тяжело. Вдова сегодня пребывала в ударе. Вызывала к себе пленницу целых четыре раза. Видать, у мадам нервы сдают. Крафт всё не попадается в ловушку, вот дама и бесчинствует. Видать, Милли осталось недолго. Ведь как только мадам полностью разочаруется в Крафте, заложницу сразу убьют. Эта мысль не вызвала у Миланьи каких-либо эмоций. Ни страха, ни гнева, ни радости, что мучения прекратятся — ничего. Мозг тупо не работал.
— Эй! — снова голос сверху, — Эй! Ты здесь?
— Нет, — Милли не сдвинулась с места, так и осталась сидеть у стены, — я сейчас на приёме у короля Корсики. Естественно я здесь. Где мне ещё быть?
— Тогда вот, держи.
Женщина стала что-то просовывать в окно через решётку. Миланья нехотя поднялась.
— Что это? — спросила Милли.
— Еда, — ответила незнакомка, — и вода. Тебе, наверное, здесь плохо.
Милли взяла передаваемый свёрток. Внутри лежало несколько кусков хлеба, некоторые уже зачерствели.
— Ты что, собирала хлеб несколько дней? — спросила Милли, перебирая ломтики разной свежести.
— Не я, — отозвалась женщина. — Ещё вчера я не знала, помогать тебе или забыть. Но ты так любила мою Дженни! Как я могу пройти мимо! Я кинула клич среди наших, собрали кто сколько мог.
Милли смотрела на драгоценные кусочки, и они приобрели совершенно другой смысл.
— Я не могу это взять, — Миланья завернула хлеб и передала обратно незнакомке. — Во-первых, меня здесь кормят куда шикарнее, чем просто хлебом, а во-вторых, наша владыка сегодня так расстаралась, что у меня кусок в горло не лезет. Так что за воду благодарю, её возьму. А еду раздай, пожалуйста, назад. И передай от меня спасибо. Такая забота в этом месте кажется просто фантастикой. Слушай, неужели вас здесь так ужасно кормят? Держать людей на хлебе, пусть даже рабов, крайней неразумно. Вы ж на таком питании работать нормально не сможете.
— Мы, наша категория, считаемся уже отработанным материалом. Согласно правилам, все, кому больше пятидесяти, уже не представляют ценности. Нет смысла тратить на нас ресурсы. Нам позволено дожить свой век. На утилизацию не отправляют — уже хорошо. А хлеб… Мы не привередливые. И так протянем.
— Что-то мне подсказывает, что норму работ вам никто не сбавляет, хоть и кормят скудно. Вот же миссис Таун! Даже если отбросить человеческую составляющую, какой же неразумный она правитель! Так разбрасываться ресурсом в виде рабов! Пятьдесят лет — это ведь всего ничего. При должном содержании ещё жить и жить, работать и работать можно. Как же владыка при таком расточительном ведении хозяйства ещё и в прибыли оказывается?
— Она берёт количеством. Рабов у нашей госпожи великое множество. И она постоянно заботится о том, чтобы численность росла. Хозяйка заставляет рабынь без конца рожать. Для этого организованы специальные посёлки. Туда сгоняют женщин, которые готовы к деторождению. Оплодотворяют известным способом. И держат под присмотром до родов. Единственное, что хорошо — пока мы беременны и находимся в репродуктивных посёлках, наша работа не так тяжела, как в обычный период. Госпоже нужны здоровые дети. Но, как только ребёнок появляется, нас сразу отправляют обратно. На обычную работу.
— А дети? — спросила Миланья. Рассказ незнакомки её увлёк. Слушая о страданиях других собственная боль притуплялась. Немного, но всё же.
— Детей госпожа оставляет себе. Их селят в других, детских посёлках. Они там живут. Их кормят, растят, воспитывают…
— Кажется, я поняла. Владыка забирает детей и лепит их на свой лад. Не просто воспитывает, а промывает мозг. На выходе получаются послушные марионетки, готовые за свою госпожу загрызть. Ну и умереть, конечно. Разгрызть капсулу с ядом, когда потребуется.
Миланья замолчала. Наступила тишина. Каждая из них думала о своём.
— Ты действительно хочешь знать, какое отношение я имею к Дженни? — нарушила паузу незнакомка.
— Да, хочу, — устало отозвалась Милли. Слова давались с трудом, а послушать историю она вполне не против.
— Дженни — особый проект владыки. У госпожи дети поделены на несколько категорий. Одних она готовит к работе в поле, других — к труду на перерабатывающих фабриках, третьи пойдут в охрану и так далее. Для создания особо талантливых детей, хозяйка подключает лучшие ресурсы. Начиная с родителей, заканчивая всесторонним развитием и качественным образованием. В качестве инкубатора для такого ребёнка госпожа отобрала меня. Ещё бы! Я в своё время была лучшей в моём доме терпимости. Обо мне слагали легенды. Красавица Кама покоряла сердца, вытаскивала состояния из мужчин. Если прибавить, что в варварских княжествах публичные дома запрещены — влияние религии Старцев, представь, как я крутилась, чтобы не попасться и оставаться на вершине. И тем не менее я блистала. Незаконно, ярко, дерзко! Посмела быть не как все в этом обществе мужчин. Женщина на варварской территории, которая посмела сама выбирать, с кем спать, а с кем — нет. Конечно, это многих раздражало. В конце концов, из-за коварных интриг, меня обратили в рабство. Продали на Септимус. Госпожа сразу заметила мою необычную для варварки внешность: у меня светлая кожа и волосы. А когда хозяйка узнала биографию, проверила мои способности, убедилась в уме, то тут же отослала в репродуктивный посёлок. Подобрала подходящего осеменителя, заставила рожать. Ребёнка сразу отняла. Это и понятно, всех малышей забирают. Но я потихоньку, незаметно для всех, следила за моей крошкой. Она росла такой славной, такой умницей….
Женщина замолчала. Милли подумала, что она плачет.
— Так тебя зовут Кама? — спросила Милли, когда женщина немного успокоилась. — И ты мама Дженни?
— Именно. Дженни — моя доченька. Я ни разу её не прижала к себе, не приголубила, не утешила. Нельзя. Только наблюдала со стороны. Этого, кстати, тоже делать нельзя. Но я выкручивалась, обманывала, и всё равно следила за своей крошкой. Иначе я просто не могла. Она была такой хрупкой, такой сладкой. А потом… Когда пришёл её час… Мою крошку отдали в дом Крафта. Дальше ты знаешь. Под видом любовницы моя детка шпионила за вашим лордом. Слушай, а ваш лорд действительно такой замечательный? — к общему облегчению переменила она тему. Говорить о бедняжке Дженни было слишком тяжело для обеих.
— Смотря что ты имеешь в виду. Крафт не добрый и не злой, он разный. Впрочем, как и любой человек. Однако как руководитель он действительно хорош. Здесь не поспоришь. Его дела