Свадебное путешествие в целом оказалось менее удачным, «чем прочие наши свадебные путешествия, — писала она. — Дождь шел не переставая, гостиницы были кошмарными, а меня тошнило». Однако ей пришлись по душе очаровательные фламандские городки, в особенности город художников Брюгге, где она разгуливала по местам, увековеченным в пейзажах ее мужа. В частности, и по овощному рынку на берегу канала, воссозданному сразу в нескольких вариантах. Именно об этих работах Кристиан Крог говорил, что они написаны необыкновенно живо: «Будто сам прожил в этом городе много лет — если не родился там». Пейзажи из Брюгге принесли Сварстаду удачу на многих выставках — неудивительно, что он захотел показать это место Сигрид.
Тогда и зародилась любовь Сигрид Унсет к Бельгии. Они проводят там несколько «чарующих вечеров», прежде чем отправиться на корабле в Англию, — еще одну страну, где он почерпнул свои излюбленные мотивы. Фру Сигрид Унсет Сварстад вполне могла разделить любовь ко всему английскому: «Англичане — приятнейшие люди, а Англия — сказочно прекрасная страна».
Приехав в Хаммерсмит и поселившись в номере 16 отеля «Гроув», они почувствовали себя как дома. Ведь это и был их первый общий дом. Номер состоял из двух больших комнат, Сварстад занял ту, что с видом на «уютную миленькую улочку с кукольными особнячками и маленькими деревцами туи и такими, знаешь, крохотными английскими палисадничками со стол величиной, посреди которых торчит урна с геранями»[190]. Мало того, что у него на столе будто ураган прошелся, он еще и разбросал свои тюбики с красками, веревки и бумаги по всему полу. Окно комнаты Сигрид обращено на большой задний двор, где растут персиковые деревья, а вдалеке виднеются железная дорога и фабричные трубы. У нее есть свой собственный письменный стол, а каминная полка уставлена книгами.
Хаммерсмит — интересный город, пишет Сигрид Нини Ролл Анкер в Норвегию, каждый вечер на улицах народ собирается поглазеть на «сальвационистов{17} и анархистов, социалистов и антисоциалистов, католических миссионеров, и так далее, и тому подобное». А на местном Бродвее можно послушать музыку, сходить в бар, кино, театр, «где мы шикуем в партере за два шиллинга и смотрим чудеснейшие мелодрамы с непременными рабами, грабежами почтовых карет, пистолетными выстрелами и пороховым дымом»[191].
В пяти минутах ходьбы от гостиницы была Темза, где можно найти самые живописные мотивы: Сварстад видит здесь фабрики и строительные пустыри, Унсет — склоняющиеся над рекой ивы и прибрежную флору. Мост Хаммерсмит-бридж весь покрыт зеленым мхом, а по берегам буйствует цветущая природа. У берега стоят речные суденышки, а на набережной полно кабачков, где фру Сварстад может посидеть с книгой, пока муж-художник стоит за мольбертом. По утрам он пишет эскизы для своего большого хаммерсмитского полотна. Оно должно стать самой большой его картиной за всю карьеру, и он работает как одержимый. В особенности его вдохновляет необычное освещение, возникающее благодаря туману и речным испарениям: то, что надо для его грубых серых фабричных зданий и портовых сооружений. «Здесь мое место», — писал Сварстад своей первой жене из шахтерского городка Шарлеруа[192]. Он называл это уродством, но его призвание как художника — не приукрашивать мир, а изображать его таким, какой он есть. Сигрид Унсет тоже привлекает такой натурализм. Обоих интересовали судьбы обездоленных. Только она стремится раскрыть не столько материальную нищету, сколько духовную, что не зависит от классовой принадлежности. Ее критика направлена не на общество, а на конкретного индивида. Случается, самые беспомощные из ее персонажей высказывают надежду на то, что Бог все-таки существует, но это скорее еще больше подчеркивает их отчаяние.
Унсет и Сварстад обсуждали работы друг друга. Действие ее рассказов разворачивалось в том районе Кристиании, который он хорошо знал — и который изобразил на картинах «Механическая мастерская Мюрена» и «Акерсэльва». Ей в особенности нравились картины с «ее» рекой, Акерсэльвой, с которой и она в свое время сделала много эскизов. Сваре гад не просто писал саму реку и ее унылые окрестности, он еще и показывал, как там живут люди: лодки, ни одна из которых не похожа на другую, белье, сушащееся на окне. Он будто хотел заставить зрителя ощутить, каково это — пить эту грязную воду, вдыхать этот грязный воздух и выращивать овощи на клочке земли, чтобы спастись от голода[193]. Тема социальной несправедливости занимала и Унсет, и Сварстада; он рисовал фабричные трубы и дома пролетариев, она писала «Обездоленных», посвятив сборник своему любимому мужу, пролетарскому художнику.
Теперь Сигрид чувствовала себя значительно лучше и вернулась к прежней привычке бродить по окрестностям. Она могла гулять часами, заглядывая в садики с цветущими хризантемами, георгинами и зарослями лаванды. И радовалась жизни, отлично понимая, какое редкое счастье ей выпало: «Честно говоря, пока я могу наслаждаться всеми благами замужнего состояния, при этом не вкусив еще невзгод и обязанностей, которые оно налагает. Никакого хозяйства <…>»[194]. Критики давно обратили внимание на то, что она обладает даром ясновидения. Временами и в самых доверительных письмах проскальзывает зловещее предчувствие того, что ее счастье недолговечно, — и осознанное нежелание давать волю неприятным размышлениям. Возможно, она думала, что всему свое время. А пока она наслаждается завоеванным счастьем: «Нам подают еду в отдельный маленький кабинет на первом этаже. И мой супруг и господин еще не начал требовать, чтобы я пришивала ему пуговицы и штопала носки <…>. Самое замечательное, что он остался все тем же милым любящим мальчиком и в наших отношениях ничего не изменилось за те несколько лет, что прошли со времен Италии и Парижа».
Время от времени они выбирались на совместные экскурсии с друзьями — например, на лодке по Темзе с писателем Петером Эгге и его женой. Сварстаду нравилось сидеть на веслах и править лодкой посреди воскресной суматохи. На набережной «многочисленные влюбленные парочки подставляли солнышку свое счастье»[195]. Сигрид Унсет Сваре гад была здесь в своей стихии: ее компаньонам она казалась юной и сияющей, кокетливой и самоуверенной. На лодке она ложилась на спину, сознательно и ненавязчиво демонстрируя свое «красивое тело и изящнейшие ножки в мире», и явно не имела ничего против восхищенных взглядов. Влюбленная женщина, которая с успехом «Йенни» стала еще увереннее в своих силах, встречала еще большее поклонение со стороны коллег-писателей. Лето не скупилось на солнце и краски. Но еще ярче светилась фру Унсет Сварстад — светилась от счастья и уверенности в себе. Планы на будущее — конечно, что может быть проще: она собирается осесть на земле, завести дом, сад, собаку и кур, но прежде всего — детей[196]. В особенности ее радовала мысль, что скоро они отправятся в Рим, город, которому она откроет свою великую тайну.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});