детей, кому нет. Кто дал Дойлу право принимать такие решения? А если попадется ребенок, воспитанный в такой религиозной традиции, какая Дойлу не нравится? А если ему не нравятся родители-гомосексуалисты, чернокожие, татуированные? Тогда что?
Лицо Энджи потемнело.
— Мы не об этом сейчас говорим, и ты это прекрасно понимаешь. Мы говорим о конкретном случае, об Аманде. Не хрена пудрить мне тут мозги школьными истинами, которым тебя обучили иезуиты. Не хватает мужества поступить так, как надо, Патрик? Ни у кого из вас. Кишка тонка.
Оскар посмотрел на кроны деревьев.
— Может, и так.
— Идите, — сказала она. — Идите, арестовывайте. Но я смотреть на это не хочу. — Она закурила и выпрямилась. Зажав сигарету двумя пальцами, Энджи взялась за костыли. — Вы мне омерзительны.
Мы молча смотрели ей вслед.
За все то время, что я работаю частным детективом, мне не приходилось быть свидетелем сцены более отвратительной и угнетающей, чем арест Джека и Триши.
Джек сидел на кухне и рыдал. Триша держала Аманду на руках. Оскар стал вырывать девочку, Аманда визжала, колотила Оскара кулаками и кричала:
— Бабушка! Нет! Не отдавай меня! Не отдавай ему!
Девин позвонил шерифу еще раз, на этот раз тот взял трубку и уже через несколько минут подъехал к дому Дойла. Пришел на кухню и смутился. Аманда обмякла на руках у Оскара, Триша стояла, покачивая и прижимая к животу голову рыдающего Джека.
— Господи боже мой! — шептала Триша, понимая, что их жизни с Амандой приходит конец, конец свободе, конец всему. — Господи боже мой! — прошептала она снова, и я вдруг задумался, слышит ли он ее, слышит ли, как поскуливает Аманда на груди у Оскара, как Девин зачитывает Джеку его права? Слышит ли он вообще хоть что-нибудь?
Эпилог
«Воссоединение матери и ребенка» — под такими словами на следующее утро вышел номер «Новостей». И под такими же, но только выведенными на задники студий, седьмого апреля в 20:05 по восточному поясному времени выходили в прямой эфир новостные передачи по всем местным телеканалам.
В сиянии ослепительно-белого света софитов Хелен прошествовала от подъезда своего дома через толпу журналистов и приняла Аманду из рук социального работника. Испустив возглас, напоминавший собачий вой и обливаясь слезами, она пустилась целовать щеки, лоб, глаза и нос дочери.
Аманда обхватила мать за шею и уткнулась лицом ей в плечо. Присутствовавшие при сем соседи разразились аплодисментами. Хелен огляделась, притворно-застенчиво улыбнулась, поморгала от яркого света софитов, энергично погладила дочь по спине и улыбнулась на этот раз более широкой улыбкой.
Бубба, стоявший у меня в гостиной перед телевизором, оторвался от экрана и посмотрел на меня.
— Ну что, как будто все уладилось, — сказал он. — Так?
Я кивнул:
— Кажется, да.
В коридоре появилась Энджи. Бубба повернулся к ней. Она прыгала на одной ноге с ящиком под мышкой. Поставив его на другие, сложенные на лестничной клетке, она проскакала обратно в спальню.
— Что это она переезжает?
— У нее спроси, — пожал плечами я.
— Спрашивал. Не говорит.
Я снова пожал плечами, не решаясь пускаться в объяснения.
— Старина, — Бубба замялся, — я и сам не рад, что помогаю ей переезжать. Понимаешь? Но она меня попросила.
— Все нормально, не бери в голову.
Хелен сообщила телерепортеру, что считает себя счастливейшей женщиной на свете.
Бубба покачал головой, пошел из комнаты, взял у двери составленные стопкой коробки и стал спускаться с ними по лестнице.
Я прислонился к притолоке двери в спальню и смотрел, как Энджи вытаскивает из стенного шкафа рубашки и бросает на кровать.
— У тебя ведь все наладится? — сказал я.
Она протянула руку и вынула из шкафа несколько вешалок, держа их за шейки крючков.
— Все будет нормально.
— Может, поговорим?
Она расправила складки на верхней рубашке в стопке.
— Уже говорили. В лесу. Мне больше нечего сказать.
— А мне есть.
Она открыла чемодан, уложила в него стопку рубашек и застегнула молнию.
— Тут какие-то твои, — сказала Энджи, имея в виду вешалки. — Я потом верну.
Она взяла костыли и повернулась ко мне.
Я стоял в дверях, мешая ей пройти.
Энджи опустила голову и посмотрела в пол.
— Так и будешь тут стоять?
— Не знаю. От тебя зависит.
— Я просто думаю, класть костыли или нет. Если долго стою неподвижно, у меня руки затекают.
Я посторонился. Как раз в это время снизу вернулся Бубба.
— Еще чемодан на кровати, — сказала Энджи. — Последний, больше ничего нет.
Она повернулась к выходу на лестницу. Я слышал, как стукнули друг о друга костыли, которые она взяла в одну руку. Держась другой за перила, Энджи запрыгала на одной ноге вниз по ступенькам.
Бубба взял чемодан с кровати.
— Что ты ей сделал, старина?
Я вспомнил Аманду и Тришу с накинутой на плечи вязаной шалью, как они сидели, обнявшись, на скамейке, прислонившись к перилам крылечка, и тихо разговаривали.
— Я разбил ей сердце, — сказал я.
Потом Джек Дойл, Триша и Лайонел Маккриди предстали перед расширенной коллегией присяжных. Им были предъявлены официальные обвинения в похищении ребенка, его принудительном удержании и небрежном обращении с ребенком. Джеку Дойлу также предъявили официальные обвинения в убийствах Криса Маллена, Фараона Гутиерреса и подготовке убийств Лайонела Маккриди и федерального агента Нила Раерсона.
Раерсона выписали из больницы. Врачи спасли ему руку, но она стала сухой и бесполезной, по крайней мере на время, хотя, возможно, и навсегда. Он вернулся в Вашингтон, где ему предоставили канцелярскую должность в программе защиты свидетелей. Мне тоже пришлось предстать перед коллегией присяжных и рассказать все, что я знал о том, что журналисты назвали «Скандалом с задремавшей полицией». Никто, кажется, не отдавал себе отчета в том, что в названии заложена идея похищенного полицейского, а не полицейского-похитителя, и скоро оно стало именем нарицательным для подобных случаев так же, как «Уотергейт» во времена Никсона для государственной измены и менее значительных преступлений коррупционного толка.
Мои показания по поводу последних минут жизни Реми Бруссарда коллегия во внимание не приняла, поскольку подтвердить их я не мог. Но остальные мои свидетельства по этому делу заслушали.
Обвинения в убийствах Малыша Дэвида Мартина, Кимми Нигаус, Свена «Сыра» Оламона и Рея Ликански, чье тело так и не нашли, никому так и не были предъявлены.
Федеральный прокурор говорил, что, по его мнению, вряд ли Джека Дойла осудят за смерть Маллена и Гутиерреса, но, с другой стороны, поскольку его