уроков. Я узнал, каково это — оказаться под огнем, и как легко отнять чужую жизнь. Мое будущее в качестве солдата больше не внушало мне никаких опасений. Я узнал, что могу выдержать и что могу вынести. Не знаю, стал ли я лучше в результате пережитого, но определенно стал гораздо более уверен в себе.
В середине срока службы на «Диане-1» мне дали три дня на отдых и восстановление. Это время я провел в УАГ, попивая пиво, болтая и обмениваясь военными историями с другими ребятами из эскадрона «D», которые также находились на отдыхе. Однажды я посетил военную лавку в Салале и купил кассетный магнитофон, который сейчас показался бы довольно устаревшим оборудованием. По возвращении на «Диану-1» я разместил аппарат на стене сангара, чтобы записать наш бой при следующем нападении адý. Долго ждать мне не пришлось, и как только я услышал звук летевшей к нам минометной мины, то нажал кнопку записи. Спустя годы я был поражен, узнав от одного из ведущих военных историков, что получившаяся шестиминутная запись, на которой слышен сильный автоматный и пулеметный огонь со стороны повстанцев, а также мой ответный огонь из пулемета, является одной из очень небольшого числа записей, сделанных во время реального боя. Пленка сейчас хранится в Имперском военном музее в Лондоне.
Возвращение в Оман и Дофар год спустя не было тем, чего я особенно ждал, но бессонницей я тоже не страдал. Моими спутниками были в основном те же ребята из эскадрона «D», с которыми я ездил в прошлую командировку, только место службы было другим. В 1974 году я был назначен в Тави-Атаир. Тави по-арабски означает «колодец», но мне так и не удалось узнать, что означает «Атаир», хотя если это слово означает «место, где никогда не бывает сухо», то мне не стоило даже удивляться.
Когда мы прибыли, был сезон муссонов, что означало, что каждый день шел сильный дождь. Здесь всегда было влажно, с бесконечной пеленой низкой облачности, роями комаров и других кусачих насекомых, морем грязи под ногами и пейзажем, который внезапно стал очень зеленым. Бóльшую часть времени выходить наружу было бессмысленно, потому что сквозь дымку сырости почти ничего не было видно. Свежих продуктов не было, только консервы, потому что все быстро плесневело. Плесень образовывалась на внутренней стороне палаток, на нашем снаряжении и даже на нашей одежде.
В этом месте мы простояли четыре месяца, и у меня ни разу не возникло ощущение, что я нормально просох. Обитали мы в палатках, что выгодно отличало их от сангаров, но недостатком было то, что они не так эффективно защищали от огня противника. Это была та штука, которая, безусловно, никак не изменилась, поскольку наши старые друзья адý по-прежнему наносили регулярные визиты, обстреливая лагерь по два-три раза в неделю.
База в Тави-Атаир была довольно большой и, помимо аэродрома, имела полевой госпиталь и постоянного врача, поскольку во время муссонов не всегда можно было прилететь или улететь на самолете, если кому-то требовалась неотложная помощь. Припасы поступали бессистемно, а почта и газеты всегда были несколько недельной давности.
Заместителем командира нашей группы был штаб-сержант роты, которого также звали Тафф, и в качестве противоядия от того, что мы просто торчали там под обстрелом — что, похоже, было стандартной практикой в Дофаре — он время от времени отправлял нас на вылазки против врага. Иногда нас сопровождал командир группы по имени Тим, а иногда Тафф вел нас один, потому что Тим не сомневался в своем штаб-сержанте и абсолютно доверял ему.
Невысокий, коренастый и твердый как гвоздь Тафф, если говорил, что сегодня понедельник, то это был понедельник, независимо от того, какой день недели был на самом деле. Он не был тем человеком, с которым хотелось бы шутить, но он был настоящим оригиналом и мог быть очень смешным. Иногда он разговаривал сдавленным, неестественным голосом, имитируя акцент высокопоставленного офицера, и устраивал нам самые уморительные инструктажи, хотя на самом деле все, что он говорил, было очень серьезно.
— Мы выходим в патруль, — объявлял он своим напряженным, гнусавым голосом (у него получалось что-то вроде: «Мы выодим в пат’уль»). — Теперь запомните, существует два вида огня. Есть эффективный огонь, и есть неэффективный огонь.
Неэффективный огонь — это когда пули проходят у вас над головой или попадают в землю перед вами. В этом случае мы продолжаем движение. Это понятно, парни? Мы продолжаем идти!
Эффективный огонь — это когда пули сбивают с вас подсумки. Тогда правомерно и правильно лечь на землю. ХОРОШО? Тогда поехали.
Наша первая вылазка с Таффом состоялась через несколько дней после того, как мы обустроились на новом месте, и в этот раз Тим тоже пошел с нами. Стояла задача разведать несколько байтов в шести или семи километрах к западу от нашего местоположения, которые, по данным разведки, использовались противником как места для пополнения запасов пищи и воды. Наша группа состояла из полудюжины человек из Полка, одного подразделения фиркат и роты гейш. Из-за низкой облачности и постоянного моросящего дождя, для того, чтобы смочь хоть что-то разглядеть, мы должны были выдвинуться на расстояние не далее как 300 метров от предполагаемого местонахождения врага.
Теоретически это выглядело прекрасно, до тех пор, пока, прибыв на позицию противника, мы не были замечены адý, которые открыли огонь. И только бросившись в укрытие, мы обнаружили, что наша рота гейш осталась на месте, тогда как мы выскочили вперед — прямо мимо вражеской позиции — и что в результате этого повстанцы оказались зажаты между нами. Мы сразу же открыли ответный огонь, после чего враг укрылся за камнями и байтами, еще не понимая, что оказался в ловушке. И в этот момент Таффа осенила идея.
— Слушайте сюда, ребята, — сообщил он. — Билли, у тебя пулемет. Прикрой нас огнем и заставь их прижать свои крошечные головы к земле, пока я с Томми Палмером зайдем с правого фланга.
Тим, казалось, был доволен замыслом, а я установил GPMG и начал стрелять короткими очередями по позиции адý, чтобы убедиться, что они не попытаются вырваться. Тафф тем временем вызвал нашего арабского переводчика.
— Скажи фиркату, что мы зайдем справа, — сказал он. — Спустимся вниз и зайдем справа. Прямо сейчас.
Переводчик повторил по-арабски то, что он сказал, после чего фиркат, почти в полном составе, ответил с некоторой яростью: «Муштаман, муштаман», — что означает «плохо», но, очевидно, также означает «без шансов».
Однако реакция фирката, похоже, Таффа не смутила.
— Хорошо, — сказал он, — мы сделаем