Ключевскому житие Василия и Константина Ярославских было известно в четырех списках, два из которых содержали дополнительно статью о нахождении мощей в 1501 году и последовавших 15 чудесах, а четвертый оказался дополнен новыми ошибками: «говорится, например, об основании тем же Константином церкви Входа в Иерусалим в Спасском монастыре в 1218 году и об освящении ее в 1224 году епископом Симоном и этим князем. По летописи, это была церковь Спаса, заложенная в 1216 году и освященная в 1224 году епископом Кириллом при сыне Константина Всеволоде…»
К слову, житие князя Федора Ключевский все же счел достойным внимания историков – за включение заимствованного из несохранившейся местной летописи рассказа о смерти Батыя. В житии же ярославских чудотворцев не обнаружилось даже таких следов документальности.
Куда более жесткая характеристика этого, с позволения сказать, «сугубо литературного произведения» принадлежит Е.Е. Голубинскому, который в своей «Истории русской церкви» (1880) написал, что «сказание о князьях, написанное в первой половине XVI века ярославским монахом Пахомием, замечательно тем, что представляет собой чистое и, можно сказать, образцовое баснословие; в этом именно сказании читается классическая, так сказать, и какая-то совсем невероятная чепуха».
Прокопий Устюжский
Этот святой примечателен прежде всего тем, что стал первым русским святым, канонизированным в лике юродивого. Кроме того, что тоже редкость – он не был русским и православным по рождению. Он был немецким ганзейским купцом родом из Любека и католиком.
Когда родился Прокопий – неизвестно. Предположительно его имя до крещения было Гландэ Камбила, но и это нельзя утверждать с высокой степенью вероятности. Отец его принадлежал к богатому и знатному купеческому роду и погиб в ходе колонизации балтийского побережья, во время столкновения с пруссами. После этого молодой купец решил покинуть родные края и отправился в Новгород, о котором он знал лишь то, что это богатый торговый город, где живут язычники – ему, как католику, трудно было признавать их христианами. Он думал лишь продать свой товар и с прибылью вернуться домой. Но когда Прокопий прибыл в Новгород, то был поражен множеством и красотой храмов и монастырей, приятным слуху звоном колоколов. Увидев же набожность и усердие новгородцев в церковных службах, он поразился еще более, ибо не ожидал такого от людей, не признающих верховенства папы римского. Распалилось от того его любопытство пуще прежнего, и он вошел в храм Святой Софии и посетил потом другие церкви и монастыри, услышал стройное пение хора, увидел торжественность и благолепие обрядов, почувствовал благоговение в душах людей. И почувствовал Прокопий, как коснулась его благодать Божия, и умилился до глубины души. Вдруг понял он, как лживо то, во что он верил прежде, и что не хочется ему возвращаться на родину. Прокопий решился принять православие, и поиски привели его в Хутынский монастырь, недавно основанный и славившийся строгостью своих порядков и святостью своих иноков. Особенно трогали его сердце жития преподобных и Христа ради юродивых, добровольно подвергавшихся различным лишениям и трудам и при этом еще старавшихся скрывать свои деяния от людей. В них он увидел пример для себя. И с каждым днем начало расти в нем отвращение к мирской жизни. Наконец он раздал все свое имущество и деньги частью нищим, частью на сооружение храма в Хутынском монастыре. Себе же он не оставил ничего. Избавившись от всех прежних мирских забот, Прокопий ощутил спокойствие в своей душе. Он желал теперь всю свою жизнь провести в тишине уединенной кельи. Однако слава о Прокопии разошлась по всему Новгороду и окрестностям. Некоторые из превозносящих его за нестяжательство даже приходили в обитель, чтобы увидеть его. Но не славы искал Прокопий, и тяжело ему было слышать о себе такие разговоры. Не взяв с собой ни денег, ни еды, ни каких иных запасов, в бедной одежде ушел он из монастыря, устремившись на восток, туда, где лишь редкие и невеликие поселения встречались меж лесов и болот. Часто оставался он голодным, ночевал под дождем, если не находилось человека, который бы накормил, обогрел и успокоил его – ибо Прокопий никогда не просил еды и крова и вел себя при людях как глупый или безумный. Немало унижений перенес он от грубых людей в пути, немало претерпел от жары и мороза в своем обветшавшем рубище. Но не падал духом, веря, что каждый шаг приближает его к вечному покою и небесной обители. Наконец путь привел Прокопия в Устюг.
Неизвестный доселе никому юродивый, ходивший с тремя клюками и едва прикрытый жалким рубищем, очень скоро сделался известен всем жителям города. Здесь тоже нашлись те, кто оскорблял, бил и всячески унижал его. Однако Прокопий решил остаться. Представляясь безумным и юродствуя днем на улицах города, он ночами обходил все церкви устюжские, входил в открытые паперти, припадал на колени и молился. Когда же изнуренное постом и бдением тело его отказывалось служить, он ложился там, где застала его усталость – в постройках без крыш, на голой земле или камнях, даже на куче навоза. И после очень краткого отдыха бодрствовал снова. Питался лишь милостыней, и то лишь от людей, подающих из сострадания. От богатых не брал ничего, считая их добро нажитым неправедно. После многих скитаний Прокопий избрал для себя в качестве места для жительства угол паперти Успенского собора. И не пропускал ни одной службы в этом храме.
И как Прокопий возлюбил Бога всей душой, оставил богатство и прежнюю жизнь, обрек себя на мучения, скорбь и лишения, так и Бог возлюбил его и даровал дар предвидения и пророчества.
Беседуя с людьми благочестивыми, Прокопий не юродствовал, а наставлял и предостерегал. Но и когда юродствовал, внимательные свидетели могли узреть в действиях его пророчества. Много всяких предсказаний и чудес показал Прокопий, но самым значительным стало спасение Устюга. Было это за тринадцать лет до кончины святого. Во время воскресной службы в Успенском соборе юродивый вдруг обратился к собравшимся в храме горожанам с призывом каяться, поститься и молиться, ибо иначе погибнет весь город «от града огненного». Но никто не прислушался к нему. И даже те, кто прислушался, не поверили Прокопию. Всю неделю юродивый взывал к жителям, чтобы молились они, дабы не погубил Бог город их как Содом и Гоморру. Но и эта проповедь его не была услышана. И лишь один Прокопий молился за спасение. В следующее воскресенье горожане увидели на небе черное облако, которое приближалось и росло все более – пока день не стал чернее ночи. Сверкали молнии, гремели раскаты грома – и только теперь устюжане вспомнили слова юродивого и поверили ему. Все бросились в храмы и молились о спасении. Молился и Прокопий, не поднимая головы от пола и орошая его своими слезами. И вдруг все переменилось – отступил удушливый зной, утихли молнии и громы, рассеялись тучи. И только горелый лес напоминал, что они все едва не погибли. Вскоре стало известно, что в 20 верстах от города прошел предсказанный Прокопием «огненный град», раскаленные камни сыпались с неба. Но гнев Божий пощадил устюжан. Некоторые усмотрели в своем чудесном спасении заслугу Прокопия, но он приписал это милосердию и заступничеству Божией Матери и по-прежнему продолжал свой подвиг и юродством скрывал от людей обильную благодать, в нем обитавшую. Утешением для Прокопия была благочестивая чета – Иоанн Буга, принявший православие ханский баскак, и жена его Мария. Другом и собеседником его был святой Киприан, основавший в Устюге Свято-Михайловский монастырь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});