Я их не выбирал. Такой человек, как я, должен выбирать, —ему ничего нельзя навязывать. Я вспоминаю, что года за два, за три до войны я мечтал поступить на английскую военную службу. Есть такая категория интеллигентных искателей приключений, которые вечно носятся по свету. В числе этих скитальцев бывают и воины, и Священники. Мои солдаты совершенно равнодушны к тому презрению, какое питают к ним шотландцы, да и я сам. Они знать не хотят об этом. Для них это все — только часть общего безумия войны.
Шотландцы уходят. Мои солдаты сразу распускаются. Ле-Сенешаль подходит ко мне. Он один угадал мои мысли.
— Молодцы эти ребята. Только немного похожи на прислугу.
Мы расположились в караульном помещении. Это — две конические палатки, поставленные поблизости от деревянного барака, где жил английский адмирал.
Ко мне подошел Мовье:
— Мы с Дельпланком на пять минут исчезнем, разыщем Камье и сейчас же доставим его тебе.
— Ступайте.
Я уже начал беспокоиться. А что, если верх возьмет Камье и втянет их обоих в историю? Мой взвод таял. Мне грозил перевод в рядовые.
Спасибо, море и бухта были на месте. И мое понимание событий.
Отсутствие моих молодчиков затягивалось.
Мне пришла в голову мысль, которая обрадовала меня еще больше, чем зрелище этих греческих или союзных кораблей на виду у Трои; меня разжалуют. Давно пора было сделать это. Я буду рядовым, я еще лучше затеряюсь в толпе, еще больше буду предоставлен самому себе и еще больше стану работать собственными руками.
Но вот я вижу, как, крадучись, приближаются три человека. Это мои молодцы.
У Камье рожа, как у выходца с того света. Он, видимо, напился, как свинья, и еще не успел опохмелиться. Он весь в синяках и кровоподтеках. Его шинель загажена. Он, видно, дрался и катался в грязи.
— Встать смирно!
Он не совсем знает, как ему себя держать. Вид у него угрюмый и мрачный. Опять мне придется распутывать узел!
Я делаю всем троим знак идти в палатку. Там уже находятся Ле-Сенешаль, Пьетро и еще несколько нормандцев. У меня торжественный вид. Все смотрят на меня исподлобья.
— Вы, очевидно, принимаете меня за дурачка, — начинаю я.— Но я хорошо знаю, что делаю. Я не сержант, я просто человек, такой же, как вы. Я связан с вами. Вам нужен такой тип, как я, иначе вам не избежать беды. Я не хочу применять наказаний и никогда не стану делать этого. Если бы я мог, я бы разбил вам морду при случае. А тебе-то, Камье, я давно должен был бы набить морду. Но я этого не могу, я недостаточно силен, и кроме того это не в моих привычках. Я не буду ни назначать тебе наказаний, ни бить тебе морду. Так и знай. Я сдаюсь на твою милость. Вы меня поняли. Ле-Сенешаль и Минэ поймут меня. Они ведь были со мной в Шампани. А ты не понял. Я хочу, чтобы ты одумался. Я не хочу, чтобы тебя отправили в тюрьму.
— Да уж ладно! Я свалял дурака! Я ведь понимаю...
Он говорил с трудом.
— Ты хорошо понял? Все вы поняли? У нас все должно быть по-товарищески, не как в других взводах. Но тебя я в последний раз выручаю из беды. Других я и впредь буду выручать. Но ты мне осточертел. Если ты не можешь ладить со мной, — скажи.
— С таким сержантом...— начал Мовье.
— Ты молчи. Пусть отвечает Камье.
Он смотрит на меня и колеблется.
-—- Ошибка может случиться со всяким. Но ты весь день сидишь у меня вот где. Я не подам тебе руки. только когда ты докажешь, что понял все, что я оказал, я подам тебе руку. Можешь соснуть часок, а потом сменишь Пэнэна. Он. стоит в карауле вместо тебя.
Я выхожу. Ребята довольны. Но я-то сам, я недоволен собой. Это не то. Я злюсь на Камье за то, что не в силах разбить ему морду. Оттого, что я не могу избить этого человека, мне не по себе. Я хитрю, занимаюсь демагогией. Это мне. противно. Я даже не могу больше любоваться морем. Немного спустя ко мне подходит Ле-Сенешаль.
— Они его вздули.
Тогда я успокаиваюсь. Но все же я — плохой сержант. Я оказываюсь вроде офицера, у которого есть свои сержанты. Тогда почему уж прямо не пойти в офицеры? Но мои молодцы теперь будут у меня в руках, и я буду более свободен.
VI
Нас переводят в тыл. Но в этом тылу все обстоит так же, как и на фронте: нас бомбардируют и в лоб, и с флангов. Турки занимают весь район Трои и оттуда засыпают нас тяжелыми снарядами.
Прошло три тысячи лет со времени осады Трои, но ничего с тех пор не переменилось.
На обед мы располагаемся в ложбине. Проклятая страна. Эта пустыня создана для паршивцев. Здесь ничего нет— злая, пересохшая земля и булыжники на холмах. Здесь уже, видно, немало поработали и турки, и немцы.
С немцами мы надеялись больше не встречаться, между тем их и здесь сколько хочешь. Они из кожи вон лезут, чтобы заставить турок воевать поэнергичнее, хотя те и сами не зевают. Скудная земля, потерянный край. Мерзкая дыра. До Константинополя-то, оказывается, далеко. С того самого дня, как мы здесь высадились, мы прекрасно знаем, что в Константинополь не попадем никогда. Мы вообще никуда не попадем.
Там, на верху, умеют обделывать дела. Они не могли придумать ничего лучше, как высадить нас здесь, на краю полуострова. Наше назначение—сопровождать по суше флот, который пойдет морем, вдоль побережья, и пушками в 380 миллиметров будет разрушать все на нашем пути. Этак потихоньку да полегоньку мы будем теснить турка, пока не дойдем до Константинополя. Но вместо того, чтобы взорвать турецкие форты, броненосцы в первый же день сами взлетели на воздух. Босфор оказался заполненным множеством мин и даже немецких подводных лодок.
Французские и английские броненосцы поторопились удрать. Нас оставили одних на этом полуострове, который вдоль и поперек утыкан солиднейшими укреплениями. Первые линии мы взяли, но дальше не удается продвинуться ни на одну пядь, — скорее мы отступим. Мы здорово попались. Тыла здесь нет: нас с утра до вечера и с вечера да утра бомбардируют и в лоб, и с флангов.
Время от времени нас ведут в атаку, — просто для практики. Когда выступают англичане, мы не двигаемся с места. Когда