Настал день суда. Когда приговор был вынесен, профессор Метц обратил свой взор на Хаарманна. На лице убийцы читалась оторопь, будто он не ожидал, что правосудие будет с ним столь строгим. А может он просто не верил, что вскоре его ждёт смертная казнь. Но через мгновение ступор прошёл, и Хаарманн рассмеялся так заливисто и зло, что многим присутствующим стало не по себе.
— Я всё равно вернусь! — крикнул он, прежде чем его вывели из зала. — Вы же знаете, вампиры бессмертны!
Его казнили рано утром на рассвете. Кто-то говорил, что его голову отрубили мечом, специально освященным по такому случаю в церкви. Но это были только слухи. На самом деле на шею Хаарманна опустилось лезвие гильотины. Ведь так повелось ещё с давних времён — вампира нужно обезглавить, чтобы он никогда более не тревожил живых.
Палач, как и обещал, отдал голову ученым. Одни рассчитывали доказать математическим способом, что пропорции лица Хаарманна свидетельствуют о его врожденной склонности к насилию, другие надеялись выявить склонность к вампиризму в клетках его мозга. Профессор Метц относился к последним. Связь кровопийства и отдельных частей мозга с недавних пор стала для него глубоко личным вопросом.
Когда профессор Метц вернулся из поездки в Ганновер домой, у порога квартиры его встретила Сандра. Помогая отцу распаковывать багаж, она осторожно вынула склянку из саквояжа.
— Что это? — глухим голосом спросила она, разглядывая, что же плавает в растворе.
— Это? — спохватился профессор, — ничего, милая, просто препарат, мозг.
— Я вижу, папа, что это мозг. Но почему он такой отвратительный.
Профессор Метц озадаченно глянул в склянку, а потом снова на дочь. Сандра попятилась от стола, на который поставила препарат и обхватила голову руками.
— Почему мне страшно? — жалобно вопросила она. — Будто волосы встают дыбом и холод по спине. Папа, убери его!
— Хорошо, Сандра, хорошо. — И он суетливо сунул склянку обратно в саквояж, лишь бы успокоить дочь, вот-вот готовую разрыдаться. — Не волнуйся, я сейчас же унесу её в университет. Только переоденусь и унесу.
Сандра поспешила запереться в своей комнате. Профессор Метц так и не решился сказать дочери, что этот мозг принадлежал «ганноверскому вампиру». Теперь он четко уяснил, что чувства Сандры обострились настолько, что она всем нутром ощутила чужеродную ей самой сущность Хаарманна и пугающую природу его естества. И оттого профессору Метцу стало спокойнее на душе — значит, его дочь никогда не будет кровожадным чудовищем. А мозг Хаарманна наверняка даст ему ключ к пониманию, какой же дефект в организме заставляет смертного человека желать чужой крови. Может именно здесь, в склянке с раствором, и хранится первопричина порфирии королевских особ — её разгадка и лечение?
18
Несколько месяцев понадобилось Сандре, чтобы окончательно обрести душевное равновесие и перестать бояться собственного отражения. Лили позабыла обо всех своих увлечениях и делах, и все дни и ночи проводила рядом с сестрой. Только постоянные беседы с Лили отогрели душу Сандры. Она, наконец, снова почувствовала, что у неё есть самый близкий и понимающий человек, вторая половинка. Правда, о неделимом целом речи уже давно не шло. Их взгляды на жизнь по-прежнему разнились, зато на кровь и бессонницу поразительно совпадали.
Лили удалось растормошить Сандру и заставить её впервые за долгое время выйти из дома, чтобы сделать новую причёску в парикмахерской и обновить гардероб в магазине одежды. Домой Сандра вернулась преобразившейся и даже в хорошем расположении духа. Вечером Даниэль внимательно оглядел жену, но встретив её посуровевший взгляд, так и не решился ничего сказать. Зато высказался Отто Верт, что после долгого «карантина», как ему было сказано, вновь посетил дом Метцев-Гольдхагенов:
— А знаешь, — обратился он к жене друга, — новый стиль тебе очень даже идёт. Правда. Новый цвет волос, каблуки. Ты здорово похудела.
Сандра слушала комплименты и старательно изображала улыбку Джоконды, то и дело поглядывая на Даниэля, чтобы видеть как волнение на его лице сменяет смущение и замешательство.
Но Отто подвоха в новом облике Сандры упорно не замечал. Внешний вид Лили интересовал его куда больше, но даже рядом с возлюбленной он не забывал о деле:
— Профессор, — поспешил обратиться к нему Отто Верт, — вам известно имя Шойбнер-Рихтера?
— Нет. А должно?
— Он ваш бывший соотечественник, остзейский немец.
— Кажется, об этом ты меня когда-то спрашивал.
— Да в прошлом году, сразу же после «пивного путча».
— А, австриец Хитлер и его банда, — припоминая, кивнул профессор. — Ты знаешь, в Германии сейчас много эмигрантов из бывшей Российской империи, за всеми и не уследишь.
— Вы поддерживаете с ними связь?
— Не особо. Видишь ли, мы переехали в Мюнхен не из политических соображений, а сугубо семейных. Мы в глаза не видели большевиков, и нам не за что клясть или превозносить Керенского с Колчаком. Одним словом, нам не о чем даже поговорить с теми эмигрантами.
— Ну а имя Виктории Мелиты вам знакомо?
Профессор помедлил с ответом, и все же с неохотой признал:
— Знакомо. Но сейчас её зовут иначе.
— Конечно, — согласился Отто. — Она ведь теперь Романова, жена то ли великого князя, то ли императора всероссийского.
— Тогда уж самопровозглашенного императора, — поправил Метц.
— А вам известно, что самопровозглашенная императрица в прошлом году оплатила своими драгоценностями «пивной путч»?
— Виктория Мелита? — не поверив своим ушам, переспросил профессор.
Отто довольно кивнул и продолжил излагать разоблачение:
— У неё есть имение на севере Баварии, в Кобурге. Перед путчем Шойбнер-Рихтер с женой нередко там бывали. А уезжали они оттуда с деньгами, и деньги эти в результате каких-то сложных взаимозачетов оказались в кассе национал-социалистов.
— Удивительно, — только и сказал Метц.
— А что вам известно о великом князе Кирилле? — не отставал журналист. — Кажется, в его родословной есть очень серьёзные изъяны, чтобы претендовать на императорский трон.
— Да, — вздохнул профессор, — его мать приняла православие, когда великому князю было уже тридцать два года. В императорской семье подобное не приветствовалось. Обычно принцессы переходили в православие, будучи невестами, но никак не матерями уже взрослых детей. Но не это главное. Всё дело в его супруге, Виктории Мелите. Дело в том, что её брак с великим князем Кириллом это второй брак. В первом она была женой Эрнста Людвига, великого герцога Гессенского. Они приходятся друг другу кузенами, оба внуки британской королевы Виктории. Их брак был несчастливым, ни он, ни она его не желали, но всё решила воля их родственников. Только потому свадьба состоялась. Их единственный сын умер во младенчестве, а дочь скончалась от тифа когда ей было восемь лет. Виктория Мелита хотела получить развод на третий год брака, но бабка Виктория не позволила. Как только она померла, Эрнст и Виктория Мелита расстались. И через четыре года она вышла замуж за Кирилла. И этот брак был против всех правил.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});