К тому же у этих современных Адама и Евы пока не было никакого запретного плода.
Тур Хейердал верил, что образование может дать ему очень многое, когда осенью 1933 года записался на лекции в зоологическую лабораторию, как в то время назывался зоологический факультет. Когда он поднялся по высокой лестнице Домус Медиа[18] и открыл тяжелую дубовую дверь, то ожидал увидеть чучела животных и заспиртованные органы. К своему удивлению, первое, что он увидел, был человеческий скелет, известный у студентов под именем Ульсен{122}. С латинскими названиями, надписанными на костях и черепе, Ульсен был призван подчеркнуть, что зоология охватывает и изучение человека, поскольку с биологической точки зрения он находится на высшей ступени развития животного мира и поэтому к животным ближе, чем к ангелам.
Пройдя дальше внутрь, Тур встретился с профессором Кристине Бонневи. С лорнетом, который она то и дело подносила к глазам, Бонневи выглядела старовато, но Тур понадеялся, что «она окажется более приятной на слух, чем на глаз»{123}.
Профессор спросила, почему он выбрал зоологию. Тур ответил, что животные его интересуют с детства. Он хотел стать путешественником и открывать новые виды{124}.
Сказано было честно, однако неудивительно, что профессор восприняла такое объяснение с недоверием. Бонневи поприветствовала Тура в качестве студента, но предупредила, что с образованием зоолога трудно будет найти приемлемую работу, если, конечно, он не захочет преподавать в высшей школе{125}.
Как и мать Тура Хейердала, Кристине Бонневи происходила из известной в Тронхейме семьи. Они были ровесницами, и так вышло, что Алисон довольно давно заинтересовалась работами Бонневи. Это объяснялось не только тем, что Бонневи больше верила Дарвину, чем Библии, но так же и тем, что она отстаивала в обществе права женщин. Когда она в 1906 году защитила докторскую диссертацию, женщины в Норвегии не имели ни избирательного права, ни права на профессию. Поэтому профессорская кафедра для одаренной исследовательницы была закрыта. Однако под давлением возмущенных коллег с ее факультета стортинг в 1912 году принял закон, отменявший запрет на профессию, и Кристине Бонневи получила профессорское звание.
Она посвятила свои исследования изучению морской фауны, написала труды об улитках и оболочниках. Постепенно ее стали интересовать вопросы человеческой наследственности. В 1916 году вместе с тремя другими профессорами она выступила инициатором основания института генетики{126}. В то время, когда Бонневи стала научным руководителем Тура, она все еще остро интересовалась вопросами наследственности. Это подразумевало, что в основном она изучала жизнь под микроскопом. Но Хейердал мечтал не об этом. Он хотел изучать жизнь невооруженным глазом — так, как это делал Ула Бьорнеби в диких окрестностях Хорншё.
Но избежать работы с микроскопом ему не удалось — изучение строения стенок кишечника и структуры коры головного мозга входили в обязательную программу. Однажды его посадили считать волоски на спинках мух-дрозофил, чтобы подтвердить законы наследственности Менделя, и казалось, этим волоскам не будет конца. Его товарищ по учебе не выдержал, открыл окно и выпустил всех своих дрозофил, объяснив это тем, что законы наследственности Менделя уже известны и они зря теряют время, сидя здесь и пытаясь открыть их снова. В глубине сердца Тур полностью был с ним согласен; если бы у него не было возможности отвести душу в библиотеке Крёпелиена, он бы давно сошел с ума от скуки.
Своему другу Арнольду Якоби он сказал, что изучение зоологии оказалось сплошным разочарованием{127}. Тур понимал, что резекции и микроскопия необходимы для понимания строения и жизнедеятельности организмов. Но считал, что эти занятия занимают слишком большое место в учебе, а на специализацию времени остается совсем мало. Он осознавал важность изучения отдельных деталей строения животных и насекомых, но у него, например, никак не укладывалось в голове, как можно написать кандидатскую диссертацию по такой странной теме, как «цветовая структура трихофитии у пернатых»{128}. Ему больше хотелось изучать поведение животных, их образ жизни и ареалы их обитания. Поэтому он считал, что бинокль как инструмент обязательно должен соседствовать с микроскопом{129}.
Несмотря на недостатки преподавания, Тур тем не менее вгрызался в учебу. Зоология была нужна ему для осуществления своего грандиозного плана.
Во-первых, он не хотел пугать родителей тем, что навсегда уезжает на тихоокеанский остров. Следовательно, ему была нужна уважительная причина, чтобы отправиться в такое путешествие, а что могло быть в таком случае лучше экспедиции для сбора материала для докторской диссертации?
Во-вторых, если попытка вернуться к природе «вопреки всем ожиданиям»{130} окажется безуспешной, у него будет диссертация, которой он займется по возвращении. А подготовка диссертации, в свою очередь, требовала серьезного подхода к сбору коллекций. Для сбора же коллекций потребовалось научное оборудование, и, таким образом, ему пришлось забыть о своем намерении обойтись без оборудования. Хотя Тур и намеревался покинуть цивилизацию, он в то же время вынужден был прихватить с собой ее кусочек.
Частью этого «кусочка» стали также фотоаппарат, пишущая машинка, копировальная бумага, карандаши и блокноты. Но никаких книг он с собой не взял{131}.
Со временем, вдобавок к Бонневи, у Тура появился еще один научный руководитель — профессор Ялмар Брок. Он также интересовался морской фауной и был экспертом по коралловым животным. Когда оба профессора поняли серьезность амбиций Хейердала и его желание сочетать в будущем экспедиционную и научную деятельность, они посоветовали ему заняться еще и географией. Тур не заставил себя уговаривать, это был предмет, который — в том, что касается Полинезии, — он с успехом мог изучать благодаря книгам Крёпелиена. Изучение географии Тихого океана помогло ему найти место, где им с Лив предстояло начать новую жизнь.
В программу обучения входила также «математическая география». Тур Хейердал не любил учебники, но нельзя не признать очевидное — именно учебникам он обязан пониманию того, что же все-таки представляет собой Тихий океан, покрывающий почти половину планеты и соединяющий берега Юго-Восточной Азии и Южной Америки, лежащие, если так можно выразиться, на противоположных сторонах земного шара. Все морские маршруты, проложенные по так называемому большому кругу от Филиппин до Перу, почти не отличались по длине, и поэтому путь через Тихий океан вдоль экватора не был короче пути через Аляскинский залив.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});