который раз пытались запустить лесопилку от водяного привода. Терщиками распускать бревно по-любому дешевле, но это если одно полотно. А если поставить несколько, то терщикам и не угнаться — такие здоровые мужики, чтобы могли дергать сразу пять-шесть пил, попросту не родятся. Поэтому медленно, постепенно, с пробами и ошибками, сломав уже четыре полотна, дошли до синхронизации подачи с ходом пилы. Раньше-то мужики бревно толкали и пилу клинило, а нынче уже седьмой или восьмой пуск с механическим транспортером. И пока двадцать раз без сучка и задоринки (порой и в буквальном смысле) не отработают, установку второго полотна я запретил. Потом еще двадцать — и третье можно добавить. И все до мелочей записывать — как работало, что пилили, где затык, почему сломалось и ты ды.
Ну вот, теперь по мостику через Яузу и в монастырь, есть там одна очень важная встреча.
В задних кельях Спас-Андрониковой обители ждал меня худой и перекошенный на левый бок монашек в простой домотканой рясе, перебирая разложенные на столе свитки и листы. У него за спиной сидел молчаливый помощник.
— Княже, — при моем появлении он попытался подняться, но сел обратно, стоило мне замахать руками.
Монашек подождал, пока я устроюсь за столом, подумал, и все-таки спросил:
— По здорову ли наследник?
Ай, молодец. Все знает и не боится показать, что все знает!
— Наследник на поправку пошел, слава Богу.
Мы разом перекрестились на закопченные образа в темном углу, перед которыми едва теплился огонек лампадки.
Закончив это важное дело, Никифор потянулся за прислоненным к стене посохом, без которого он и не появлялся — образ увечного он использовал на все сто, несмотря на то, что костоправы мои его малость разогнули. Сняв навершие, он вытряс из посоха свернутую трубочкой бумажку и подал мне.
— Вот, государь, список, а в нем измены княжеские и боярские и всяких служилых людей писаны, что измены и убытки государству делали.
Никифора сыскал года четыре тому назад Шемяка. Увечный отпрыск князей Вяземских, негодный к воинскому делу, готовился уйти в монастырь, но встал во главе Сыскного приказа — единой спецслужбы за все, про все. Ну просто потому, что опытных людей, да и вообще населения, у нас маловато, не вытянем МВД-ФСБ-ФСО-СВР-КГБ-ИТД, поэтому Никифор занимается всем, включая финансовую разведку. Ничего, кости есть, мясо нарастим, придет время — разделим его приказ на несколько новых.
Поначалу я здорово напрягался — и жена у Димы Вяземская, и в Смоленске наместником Вяземский, и тайная полиция под Вяземским, неровен час вырастим чего похуже Шуйского клана. Но поскреб в затылке, вспомнил, чему меня пытался научить безопасник банка и запустил несколько проверочных мероприятий. Ну типа ситуаций, в которых, обладая инсайдом, Вяземские могут очень заметно нажиться. Так Никифор не только своим на руку не сыграл, но еще и доложил по команде — в трех случаях Диме и в одном мне.
Он вообще числился не государевым слугой, а введеным митрополичьим дьяком — нечто вроде доверенного человека для особых поручений. Митрополичьего потому, что этот статус позволял входить во все обители, в том числе и те, куда людей великого князя допускали с неохотой или после долгих проволочек.
И считался человеком Шемяки, именно поэтому мы предпочитали встречаться вот так, конспиративно: я приехал к новоназначенному игумену, Никифор среди учеников отбирает себе помощников, все что произошло за стенами монастыря, остается за стенами монастыря. Были у нас и официальные встречи, когда Никифор докладывал Думе или являлся по моему вызову в кремлевские хоромы, но вот все серьезное — только так.
И это весьма помогало делу.
— Многие разговоры ведут, что князь-Василий де зря Шуйских изобидел и опалу на них возложил.
— Только разговоры? Людишек оружных не свозят?
— Разговоры, — сурово мотнул головой дьяк. — Но таятся, в корчмах, в загородных дворах але в поместьях собираются.
— По городским усадьбам, значит, опасаются… А как вызнал?
— Есть способы, — улыбнулся Никифор.
— Чего желают?
— Те, кто в сторону Дмитрия Шемяки глядят, те мыслят, что все зло от… — неожиданно запнулся.
— От князя Василия, — закончил я. — Ты говори без обиняков, тут слово и дело государево, мне обиды нету.
— От князь-Василия, — послушно повторил Вяземский. — И мыслят тебя, государь, постричь в монахи, а стол князь-Дмитрию Шемяке отдать.
— Так, а вторые?
— Те же, кто руку держат Дмитрия Красного, князя Углицкого, те також считают, что надо по старине, но зло исходящим от князь-Дмитрия видят и полагают нужным в иноки его сослать.
— Боле никого на стол великий не называли?
— Князь-Дмитрия Красного да князя Можайского, но глухо, а боле никого.
— Понятно, а какое зло в упрек ставят, кроме Шуйских?
— Что прибытков казне государской никоторых не прибавляли, а коли прибытки случались, на свои затеи попусту изводили. Что людишек подлых во градские головы своей волей поставили, князей и бояр честных оттеснив. Что княжеского звания лишают.
Н-да, было бы странно, коли все наши нововведения шли гладко да ровно. И это еще ни Судебник толком не введен, ни перепись не начата, ни уездная реформа, да мало ли еще раздражителей будет… Но прикольно, что основной массив недовольных все равно не видит других кандидатов, кроме меня да Димы. Хотя его младший брат для боярской олигархии куда как удобен — тих, скромен, внушаем… Да Иван еще, склизкий тип.
— Что делать думаешь?
— Так это, — развел ладони Никифор, — которые измены делали але в чем государю, непослушны были, в их винах понаказать. Опалы на них возложить, постричь, а иных казнить и достатки их в казну имать.
— Нет, рано.
— Так вина же очевидная!
— Нам с тобой. А коли мы сейчас их казним, то говорить будут, что извели злой волей, как Шуйских. Надо чтобы они оружно выступили, тогда взять их с поличным, а то и без суда порешить.
— Так взять и допросить с пристрастием, с огнем и железом. На дыбе все скажут.
Вот и вводи тут капитализм, хартию вольностей и прочие юридические гарантии. На дыбу — и всех делов.
— Тебе брат мой Дмитрий допрос с палочками показывал?
Никифор утвердительно кивнул. Методы полевого допроса не требуют дыбы, можно карандашами или палочками обойтись.
— Пытка суть крайняя мера, под ней кто хошь и себя оговорит и других, а истинные злодеи наказания избегнут.
— Так если их за приставы не брать, то большую опаску иметь надо…
— Надо. Подумай, кого из них можно в дальние волости переселить, или вот в Перми да на Вятке наместников нехватка, чтоб от остальных оторвать.
Дьяк кивнул.
— И вот что, людей себе добавь, только