В течение последних нескольких недель Жонкиль находилась в водовороте таких исступленных чувств, что была духовно истощена. Она бросала вызов миру, но в душе страшилась одиночества и предстоящей работы, а больше всего боялась поддаться естественной слабости и показать себя трусихой.
У нее просто не было сил отвечать на проявления каких-либо чувств. Теперь, когда Билли превратился из платонического приятеля в предполагаемого возлюбленного, разговор с ним пугал ее.
Однако, когда она увидела юношу, ее губы дрогнули в улыбке и глаза смягчились. Он казался таким молодым, таким свежим, таким сияющим, со своими светлыми блестящими волосами, своими лучистыми голубыми глазами, со своим здоровым румянцем. В Билли Оукли всегда было что-то свежее и очень бодрое, что передавалось окружающим, и как только Жонкиль вошла в библиотеку, ее настроение немного поднялось. Она протянула ему руку.
— Как хорошо, что ты пришел, Билли, — сказала она.
Он был поражен происшедшей в ней переменой. Эта бледная, исхудавшая, усталая Жонкиль была тенью прежней Килли. Он не видел ее на похоронах мистера Риверса и предположил, что она больна. Столь недавно обретенная любовь заставляла его беспокоиться о ней. Он считал себя обязанным прийти сюда сегодня утром, хотя, столь неожиданно узнав о ее замужестве, прилагал усилия держаться в отдалении.
— Ну и ну, старушка! — воскликнул он, сжимая ее руку в своей с такой силой, что она поморщилась. — Я ужасно огорчен твоим неважным видом.
— Все в порядке, Билли. Мне теперь гораздо лучше, — сказала она. — Я уезжаю завтра.
— Навсегда?
— Да. Я же говорила тебе, когда мы последний раз виделись, что я собираюсь сама зарабатывать себе на жизнь.
— Я знаю, но насколько мы поняли, мистер Риверс оставил тебе деньги, поэтому... — Билли запнулся и замолчал.
— Совершенно верно, — сказала Жонкиль, глядя в огонь. — Но я не приняла их, Билл.
— Ну и ну, старушка, — он вновь схватил ее руку. — Ты знаешь, с тех пор, как я услышал, что ты замужем, и познакомился с твоим... твоим мужем... — это слово словно застряло у него в горле, — я думал о тебе и поражался...
— Конечно, — прервала она его мягко. — Представляю твое изумление. Я сказала, что все тебе объясню. Теперь я готова. Садись, пожалуйста, и слушай. Только обещай не выражать мне сочувствия. Сейчас я могу вынести почти все, кроме сочувствия.
— Хорошо, Килли, — сказал он. — Я не буду тебя жалеть, старушка. Я понимаю.
Она села у камина, он примостился на стуле напротив нее и неотрывно смотрел на ее бледное личико. Он был по-настоящему влюблен, горел желанием утешить ее, но отлично понимал, что он неопытен и неловок и, скорей всего, все испортит, и поэтому тактично хранил молчание.
Жонкиль рассказала своему старому другу всю историю ее брака с Роландом Чартером. Юноша напряженно слушал. Когда она замолчала, он воскликнул:
— Послушай, Килли, дружище, он не имел права так тебя обманывать!
— Не имел права, — повторила Жонкиль. — Я знаю. Именно поэтому я и не могу простить его.
— Он — абсолютная дрянь, Килли.
Она поморщилась, даже не понимая, почему. Ведь она сама так ожесточенно обвиняла Роланда. Билли продолжал:
— Ты должна получить свободу! Ты должна заставить его аннулировать брак. Это несправедливо, что он ограничивает твою свободу. Черт знает что! За всю свою жизнь не слышал ничего подобного. Все это немного похоже на какой-то плохой фильм!
Его мальчишеская пылкость заставила ее улыбнуться.
— Да, все кажется фантастическим. Тем не менее это правда. Ни о чем не подозревая, я вышла замуж за лишенного наследства племянника бедного отца.
Билли серьезно смотрел на нее.
— Ты должна заставить его освободить тебя, старушка, — сказал он. — Ты не любишь его и не хочешь оставаться его женой.
— Нет, не люблю и не хочу оставаться его женой, — повторила Жонкиль таким тоном, как будто зубрила урок, который никак не могла выучить.
— И что бы ты ему ни говорила, он отказывается аннулировать этот ужасный брак?
— Пока что да...
Билли некоторое время сосредоточенно думал о чем-то, постукивая по сапогу хлыстом, который был у него в руках. Потом он неожиданно поднялся, подошел к Жонкиль и положил правую руку ей на плечо.
— Жонкиль, — сказал он, и его славное лицо было так серьезно, что он даже стал выглядеть несколько старше. — Ты помнишь, я говорил тебе, что я здорово влюблен в тебя и хочу, чтобы ты когда-нибудь вышла за меня замуж?
— Да, дорогой. Помню.
— Ну, я не отказываюсь от своих слов, Килли.
— Билл, как я могу...
— Подожди минутку, — прервал он ее. — Ты хочешь получить свободу, а Чартер не дает ее тебе. Но допустим, ты скажешь ему, что ты любишь меня и хочешь выйти за меня замуж. Может быть, он тогда согласится? Что ты думаешь об этом?
— О, нет, — сказала Жонкиль, — это невозможно.
— Нет, Килли, это вполне возможно, — сказал Билли. Он стал на колени перед ней. — Я хочу помочь тебе, дорогая, сделать тебя снова счастливой. Ведь ты была такой веселой. Мне кажется ужасным, что ты должна быть связана с каким-то обманщиком, который...
— О, прекрати! — прервала она его поспешно.
Юноша вспыхнул. На мгновение такая неприкрытая боль исказила лицо Жонкиль, что даже он, несмотря на всю свою молодость, не мог не увидеть этого. Он обозлился на себя за то, что был причиной этой боли.
— К черту! Я полный дурак, Килли, — добавил он. — Я причинил тебе боль. Но он...
— Я не могу слышать, когда ты так его называешь... даже если он такой, как ты думаешь.
«Я — сущий дурак, вот я кто, — сказал Билли себе, и добавил с новой для него горечью, — она любит его... Она, видимо, все еще любит его... Иначе ей было бы все равно, что о нем говорят».
— Тебе, должно быть, трудно понять, Билл, — сказала Жонкиль тихо, — но когда человек любил так, как я любила Роланда, он не может выдержать некоторых вещей независимо от того, как несправедливо с ним обошлись.
Беспокойные глаза Билли смотрели на нее с большой нежностью.
— Возможно, мне это действительно трудно понять, Килли, — пробормотал он. — Но неважно. Я люблю тебя, и я хочу помочь тебе.
— Боже сохрани, — сказала она, порывисто протягивая к нему руку. Он схватил и поцеловал эту маленькую загорелую руку, и поразился, что никогда раньше не замечал, какая она маленькая и нежная. Это, конечно, было потому, что раньше он не был влюблен в Жонкиль. Она присутствовала в его воображении только как приятель. Эта маленькая загорелая рука крепко сжимала теннисную ракетку, размахивала клюшкой, когда они играли в гольф, или бросала крикетные мячи, когда он тренировался, и он восхищался ее силой и ловкостью. Но сегодня это была не сильная мальчишеская рука, которую он помнил, а нежная, женственная, благоухающая ручка, которая очень волновала юношу. Он стремительно осваивал науку любви, он, который совсем недавно смеялся над этим и называл любовь «слезливой чепухой».