найти место, куда поставить ногу. Такова комната несчастной женщины.

Если мы пересечем небольшую залу, где стоят диван и стол, составляющие всю ее меблировку, мы окажемся в комнате Умм Бхатырхи. Там каменный пол, на нем циновка, на циновке матрац, а на матраце Умм Бхатырха. И больше ничего.

В одной из стен дыра. Если мы назовем ее окном, то погрешим против истины, если оконцем — будем ближе к ней, а если просто никак не назовем, то полностью достигнем истины.

На этом можно закончить описание жилища, куда привели бедняжку. К этому ее приговорил судья, пристав привел приговор в исполнение, а ее муж радовался и торжествовал.

— Я ей покажу! Кто не хочет есть сливы, пусть довольствуйся косточками.

Так сказал муж, запер дверь дома и, убедившись, что жена там, а ключ у него в кармане, удалился.

Но судьба при этом хитро улыбнулась.

Какое одиночества испытала бедняжка, какая горечь и тоска наполняли ее сердце! Наима плакала так, что чуть не захлебнулась слезами. Она была не в состоянии поверить в то, что произошло. Ее охватило оцепенение, и она лежала неподвижно на полу, как мертвая. Взгляд ее был устремлен в пространство.

Так проходили часы. Наима оставалась в том же положении, изредка предавалась воспоминаниям, и тогда слезы горячим потоком текли из ее глаз.

А когда наступила ночь, бедная женщина, обессиленная, бросилась на свое жесткое ложе, испуская тяжкие стоны, пока ее не одолел сон. Но разве можно назвать сном это полузабытье, во время которого напряжено все тело? Человек продолжает метаться на постели, его усталость и муки только увеличиваются. Разве можно назвать сном это полузабытье, полное ужасных видений? Это не сон, а мука! И бедняжка Наима была обречена на эти страдания. Cтоило сомкнуть веки, как ей снились великаны, преследующие ее, и она в ужасе просыпалась. Как только снова засыпала, ей представлялось, что она в подземелье или в пещере, где царит густой мрак и полно всякой нечисти.

Она просыпалась, торопливо ощупывала свои руки, ноги, грудь, боясь, не случилось ли с ней чего-нибудь. Потом опять засыпала, но вскоре ей являлись призраки и скалили зубы, черепа и скелеты танцевали танец смерти. Ночной мрак только усугублял ее страхи, и она уже собиралась звать на помощь. Но те самые ночи, которые приносят горе, со временем облегчат его, потому что сами они порождают утешение.

Заслуга врачевания при помощи самой большой дозы бальзама утешения принадлежала сердцу, бившемуся в груди старой женщины по имени Умм Бхатырха. Мы оставили ее на матраце, постеленном на циновке, которая лежала на земле. Можно спокойно оставить ее там: она все равно не покинет своего места. Умм Бхатырха старая, низенькая и очень толстая. Голова ее покоится на плечах без какого-либо посредничества шеи, так что, как только старуха открывает рот, подбородок упирается ей в грудь. У нее выпуклые глаза, тяжелые веки, на лице много морщин. Остатки седых волос она прикрывает черным покрывалом. Сверху Умм Бхатырха носит фиолетовый платок, с которого у правого уха свешивается серебряный треугольный амулет. Она покидает свое место только в случае крайней необходимости, потому что, говорит она, «в ее ногах живут злые духи».

Такова была женщина, которая прислуживала Наиме или, вернее, стерегла ее. Но Наима избавляла ее от трудностей этой миссии: она не помышляла ни о бегстве, ни о самоубийстве, потому что не в ее характере были дурные помыслы. И вскоре между ними завязалась дружба. Так добрые сердца всегда узнают друг друга.

Старуха развлекала Наиму, рассказывая ей о своей молодости и лишениях, о женщинах и девушках, к которым сначала судьба была сурова, а затем после невзгод улыбалась и приносила счастье. Часто такие беседы заканчивались сказкой из «Тысячи и одной ночи». Наима прислушивалась к словам старухи, успокаивалась и обретала душевный мир. Иногда она парила в мечтах и с детской наивностью прерывала старуху.

Как ты думаешь, что меня ожидает, тетушка Бхатырха? Может быть, то же, что девушек в кинематографе, которых крадут разбойники, бросают в разрушенном доме или в пещере и мучают почти до смерти, пока аллах не пошлет им храбреца, который одолевает разбойников и спасает несчастную девушку. Может так быть?

И старуха почувствовала жалость к своей невиновной пленнице. Уступи она этому чувству, слезы хлынули бы из ее глаз, но она овладевала собой и шутливо спрашивала:

— А что такое кимограф, Наима ханум?

— Ки-не-ма-то-граф.

И обе смеялись.

— Это там, где делается темно, а потом на стене шевелятся тени?

— Вот-вот, это и есть.

— Мой племянник Сейид однажды взял меня с собой туда, я очень устала, и глазам было больно.

Наима спросила:

— Как ты думаешь, кто этот храбрец, которого мне пошлет аллах?

Старуха пристально посмотрела на нее, согнала муху с носа, но ничего не ответила.

А Наима продолжала:

— Может быть, сам аллах? Ведь у меня никого нет, я даже мать не видала больше месяца.

Она готова была разрыдаться, но старуха снова стала ее развлекать беседой.

Так прошло больше месяца. Мамдух эфенди отпирал дверь, чтобы передать старухе продукты, затем снова закрывал ее.

Но после просьб матери Наимы, вмешательства некоторых ее знакомых, после различных предупреждений, глупых разговоров и долгих споров Мамдух эфенди согласился оставить старухе ключ. Таким образом, легкое дуновение свободы проникло в дом, и Наима с радостью вдохнула его. Теперь старуха могла с разрешения Наимы иногда покидать дом. Изредка она ночевала у своей дочери, а Наима оставалась одна в доме. Но она уже была значительно спокойнее, чем прежде.

Единственным местом прогулок Наимы была крыша дома. Она поднималась туда, когда спадала жара и веял мягкий и нежный вечерний ветерок. Она глядела на крыши соседних домов и дальние минареты или устремляла взор в прозрачное лазурное небо, где летали стайки голубей.

Затем медленно наползал вечер. Самые противоречивые ощущения охватывали ее; она им отдавалась, пока не исчезали бледные, слабые лучи заходящего солнца, сгущалась тьма и возникали сумрачные, призрачные тени. Тогда бедняжка возвращалась в комнату, как собака в конуру.

И вот однажды…

Наима, сидя на крыше, погрузилась в мечты и воспоминания. Очнувшись, она увидела совсем близко, на крыше соседнего дома, незнакомого юношу. Он пристально смотрел на нее, прижимая к груди раскрытую книгу. Их взгляды встретились, и оба они поспешили скрыться.

Едва переступив порог своей комнаты, Наима застыла на месте. Ее терзали стыд и страх. Она услышала, как старуха закашляла у себя, и чуть не бросилась к ней, чтобы рассказать о происшествии. Но тут же раздумала и спросила себя: кто этот юноша?

На этот вопрос оказалось очень легко ответить: это Хамди, сын шейха Ибрагима, купца из Танты. Он закончил в прошлом году среднюю школу и приехал в Каир изучать право. Он ничем не примечателен: ни внешностью, ни одеждой, ни характером, ни умом. Вот кто этот юноша.

Никого не удивит, если мы скажем, что Наима и Хамди полюбили друг друга. Они поднимались на крышу в такое время, когда могли не бояться соглядатаев, и тайком разговаривали, признаваясь друг другу в любви. Их чувство было возвышенным и чистым. Наима не считала себя ни в чем виноватой, черпала в этой любви счастье и одаряла юношу своим очарованием. Она видела в этой любви и насмешку над своим тупым, придирчивым мужем.

Так продолжалось некоторое время. Женщина вновь засияла душевной красотой, к ней вернулось прежнее радостное ощущение жизни.

Старуха обрадовалась этой перемене и, не зная, что за этим таится, успокоилась. Она нашла подходящий момент, чтобы помирить супругов. Наима не упорствовала: муж не был для нее всем, как прежде. Мамдух считал это своей победой и стал похваляться ею среди знакомых. Все поздравляли его с проявленной им твердостью и решимостью.