Читать интересную книгу Выздоровление - Владимир Пшеничников

— …Глеб Федорович обратился в секретариат обкома с соответствующим заявлением, — говорил тот, — и мы решили просьбу удовлетворить…

— Товарищи! — посланцем Воланда выскочил Рыженков. — Есть предложение вывести товарища Гнетова из состава райкома и бюро. Другие предложения будут? Я голосую…

— По состоянию здоровья, что ль, сказали? — прошептал мой сосед справа, держа над головой партийный билет.

— Кто против? Воздержался? Принято единогласно, — отчеканивал Рыженков. — Слово предоставляется… Константину Феоктистовичу…

Звук отодвигаемого стула нарушил бойкое течение процесса. Гнетов, словно ужавшийся и покрасневший от натуги, громко протопал вниз по трем ступенькам, ведущим в зал, и мне его не стало видно: тесно сидящие во втором ряду загораживали крайнее, возле самой двери, кресло. Вновь поднявшийся с места Карманов посмотрел туда с осуждающим неудовольствием; ему еще предстояло подробно объяснить причины падения авторитета Гнетова, а пока он выступил с новым предложением.

— Секретариат обкома партии, — с расстановкой произнес Карманов, — рекомендует вам на пост первого секретаря райкома товарища Глотова…

— Как? — вдруг прозвучало где-то сзади справа, и словно порыв ветра пронесся по залу: все смотрели на вскочившего Саню Шорохова, маячившего за ним парторга из «Прогресса», и не все заметили лысого здоровячка в другом конце зала, чья обманутая физиономия была особенно выразительной.

— Тихо, товарищи! — выскочил Рыженков.

— Кандидатура Глотова Бориса Борисовича всесторонне рассмотрена нами, — внешне невозмутимо продолжил Карманов. — Товарищ хорошо знает ваш район, и, надеюсь, многие из сидящих в зале не успели забыть его…

Я покосился назад, но Сани не было видно. Теперь звучащие в зале слова и в меня влезали с трудом, им сопротивлялся неосознанный, порожденный беспомощным выкриком протест. «Значит, конька на меринка», — мелькнуло в голове, или это сначала пробормотал кто-то рядом со мной. Тишина в зале была нарушена, она вибрировала и гнулась, и «пчелки» уже не походили одна на другую. Мельком взглядывая по сторонам, я замечал лица, посылавшие немой привет, миллион алых роз в улыбке крепенькому мужичку, поднявшемуся в первом ряду и окаменело застывшему в полуобороте к залу.

— Нет вопросов! Знаем! Наш человек! — вдруг раздалось с мест, но, оказывается, это не было нарушением порядка.

Рыженков выносил вопрос об избрании Глотова членом райкома и бюро на голосование, и мой сосед справа уже держал наизготовку партийный билет.

Против ни одного голоса не было, воздержались шестеро. Помню заблестевшие глаза нашего Великова, словно изо всех сил старавшегося сфотографировать эту шестерку. Глотов уже поднимался в президиум, но вдруг вернулся и пожал руку Глебу Федоровичу. Не зная Глотова, я не мог откровенно огорчаться или радоваться, реальностью были только две созвучные фамилии. Но когда он продолжил восхождение, меня захватила мысль о том, что вот сейчас улетучиваются последние песчинки той минуты, когда еще что-то можно было исправить, но мы просто не успели, помешал этот хромой бес Рыженков, гипнотическое затмение мыслей, воли; торжествовала не воля большинства, возносившая Глотова в президиум, к ручке Карманова, а произвол. Но, очнувшись, я не сразу увидел в президиуме Рыженкова. Разве этот плюгавый малый — он?

Чуть склонив голову к плечу, Глотов благодарил за доверие, заверял, что при поддержке райкома станет первым ратовать за перестройку всех дел в районе, не забыл сказать слова признательности и Глебу Федоровичу, под руководством которого начинал работу в районе.

И ко мне стало возвращаться обыкновенное любопытство. Слово для информации по первому вопросу повестки дня было предоставлено опять же Карманову, и он занял собой довольно громоздкую трибуну.

— Ну, задаст дед перцу! — подхихикнул мой сосед справа, но в зале уже восстанавливалась прежняя тишина.

Карманов брал подступы к теме своего доклада, и я еще раз обернулся назад. На какой-то миг мелькнуло бледное Санино лицо, но его снова заслонили впередисидящие. Ему уже ничем нельзя было помочь, но, может быть, все выше и выше забираемая Кармановым критическая нота встряхнет его? Ведь нельзя же в самом деле после того, как грязные одежки выставлены на всеобщее обозрение, вновь рядиться в них. Да и потом, разве один Глотов будет решать дело? Хорошо иметь у кормила единомышленника, так и грести веселее, но это лишь одно из благоприятных, сопутствующих обстоятельств — грести-то все равно тебе… И больше я ни разу не обернулся назад до самого перерыва. Дух сопереживания оставил меня, и я обратился в слух.

— Райком партии упускает из поля зрения коренные вопросы развития сельскохозяйственного производства, не ведет целенаправленной работы по повышению культуры земледелия и животноводства, переводу отраслей на путь интенсивного развития, слабо внедряются в производство индустриальные технологии, медленно переводятся бригады и звенья на коллективный подряд. Производство валовой продукции за истекшие годы пятилетки не только не увеличилось, а даже сократилось. Фондоотдача уменьшилась более чем вдвое. Район ни разу не выполнил годовые планы производства основных видов сельхозпродукции. Выполнялись лишь скорректированные планы ее закупок…

И вдруг я поразился: до чего певуч и строен этот официально-деловой волапюк, если им пользуется мастер ораторского искусства. Даже убийственную критику сглаживают штампованные термины, рубленые, но как-то ловко друг к другу подогнанные фразы. Но мне интересен был еще сам оратор. Карманова я видел впервые и все пытался представить его в рабочем кабинете, на Пленуме ЦК партии, на недавнем, апрельском… А о чем он разговаривает дома, за вечерним чаем?

— По итогам прошлого года уже пятнадцать хозяйств из восемнадцати стали убыточными. Темпы роста заработной платы опережают рост производительности труда…

Невольно я вспомнил про навязанную «Прогрессу» утиную ферму, поглотившую все до копеечки с колхозного счета в Госбанке и повергнувшую колхоз в пучину долгосрочных и краткосрочных кредитов. В конце строительства стало ясно даже неспециалисту, что уток там, где построены помещения, разводить нельзя, и правление третий год решает, подо что приспособить строения. Главное, даже удобрения туда не свалишь, потому что весной взять будет невозможно!

— …пестрота урожайностей. Так, в самый благоприятный год в колхозах «Весна» и «Пятилетка» урожайность зерновых составила по двадцать два-двадцать три центнера с гектара, а в колхозах «Пионер» и «Межевой» — всего по десять-двенадцать… Подобных примеров множество, — Карманов отвлекся от текста и снял очки. — Не вижу смысла их перечислять. Но поймите наконец, товарищи, что говорят они не о разных почвах или разных породах скота в хозяйствах, а прежде всего о недостатках в руководстве и разном отношении к порученному делу… Райком партии смирился с тем, что некоторые хозяйства на протяжении ряда лет не справляются с планами производства и заготовок продукции. Разработанные и утвержденные райисполкомом системы земледелия в хозяйствах не стали еще документами, обязательными для исполнения. Вокруг них больше ведется разговоров, чем практических, конкретных дел. Руководители и специалисты не перестроили свою работу, не изменили отношение к парам…

Карманов прошелся по всем отраслям, всем разделам сельского хозяйства, и ни слова одобрения мы не услышали. Он, правда, назвал знакомую мне подбугровскую свиноферму, организация труда на которой якобы заслуживала внимания, но эта пара добрых слов связывалась прежде всего с цифрами, прошедшими через ЦСУ, а они были дутыми: в одном из моих блокнотов хранились не использованные нигде цифры фактического и отчетного поголовья основных и разовых свиноматок, да и туровые опоросы следовало связать не с постановкой работы по осеменению, а с «постановкой» учета и отчетности. В разных местах доклада упоминалось Санино хозяйство, но никаких выводов по нему Карманов не сделал, ему нужна была критика прежде всего. И наше мордасовское хозяйство предстало сплошным «негативным явлением». Члены президиума сидели вполуоборот к трибуне, но время от времени, когда Карманов вслед за выводами называл первоочередные задачи, Глотов поворачивался лицом к залу, и взгляд его говорил: «Все слышите? Слушайте же!» В паузах, когда Карманов брался за стакан с водой, Глотов отворачивался из соображений деликатности, но, встречая любопытные взгляды из зала, сходившиеся на нем, опускал голову. В этих паузах наш Великов начинал что-то быстро строчить в свой блокнот, но прекращал занятие, когда снова крепчал голос Карманова. Уже заканчивая свою «информацию», секретарь обкома снял очки и посмотрел в зал.

— Мне пришлось лично ознакомиться с подготовленными нашими товарищами справками, — медленно произнес он, — и, честно говоря, я не ожидал, что дело у вас зашло так далеко. На некоторых моментах я уже останавливался, а сейчас вот что скажу: ни на одном пленуме за последние семь лет, а может, и за все пятнадцать — дальше мы не смотрели, — не произнесено ни слова критики в адрес райкома, его секретарей. Ни слова. Так кого нам винить сегодня, дорогие мои?