Геннадий Прашкевич
Великий Краббен
Залив Доброе Начало вдается в северо-западный берег острова Итуруп, между мысом Кабара и мысом Большой Нос, расположенным в 10,4 мили к NNO от мыса Кабара. Берега залива высокие, за исключением низкой и песчаной северной части восточного берега.
Речка Тихая впадает в восточную часть залива в 9,3 мили к NNO от мыса Кабара. Речка Тихая — мелководная и извилистая, долина ее поросла луговыми травами и кустарниками. В полную воду устье речки доступно для малых судов.
Лоция Охотского моряТетрадь первая
Доброе начало
Богодул с техническим именем. Сказкин как философ. От Бубенчиково до Симоносеки. Опасности, не учтенные лоцией. По канаве и к кассе. Новоявленный врачеватель. Сирота Агафон. Вечерние беседы на острове. «Эй, организмы! Рыба!»
В морском деле слово «верп» обозначает вспомогательный якорь. Тот самый якорь, который завозят на шлюпке с кормы судна для стягивания его с мели или для перетягивания на другое место. Не знаю, чем руководствовался отец Сказкина, выбирая сыну такое имя, единственное, что его оправдывает, это то, что в год рождения Верпа по улицам наших городов разгуливали Рутений с Алтаем, Дуб с Алгебриной, Каир с Гвоздикой, а при желании можно было познакомиться с девушкой Гипотенузой или с капризной Ревдитой, что расшифровывалось как «революционное дитя». Так что Верп Иванович Сказкин, богодул с техническим именем, влип еще не в самую худшую историю. Подумаешь, считал он, Верп так Верп. Все же не Дизель и не Гасп. И вообще главное — это иметь характер, а с характером ему повезло.
Каждое утро мой Верп, мой Верп Иванович Сказкин, бывший алкоголик, бывший бытовой пьяница, бывший боцман балкера «Азов», бывший матрос портового буксира типа «Жук», бывший кладовщик магазина № 17 (того, что в селе Бубенчиково, где мальчишки звали Сказкина дядей Якорем), бывший плотник «Горремстроя» (Южно-Сахалинск), бывший конюх леспромхоза «Муравьевский», бывший ночной вахтер крупного научно-исследовательского института (Новоалександровск), наконец, бывший интеллигент («в третьем колене» — добавлял он сам не без гордости), а ныне единственный рабочий полевого геологического отряда, проходящего в отчетах как Пятый Курильский, — каждое утро он будил меня одним и тем же расстраивающим меня словосочетанием:
— Почты нет!
А ее и не могло быть. В принципе.
Случайное судно, понятно, могло явиться из тумана, но для того, чтобы на борту этого судна оказалось письмо для Верпа Ивановича или, что предпочтительнее, для меня, Тимофея Лужина, младшего научного сотрудника СахКНИИ, должно было случиться достаточно многое: во-первых, кто-то должен был знать, что именно это судно и именно в это время выйдет с тихоокеанской стороны к берегам острова Итуруп, во-вторых, кто-то должен был знать, что именно в это время Верп Иванович Сказкин, крабом приложив ладонь к морщинистому лбу, выйдет на плоский берег залива Доброе Начало, и, в-третьих, кто-то такое письмо должен был написать!
Не умножайте сущностей, говорил великий Оккам.
И в самом деле. Кто, скажем, напишет тому же Сказкину? Его пятнадцатилетний племяш Никисор? Не думаю. Никисор, несомненно, был рад пожить в стороне от дяди… Елена Ивановна Сказкина, ныне Елена Ивановна Глушкова? Не думаю. Скажите ей: «Почему бы вам не черкнуть Сказкину?», и она нисколько не постесняется: «Пусть ему гидра морская пишет!» Ну, а что касается меня, на лето я принципиально прерываю всякую переписку.
Несмотря на все вышесказанное, Верп Иванович Сказкин каждое утро, независимо от погоды и настроения, будил меня фразой:
— Почты нет!
Произносил он два этих слова отрывисто, четко, как морскую команду. Не размыкая век, я сразу лез рукой под раскладушку, на ощупь искал припрятанный там сапог.
Но сегодня привычный жест (рука под раскладушку) ничуть не тронул Сказкина. Он не хихикнул довольно, не отступил за дверь, не выскочил на потное от росы крылечко. Нет! Он ничего этого не сделал. Более того, он повторил:
— Почты нет!
И добавил значительно:
— Начальник, вставай! Я что хошь сделаю! «Сделаю!»
Это меня потрясло. Сказкин и — сделаю! Это Сказкин-то, с его любимой приговоркой: «Ты, работа, нас не бойся, мы тебя не тронем!»
«С таких вот вещей, — сказал я себе, — и начинается путь к поповщине».
Не открывая глаз, слушая, как орет за окном ворона, укравшая у нас позавчера полтора килограмма казенных жиров (из-за отсутствия холодильника Сказкин хранил жиры, обернув их в промасленную бумагу, прямо в близтекущем ручье), я даже перестал искать сапог. Что означало это странное «сделаю»? Что приключилось с Верпом Ивановичем?
Прошедшая ночь, ничего не скажешь, выдалась бессонная. Свирепая, мертвая духота лежала на берегах залива Доброе Начало. Речка Тихая совсем отощала, от узких ее ленивых струй, как никогда, попахивало болотом. Воздух над пляжем дрожал, как над перекаленной жаровней. Бамбуки пожелтели, курились едкой желтой пыльцой, гигантские лопухи съежились. Стены нашего старого домика взялись влажными пятнами, старые обои отвисли. Над каменными плечами вулканов висело смутное небо. Вторую неделю солнце сжигало остров. Вторую неделю я проводил бессонные ночи у окна, стекла в котором я давно вынул — для свежести. Душная горячая тишина облепила остров, и даже волны шли к берегу душные, не приносящие прохлады и свежести, они лениво вздыхали.
— Начальник, вставай! — повторил Верп Иванович. — Я что хошь сделаю!
И я открыл глаза.
Верп Иванович Сказкин, первая кепка острова, обладатель самой крупной на острове головы, стоял передо мной навытяжку, как рядовой над раненым маршалом. Был он в длинных синих трусах, в застиранном тельнике и босой. Обнаженные кривые ноги Сказкина казались еще круглее от того, что были обвиты наколотыми на них сизыми гидрами. «Мы устали!» — так было начертано на каждой гидре, но выглядели они достаточно хищно. Руки Верп Иванович прятал за спину.
— Ну ладно, — сказал я. — Что приволок, добытчик? Что на сегодня нам выбросил океан? Лук в головках? Консервные банки? Банановую пастилу?
Сказкин глухо хмыкнул:
— Говядину.
Я даже не усмехнулся.
В самом деле, где ее тут взять, говядину? На ближайшие тридцать миль, а в сторону Американского континента еще больше, не было тут никаких коров, ну а ту единственную, белую, рогатую, что содержал смотритель сейсмостанции, наш хозяин Агафон Мальцев, даже Сказкин не решился бы так назвать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});