Читать интересную книгу Петр Ильич Чайковский. Патетическая симфония - Клаус Манн

Его гладкий, белый, выпуклый лоб и строгая линия густых черных бровей над темными, большими глазами как будто свидетельствовали о трогательном раннем жизненном опыте, о столкновении с трудной и горькой стороной жизни. Но рот его, так беззаботно болтающий и смеющийся, выдавал его юный возраст. Губы его были влажными, подвижными и чувственными. Легкомысленная болтовня его противоречила печальному выражению глаз.

Гладкий высокий лоб был обрамлен волнистыми каштановыми волосами. Изящная голова возвышалась на несколько длинноватой шее, которая в свою очередь покоилась на узких и немного сутулых плечах. Владимир, угловато-изящный паж, передвигался на длинных и тонких ногах с нелепым и величавым достоинством птицы страуса. Серьезно-насмешливую болтовню свою он сопровождал неловкими и в то же время грациозными жестами, которые подчеркивали красоту его тонких, изящных рук. Бросались в глаза и его маленькие, безукоризненной формы уши. Как две нежные и хрупкие раковины, они выглядывали из-под густых темных волос.

Юный Владимир отличался любовью к прекрасному и пытливым умом. Он много читал и с удовольствием обсуждал книги с приятелями или со взрослыми. Он разбирался не только в русской, но отчасти и в классической, и в современной французской и немецкой литературе. Он был знаком с большинством популярных изданий, в некоторых случаях даже с оригиналами научных трудов, теории которых в то время были основной темой дискуссий в образованных кругах. В разговоре он любил цитировать Дарвина, Маркса и Гегеля. Он интересовался как общественными вопросами, так и вопросами эстетическими, мог поддержать разговор и о нигилистах, и о программной музыке, был знаком с историей искусств, играл на фортепиано и немного рисовал.

Разумеется, он был поклонником Вагнера. Это не мешало ему восхищаться классиками русской музыки, прежде всего Глинкой и «Могучей кучкой» во главе с Римским-Корсаковым. Это не мешало ему считать своего знаменитого родственника Петра Ильича Чайковского важнейшей для русской музыки фигурой и величайшим композитором своего времени.

В последние свои приезды в Каменку знаменитый родственник Петр Ильич Чайковский привечал и баловал своего племянника Владимира, что было единогласно отмечено в кругу семьи. Раньше, когда Александра еще была здорова, а Владимир был маленьким шаловливым мальчиком, Петр Ильич мало внимания уделял детям вообще и Владимиру в частности. Иногда, с рассеянной нежностью поглаживая его густые кудри, Чайковский говорил: «Маленький Владимир, и что же из тебя выйдет?» В основном же его можно было увидеть сидящим или прогуливающимся в обществе любимой сестры Саши. Ему нужно было о многом ей поведать. Их беседы были бесконечны. Предметом этих бесед были печали, затруднения, страхи, приключения и надежды, которыми была наполнена богатая событиями, горькая и сумбурная жизнь Петра Ильича. Александра, которой любовь к брату прибавляла мудрости, а родство — сочувственного понимания, внимала его покаяниям и жалобам, планам, расчетам и излияниям чувств.

Это было давно. Теперь времена долгих бесед с сестрой Сашей остались в прошлом. У больной не было ни сил, ни желания выслушивать исповеди других. Теперь существовали только две действительно интересующие ее вещи, тесно связанные между собой: ее болезнь и ее затянувшийся, противоречивый и трогательный диалог с Богом. По отношению к брату, как, впрочем, и по отношению ко всем остальным, за исключением Владимира, она была озлобленно-рассеянна, и ничто не могло разрушить барьера отчужденности — ни ласки, ни угрозы.

Господин Давыдов был человеком деловым, чуждым всему возвышенному и прекрасному. Из троих сыновей, простоватый старший и неказистый младший не представляли для Петра Ильича особого интереса. Сердце его выбрало в любимцы Сашиного среднего сына Владимира, высокорослого, толкового, печально-легкомысленного пажа.

В последний свой приезд в Каменку Чайковский вел продолжительные беседы со своим любимым племянником. Позднее Владимир с гордостью рассказывал, что Петр Ильич посвятил его во все свои музыкальные планы и даже сыграл ему на рояле отрывки различных новых мелодий. От племянника, которого он именовал Бобом, Петр Ильич в свою очередь ожидал подробных отчетов об учебе, обязанностях и развлечениях, а сам рассказывал ему о своих поездках, о жизни в больших городах Западной Европы, делился детскими воспоминаниями. Он обожал делиться с Владимиром воспоминаниями, которые, казалось, оживали, свежели и молодели в присутствии такого внимательного, любознательного и восторженного слушателя. Разговорчивый Владимир был еще и хорошим слушателем. Его красивый, подвижный рот был наделен даром речи, а его чуткие, прелестной формы уши — умением слушать. Впрочем, юноша и стареющий композитор проводили время не только в беседах: они играли в мяч, разгадывали шарады, много смеялись и беззлобно шутили.

Ha прощание знаменитый родственник впервые обнял своего любимого племянника и поцеловал его в лоб. Это было началом крепкой дружбы.

Для молодого Владимира Петр Ильич был одновременно загадочным и близким. Ему казалось невероятным, что его современник, к тому же близкий родственник, так знаменит, что относится к «великим», о которых в книгах пишут: «полон неисчерпаемой творческой энергии, поддерживает таинственную и магическую связь с демоном, открывающим ему доступ к источникам райской музыки, к мелодиям, которые так называемому гению остается только донести до слуха пораженного человечества». На самом деле, как можно не поражаться этому необъяснимому, запутанному, блаженному процессу? Таким образом, Петр Ильич, с одной стороны, был для юного племянника загадочным незнакомцем, с другой же стороны, юноше казалось, что он прекрасно понимает всю человеческую натуру своего знаменитого дядюшки. Племяннику были очень хорошо понятны его неуверенность в себе, часто оборачивающаяся вспыльчивой гордостью, его раздражительность, его беспокойство, его подавленность. Ему казалось, что он понимает и его юмор с неизменной примесью меланхолии, и склонность к почти ребяческому, необузданному веселью. Безграничная доброта Петра Ильича по отношению к людям, его потребность помочь всем и каждому, даже самым ничтожным и чужим, совсем не вязались с его болезненной боязнью людей. Это противоречие нисколько не удивляло юного Владимира, напротив, ему казалось, что именно эти противоречивые черты характера и подтверждают не только кровное, но и духовное его родство с великим, знаменитым, трогательным дядюшкой Петром Ильичом. Несмотря на юный возраст, племяннику уже были знакомы и необъяснимый страх, и подавленное состояние духа, и ненависть по отношению ко всему человечеству, и ощущение собственной неполноценности. При этом и он был одержим острым стремлением угождать людям, завоевывать их сердца любезностью и обходительностью. Конечно, у племянника все эти черты были выражены менее резко и не внушали такого беспокойства, как бурный характер самого Петра Ильича. Молодость и подвижное изящество пажа-переростка обладали чудесной способностью сглаживать противоречивость его характера, смягчать контрасты, превращать сомнения и терзания в грациозное достоинство. Юные губы его расплывались в улыбке, темные глаза излучали одновременно тоску и беспечность, тонкие, длинные руки сопровождали его речь немного неловкими, пылкими жестами, высокий чистый лоб его, прелестно обрамленный темными локонами, еще не носил следов демонических прикосновений.

Жизнь Владимира была заполнена всякого рода приятными занятиями и интересами, как и было положено молодому человеку из хорошей семьи конца девятнадцатого века. Главным же интересом его стало все, что было связано с загадочным и в то же время близким дядюшкой. После насыщенных беседами дней, проведенных в Каменке, ставших началом или просто прелюдией большой дружбы, началась переписка Петра Ильича с племянником. Требовательный Владимир считал, что Петр Ильич пишет слишком редко и нерегулярно. Конечно, юноша знал, как много времени у композитора уходит на работу и поездки, на общественные обязанности и корреспонденцию. Однако это объяснение недостатка уделяемого ему, Владимиру, внимания, его нисколько не утешало. Владимир хотел быть в курсе абсолютно всего происходящего в жизни уважаемого и обожаемого родственника.

Он начал с того, что организовал службу разведки, при помощи которой добывал сведения по всем доступным ему каналам. Владимир, дотошный юный племянник, собирал все газетные статьи, в которых упоминалось имя Чайковского. Лакею Алексею было строго наказано письменно сообщать в Каменку все, что ему известно о действиях хозяина. Владимир наладил переписку с молодыми людьми, счастливцами, которые были вхожи в дом Петра Ильича. Среди них был и Володя Направник, сын знаменитого петербургского дирижера. Он иногда гостил во Фроловском, с одной стороны, вызывая ревность племянника, с другой — пробуждая в нем интерес к сверстникам.