В самом начале 1249 года он прибыл во Владимир-на-Клязьме, чтобы встретиться с Александром Ярославичем, в тот момент номинально являвшимся великим князем Киевским (но жил он не в разоренном дотла монголами Киеве, а в любимом Новгороде, вотчиной имея также родной Переславль; во Владимире же великокняжеский престол занимал его брат Андрей… впрочем, это уже другая история… к тому же уже изложенная). Там, во Владимире, Василий Всеволодович тяжело заболел и вскоре умер. Тело его повезли домой. В траурной процессии, помимо уже названных князей, была и мать обоих братьев Васильковичей – княгиня Мария, дочь Михаила Черниговского (который, как и отец Александра Невского, не вернулся из далекой Монголии в 1246 году). Князь Василий был похоронен в Ярославле, в Успенском соборе.
Замечу, однако, что никаких прижизненных духовных подвигов в этих вполне обычных для того времени строках биографии князя Василия не просматривается. Неужели мало-мальски благочестивая жизнь для тогдашних русских князей была чем-то из ряда вон выходящим? И каждый, кто ее вел, достоин был причисления к лику святых? Что касается того, что летописи будто бы умалчивают о том, как князь заботился о сиротах и вдовах, о восстановлении храмов – скорее всего, нечего было об этом писать. Не заботился. Не до того было. Ничего предосудительного в том, что молодой князь пекся об укреплении дружины и границ, направляя на это все скудные ресурсы разоренного княжества и оставляя жертв войны на потом, я не вижу. Впрочем, и ничего похожего на проявления святости – тоже. Обычный прагматизм государственного деятеля, который, возможно, стал бы великим – если бы не преждевременная смерть…
Что касается младшего брата Василия, Константина, то тут повесть выйдет еще более короткой. Ибо Константин не упомянут ни одной летописью, завершенной до начала XVI века (хотя и занимал престол довольно долгий срок – от 6 до 8 лет). Нет его и ни в одной из родословных ярославских князей (лишь однажды он упомянут как сын князя Всеволода, без каких-либо дополнительных сведений). Неизвестна и дата его рождения. Не упоминается в ранних летописях XIII–XV веков и битва на Туговой горе, в которой то ли в 1257 году, то ли парой лет ранее будто бы сложил голову князь Константин. К слову, хотя на месте этого легендарного побоища еще в 1692 году была поставлена церковь в память о погибших, до сих пор там никто не проводил целенаправленных археологических раскопок. Да и просто на Туговой горе не находили ничего, указывающего на кровавую сечу. То есть и просто материального (раз уж нет документального) подтверждения сей будто бы исторический факт не имеет.
Собственно, со смертью Константина прервалась по мужской линии первая династия ярославских князей. Единственной наследницей оказалась малолетняя дочь Василия Мария, которую в начале 1260-х годов выдали замуж за Федора Ростиславича, князя можайского (обиженного братьями при дележе смоленских земель), который, став ярославским князем, впоследствии заполучил и смоленский престол. К слову, князь Федор, по прозванию Черный, тоже был причислен к лику святых, причем даже раньше Всеволодовичей. И даже имеет отношение к их посмертной истории, но об этом чуть позже. Вернемся к ярославским чудотворцам.
Обретение мощей святых братьев тоже содержит ряд сомнительных моментов. Например, то, что каменные плиты, служившие крышками их гробам, явно более поздние, чем должны были оказаться – что отмечалось уже тогда, в начале XVI века. Да и опознание мощей было выполнено не по пробам ДНК или радиоуглеродным методом (о которых никто и не мечтал в те далекие времена), а самым простым и по тем временам способом – прочитали имена на каменных плитах. Да и Иван Калита, он же великий князь Московский Иоанн III, приезжал в Ярославль для поклонения мощам Василия и Константина Всеволодовичей, помещенным во вновь отстроенном Успенском соборе, лишь в 1504 году (то есть лишь три года спустя – срок немалый). По-видимому, к этому же времени (началу XVI века) следует отнести установление местного почитания святых князей-братьев.
В 1744 году сильный пожар, вспыхнувший в соборе, фактически уничтожил мощи, которые сгорели вместе с ракой и сенью. Причиной пожара стала неосторожность прислужников, которые гасили свечи и складывали их в ящик, стоявший очень близко от раки. Трудно сказать, что осталось от «нетленных мощей», тем не менее останки были собраны и заключены в два ковчега, помещены в новую раку. И даже являли новые чудеса.
Однако вернемся к житию, написанному Пахомием во время правления Василия Иоанновича (то есть между 1526-м и 1533 годами). Помимо уже описанных ошибок и вольностей примечательно оно и изрядной частью этих самых несоответствий. Сей инок не особенно утруждал себя изучением летописей, опираясь больше на сведения, предоставленные «заказчиком» – Кириллом III, архиепископом Ростовским и Ярославским, и на тексты других житий. Впрочем, задача создать исторически достоверный текст перед ним и не стояла.
В.О. Ключевский в своей книге «Древнерусские жития святых как исторический источник» в главе, посвященной «русским подражаниям до Макарьевского времени», уделил творению Пахомия особое внимание, причем рассматривал его в связке с житием упомянутого князя Федора:
«…Еще любопытнее состав другого ярославского сказания – о князьях Василии и Константине. В 1501 году в Ярославле сгорела соборная Успенская церковь, и когда начали разбирать обгорелые камни, нашли в церковном помосте два гроба с нетленными мощами; на гробах прочитали имена святых покойников, князей Василия и Константина. Последовал ряд чудес… Местное предание запомнило, что князья-чудотворцы были родные братья Всеволодовичи. Приняв это известие за основание своей повести, Пахомий начал ее предисловием, неловко составленным по предисловию серба Пахомия к житию митрополита Алексия или, вероятнее, по переделке его в рассмотренном Антониевом житии князя Феодора. У того же предшественника своего Антония выписал он характеристику князя Феодора, приспособив ее к своим князьям-братьям. Далее, нашедши в летописи известие, что князь Константин Всеволодович в 1215 году заложил в Ярославле каменную церковь Успения, биограф отнес это известие к своему Константину, князю ярославскому, смешав последнего с дедом его, умершим в 1419 году и погребенным во Владимире. Далее опять по Антонию он рассказывает о нашествии Батыя и избиении русских князей, прибавляя вопреки летописи, что они погибли при взятии Ярославля 3 июля. В числе погибших здесь князей были и братья Всеволодовичи ярославские, о которых повествует Пахомий. Рассказ оканчивается сказанием о смерти Батыя в Болгарии, заимствованным также у Антония. По летописи, в татарское нашествие погиб Всеволод Константинович Ярославский; по родословной книге, у этого Всеволода было двое сыновей, Василий и Константин. Первый, по летописи, мирно скончался в 1249 году во Владимире, где в то время находился случайно; может быть, это и дало Пахомию повод назвать его великим князем владимирским. О судьбе Константина в летописях нет известий. Таким образом, рассмотренные памятники ярославской агио– и биографий обнаруживают, с одной стороны, большую заботливость украшать житие в литературном отношении, руководствуясь образцами, с другой – такое же равнодушие к его фактическому содержанию и к источникам, из которых оно черпается».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});