Читать интересную книгу Ксеноцид - Орсон Кард

Ванму, должно быть, увидела ярость, написанную на лице Цин-чжао, но не поняла ее причины:

— О, прости! — сразу воскликнула она, падая на колени и отбивая земные поклоны. — Я совсем забыла, что мне не следует называть тебя «святой». Я всего лишь хотела спросить, что ты потеряла, может быть, я смогу помочь тебе в поисках.

Цин-чжао чуть не рассмеялась, настолько заблуждалась Ванму. Конечно же, Ванму понятия не имеет, что Цин-чжао сейчас беседует с богами. И теперь, когда ее гнев бесследно испарился, Цин-чжао устыдилась при виде того, как она напугала Ванму своей яростью. Нельзя, чтобы девочка билась в поклонах головой об пол. Цин-чжао не любила, когда люди так унижались.

«Неужели я ее напугала? Я была исполнена радости, потому что боги так отчетливо заговорили со мной, но моя радость была настолько самодовольной, что, когда Ванму невинно прервала меня, я выплеснула на нее ненависть. Так я отвечаю богам? Они обращаются ко мне с любовью, а я превращаю ее в ненависть к другим людям, особенно к тем, которые находятся в моей власти. Боги всего лишь еще раз продемонстрировали, насколько я недостойна считаться чистой».

— Ванму, ты ни в коем случае не должна отвлекать меня, когда увидишь, что я склоняюсь над полом.

И Цин-чжао объяснила Ванму суть ритуала очищения, который требуют от нее боги.

— Я тоже должна исполнять его? — спросила Ванму.

— Нет, только в случае, если боги тебе прикажут.

— Но как мне определить, боги это или нет?

— Если этого не случилось с тобой до сих пор, Ванму, значит, вряд ли когда-нибудь такое произойдет. Но если все-таки это случится, ты сразу поймешь, потому что не сможешь противиться гласу богов, звучащему в твоей голове.

Ванму мрачно кивнула:

— Чем я могу помочь тебе… Цин-чжао?

Имя хозяйки она произнесла очень осторожно, с долей почтительности. Впервые Цин-чжао поняла, что ее имя, которое звучало нежно и страстно, когда его произносил отец, может казаться таким величественным, когда его произносили с благоговением. Она ощутила почти физическую боль — ее назвали Во Славе Блистательной, когда внутри она была недостойной и грязной, лишенной своего сияния. Но она не могла запретить Ванму называть ее по имени — ведь как-то девочка должна называть ее, и, кроме того, почтительный тон Ванму послужит Цин-чжао постоянным насмешливым напоминанием о том, насколько недостойна она своего титула.

— Ты очень поможешь мне, если не будешь отвлекать меня, — ответила Цин-чжао.

— Может, мне тогда уйти?

Цин-чжао почти сказала «да», когда вдруг поняла, что почему-то боги хотят, чтобы Ванму стала частью ее очищения. Как она это поняла? Просто сама мысль о том, что Ванму сейчас уйдет, терзала ее не меньше, чем желание побыстрее вернуться к исполнению ритуала.

— Прошу тебя, останься, — произнесла Цин-чжао. — Ты можешь вести себя тихо, просто наблюдать за мной?

— Да… Цин-чжао.

— Если ритуал слишком затянется и ты почувствуешь, что устала, можешь уйти, — продолжала Цин-чжао. — Но только тогда, когда увидишь, что я двигаюсь с запада на восток. Это значит, что я буду находиться между двух жилок и твой уход не отвлечет меня, но все равно не заговаривай со мной.

Глаза Ванму расширились.

— Ты собираешься проследить каждую жилку на каждой из половиц пола?

— Нет, — покачала головой Цин-чжао. Боги никогда не были настолько жестоки к ней! Но подумав об этом, Цин-чжао поняла, что когда-нибудь может наступить день, когда боги потребуют от нее такого искупления. Ее кинуло в дрожь при одной мысли об этом. — Только по жилке на каждой половице в комнате. Следи за мной взглядом, хорошо?

Она заметила, как Ванму украдкой бросила взгляд на мерцающие над терминалом цифры, указывающие время. Наступил час отхода ко сну, а обе девушки сегодня пропустили полуденный отдых. Человеку несвойственно так долго обходиться без сна. Дни на Пути были вполовину короче, чем на Земле, поэтому они никогда не совпадали с внутренним ритмом человеческого тела. Пропустить полуденный сон, а затем допоздна не ложиться в постель — нелегкое испытание.

Но у Цин-чжао не было выбора. И если Ванму не выдержит и заснет, то лучше ей уйти сейчас, как бы боги ни противились этому.

— Ты не должна спать, — сказала ей Цин-чжао. — Если ты заснешь, мне придется заговорить с тобой, чтобы ты подвинулась и дала мне проследить те жилки, до которых я еще не добралась. А если я заговорю с тобой, мне придется начинать все заново. Ты выдержишь? Ты не должна ни спать, ни говорить и в то же время по возможности не двигаться.

Ванму кивнула. Цин-чжао поняла, что девочка твердо намерена в точности все исполнить, но Цин-чжао была не совсем уверена, что ей это удастся. Однако боги настаивали, чтобы при ритуале присутствовала новая доверенная служанка. Кто такая Цин-чжао, чтобы перечить воле богов?

Цин-чжао вернулась к первой половице и начала все снова. К величайшему облегчению, она обнаружила, что боги по-прежнему остались с ней. На половицах ей доставались самые толстые, самые легкие жилки; а когда она вдруг получала приказание проследить жилку потруднее, то неизбежно получалось, что самая легкая на вид жилка на доске вдруг истончалась до невидимости либо вовсе обрывалась прямо посредине половицы. Боги были милосердны к ней.

Что же касается Ванму, то девочка мужественно боролась с собой. Дважды, когда Цин-чжао двигалась обратно на восток, чтобы выбрать очередную жилку, она мельком кидала взгляд в сторону Ванму и обнаруживала, что та спит. Но когда Цин-чжао прошла совсем рядом с тем местом, где сидела Ванму, то краем глаза заметила, что ее доверенная служанка уже проснулась и так тихонько движется в тот угол, который Цин-чжао уже оставила, что она даже не слышит шороха ее платья. Хорошая девочка. Достойный выбор на должность доверенной служанки.

Наконец, по прошествии долгого времени, Цин-чжао добралась до начала последней половицы, коротенькой, в самом углу комнаты. Она чуть не вскрикнула от радости, но вовремя сдержалась. Звук ее голоса и неизбежный ответ Ванму сразу порвут паутинку ритуала, и ей придется начинать вновь — невообразимая глупость. Цин-чжао склонилась над краем доски, находясь меньше чем в метре от северо-западного угла комнаты, и остановила взгляд на самой толстой прожилке. Она привела Цин-чжао, верно и четко, прямо к противоположной стене. Ритуал был исполнен.

Цин-чжао бессильно прислонилась к стене и с облегчением рассмеялась. Но она настолько ослабла и устала, что, должно быть, для Ванму ее смех прозвучал словно плач. В следующую же секунду девочка оказалась рядом с ней, тихонько дотронувшись до плеча.

— Цин-чжао, — позвала она, — тебе больно?

Цин-чжао взяла ручку девочки и задержала в своей:

— Нет, не больно. По крайней мере если и больно, то хороший сон залечит все раны. Я закончила. Я чиста.

Во всяком случае, достаточно чиста, чтобы не чувствовать невольного отторжения, сжимая ручку Ванму и прикасаясь к ее коже. Это был дар божий, что после исполнения ритуала она может вот так подержаться за чью-то руку.

— Ты молодец, — сказала Цин-чжао. — Мне было легче сосредоточиться на жилках, когда ты осталась со мной в комнате.

— Мне кажется, я один раз задремала, Цин-чжао.

— Один-два раза, не больше. Но, когда нужно было, ты проснулась, так что никакого вреда это не причинило.

Ванму внезапно расплакалась. Она закрыла глаза, но не отняла от Цин-чжао руку, чтобы спрятать лицо. Слезы покатились по ее щекам.

— Ванму, почему ты плачешь?

— Я не понимала, — ответила она. — Это действительно нелегко — быть говорящей с богами. Я не знала.

— И не менее трудно быть настоящей подругой говорящей с богами, — улыбнулась Цин-чжао. — Вот почему я не хочу, чтобы ты становилась моей служанкой, звала меня святой и пугалась при звуке моего голоса. Такую служанку мне пришлось бы отсылать из комнаты каждый раз, когда боги захотели бы обратиться ко мне.

Несмотря на все утешения, слезы у Ванму хлынули еще сильнее.

— Си Ванму, неужели тебе так нелегко со мной? — спросила Цин-чжао.

Ванму покачала головой.

— Если когда-нибудь ты почувствуешь, что уже не выдерживаешь, я пойму тебя. Тогда ты можешь оставить меня. Я и прежде была одна. Я не боюсь остаться в одиночестве.

Ванму снова покачала головой, только на этот раз с некоторым ожесточением:

— Как я могу покинуть тебя, после того как увидела, насколько нелегко тебе приходится?

— В один прекрасный день будет написана целая история о том, как Си Ванму неизменно присутствовала в комнате во время очищения Хань Цин-чжао.

Внезапно на лице Ванму заиграла улыбка, и, несмотря на то что по щекам все еще текли слезы, ее глаза открылись и полыхнули весельем.

— Ты сама-то поняла, как удачно сейчас пошутила? — спросила Ванму. — Меня зовут Си Ванму. Когда люди будут рассказывать эту историю, они не будут знать, что с тобой находилась твоя доверенная служанка. Они подумают, что это была Владычица Запада.