Читать интересную книгу Евангелие от Сатаны - Патрик Грэхам

О господи! Это невозможно! — подумал Карцо, когда при свете факела узнал небесного посла. Это был тот посланец, который по поручению Бога объявил Деве Марии, что она родит Иисуса. Тот, кто через шесть столетий после этого внушил Магомету строфы Корана. Это был архангел Гавриил.

67

Территория Рима, город-государство Ватикан

Три часа. По часам видно, что уже ровно три часа, как его святейшество не может ни двигаться, ни произнести хотя бы одно слово. Паралич наступил внезапно, когда старик папа тянулся рукой к колокольчику, стоявшему на ночном столике. Сначала это простое движение происходило нормально: старая ладонь приближалась к нужной вещи, а локоть в это время разгибался, и мускулы плеча вытягивались, причиняя старику боль. Но в тот момент, когда пальцы его святейшества коснулись поверхности колокольчика, он вдруг перестал чувствовать ими холод металла. Однако проклятый колокольчик по-прежнему был на своем месте, исчезло ощущение того, что он находится под рукой. Словно пропали связи между его молекулами, и он рассыпался невидимым бесшумным дождем.

Потом рука и плечо его святейшества онемели, и он понял: что-то не в порядке. Тогда он услышал в глубине своего мозга нечто похожее на щелчок. Это вена на поверхности мозговых оболочек раздулась и лопнула, выплеснув наружу кровь, которая наполнила черепную коробку и сдавила зоны, отвечающие за речь и движение. Вот так старик оказался заперт в углу себя самого. С тех пор его святейшество слушал тиканье часов и глядел широко открытыми глазами на мир, свет которого доходил к нему словно из другой галактики.

Раздается шум, и папа прислушивается к нему. Это вдалеке зазвонили колокола собора Святого Петра, призывая к полуденной молитве. Папа вдруг вспоминает то, что было недавно. Вспоминает свой разговор на заре с кардиналом Камано. Вспоминает, как его личный секретарь поставил на низкий столик графин с водой. Вспоминает про вкус земли, появившийся у него во рту, и про тошноту, от которой сжался его желудок. Когда Камано ушел, его святейшество лег в постель, чтобы набраться сил перед началом собора, и уснул. Ему снились братство Черного дыма и Воры Душ, Янус, вопящий на кресте, и пустое небо над ним. Внезапно он проснулся, в горле у него было сухо, голова была тяжелой. И во рту был вкус земли. Именно из-за этого вкуса он хотел взять колокольчик со столика. Боже, сжалься надо мной!

Обезумев от ужаса, папа пытается пошевелить руками и ногами. Шум шагов заставляет его прекратить эти попытки. Он пытается перевести взгляд на того, кто к нему подходит, но все усилия напрасны: глаза продолжают смотреть на потолок. Его лица касается струя воздуха. Над ним наклоняются люди, чья-то рука щупает его пульс. Папа узнает лицо своего личного врача, морщинистый лоб служанки, вытянувшиеся от тревоги лица двух апостольских протонотариев. Глаза у них влажные, и это заставляет предположить самое худшее.

Несколько секунд это облако шепотов и лиц вращается вокруг него, потом врач достает стетоскоп, прикладывает его металлический наконечник к груди папы и ищет сердце, но не находит. Врач медленно качает головой и кладет свой инструмент обратно. Папа в паническом ужасе пытается подать знак этому сборищу дураков, которые считают его мертвым. Достаточно дрожи или едва заметного движения век. Или даже едва видимого изменения в напряженности взгляда. Да, вот он, выход! Чувство, просто эмоция, всего лишь крошечный огонек на поверхности его погасшего хрусталика.

Старик пытается пробить взглядом невидимое стекло, которым накрыты его глаза. Но в этот момент ослепительный луч пронзает роговицу глаз и освещает внутренность того уголка мозга, где укрылось его сознание. Врач осматривает его зрачки с помощью лампы. Они не сужаются от света. Старик слышит, как врач печально вздыхает и объявляет, что его святейшество умер.

Папа изо всех сил старается привлечь — в последний раз — его внимание и в этот момент слышит скрип двери. Звучат шаги. Шепот стихает; те, кто наклонялся над папой, выпрямляются, чтобы дать место тому, кто вошел. Поле его зрения постепенно заполняет лицо кардинала-камерлинга. Вот кто взял на себя труд официально констатировать смерть папы — милый старина Кампини. Он-то сейчас заметит, что его святейшество еще не умер. Тогда он поднимет тревогу, папу перевезут в больницу Джемелли, подключат к аппарату искусственного дыхания, и полтора миллиарда верующих почти во всем мире начнут молиться о его выздоровлении. Да, так и будет. Поэтому, когда Кампини подносит к его губам зеркало, старик снова собирает все свои силы, чтобы выдохнуть струю воздуха, которая покажет, что в его останках еще есть дух жизни. Горло папы сжимается, и, когда камерлинг отнимает зеркало от губ, чтобы взглянуть на его поверхность, его святейшество замечает на этой поверхности слабое пятно тумана. Сейчас Кампини непременно поймет, что в происходящем что-то не так. Он не сможет не заметить этот след конденсации, хотя пятно уже рассасывается под действием комнатного тепла. Вот оно! Папа читает в глазах камерлинга, что тот заметил туман на зеркале. Но тогда чего же он ждет? Почему не говорит об этом врачу и не приказывает готовить папу к перевозке?

Сквозь щель между веками своих полузакрытых глаз папа всматривается в глаза своего камерлинга и старается определить, что означает огонь, который в них блестит. Надежду и счастье? Нет. Кровь холодеет у папы в жилах. В глазах первого прелата Ватикана горит огонек наслаждения. Да, это наслаждение и ненависть. О господи! Он притворяется, что ничего не видит!

Камерлинг вытирает зеркало и кладет его в карман сутаны, а потом всматривается в мертвые глаза, которые глядят на него, наклоняется к папе и шепчет ему на ухо:

— Ваше святейшество, я знаю, что вы меня слышите. Знайте, что в не очень далекие времена, когда пап не потрошили перед тем, как хоронить, многие ваши знаменитые предшественники задохнулись в своих гробницах. Вам же повезло: к вам придут бальзамировщики, которые распорют вам живот и вынут из него внутренности. Возблагодарите Бога и перестаньте отбиваться: это бесполезно. Приближается час, когда Черный дым Сатаны снова распространится по миру.

Увидев приближавшуюся к его лицу руку Кампини, папа понимает, что это конец. Когда его веки закрываются, словно могила, под пальцами камерлинга, у старика вырывается долгий крик, но изо рта не вылетает ни звука.

68

Медленно двигаясь вперед в подземелье ацтекского храма, отец Карцо проходит мимо последних картин, которые вырывает из мрака свет его факела.

Племена, не получившие священного огня, украли его у ольмеков, потом сделали их своими рабами и переселили на другой берег великой реки, чтобы ольмеки построили на новом месте храмы и города во славу богов леса. Дальше было изображено, как войска преследуют избранников, сумевших бежать из рабства. Сердце Карцо бешено забилось в груди, когда он увидел, что изображено потом: воды реки расступились, пропустили ольмеков, потом снова сомкнулись и поглотили их преследователей.

Следующая фреска. Определяя путь по звездам, ольмеки блуждают в джунглях, двигаясь в сторону своего потерянного рая. По пути шаман, управляющий ими, поднимается на вулкан. На вершине этой горы тот же Свет, который дал огонь их предкам, передал шаману глиняные таблички, исписанные очень древними знаками, которые Карцо не мог прочесть. Вход в храм был теперь далеко и казался лишь маленьким белым прямоугольником в темноте за спиной священника.

Огонь факела касается следующей фрески. Ольмеки пришли в свой потерянный рай и построили в нем великолепные города во славу Света. Прошло много столетий. Опьянев от богатства и гордости, ольмеки начали строить гигантскую пирамиду, чтобы пробить облака и достичь солнца. Они снова отвернулись от породившего их Света, и Свет снова погас. Что-то случилось: ольмеки разбудили какую-то губительную силу, которая вышла из лесов. Это было показано на последних фресках: великое зло внезапно обрушилось на ольмекские города, построенные во славу Света. Пирамиды из камня и золота наполнились трупами. Против этого великого зла были бессильны стрелы и мужество. Колонны убегающих от беды женщин и детей начали уходить из городов, чтобы укрыться в лесах. Но леса начали увядать: сероватая плесень заразила деревья. И вот факел отца Карцо осветил картину угасания ольмекской цивилизации. От нее остались только мох и лианы, которые постепенно окутали обезлюдевшие города.

Карцо остановился под последней фреской, красной как кровь. Она изображала огромную пирамиду, словно горящую в лучах заката. На вершине пирамиды стоят три тяжелых деревянных креста. На них ждут смерти три распятых человека, которых жестоко обжигает солнце. У того, кто висит на центральном кресте, лицо искажено ненавистью. Он смотрит с креста на толпу, которая осыпает его ругательствами. Это бородатый человек, его белая кожа резко выделяется на фоне смуглых тел двух других страдальцев. На его голове венок из колючих веток, и один острый шип проколол ему глаз. Господи Иисусе милостивый и милосердный!