Мир окрасился яркими красками. Цвета обрели запах и вкус, а запахи обрели цвет столь материальный, что его можно было потрогать. Казалось, что звуки и цвета проникают прямо в мой мозг, и я мог по желанию усилить или ослабить любой из них. Направив свой взгляд на дорогу, увидал на ней движущуюся повозку. Мысленно приблизив её к себе, я рассмотрел ауру возницы. Это был Голендил, такой, каким я его знал в своей памяти. Проникнув взглядом внутрь повозки, я не обнаружил в ней излучения живых существ. Повозка была пуста. Быстро окинув взором окрестности, я не нашёл признаков разумных существ. Леса кишели жизнью, но, ни людей, ни эльфов, ни других разумных существ среди этого изобилия жизни не было. Я вздохнул с облегчением. Пора спускаться и выдвигаться на дорогу.
На дорогу к перекрёстку я вышел уже полностью собранным и размявшимся. Я был доволен. Голендил подъехал ко мне с улыбкой на лице. Встреча со мной радовала его. Он остановил пони и жестом предложил мне забираться в повозку. Сразу же, как только за моей спиной закрылась дверка, повозка двинулась. Так было лучше. Стены крытой повозки и полог скрывали меня от случайного взгляда. Отсюда и до самой границы, реки Каласире, я разглядывал окрестности исключительно вторым видением. За исключением привалов. Так мы надеялись сохранить моё инкогнито перед народом тёмных эльфов. Ведь я у них считался мёртвым. Во время одной из остановок на ночлег, Голендил поведал историю его приключений в городе Шеклаг. Меня лишь поразило, что он сделал это не в первый же день после нашей встречи. Однако давить на него, чтобы узнать подробности, я тогда не стал. Всему своё время. И время пришло.
Солнечный диск медленно, но неуклонно клонился к горизонту, стремясь коснуться своим нижним краем верхушек деревьев, неровной серо-красно-золотистой волной окружающей поляну. Правда, поляной это было назвать сложно. Скорее участок редколесья вдоль речной поймы. Осенью, после отступления воды в русло, здесь образовывается относительно ровное пространство, этакая равнинная полоса с редкорастущими деревцами. Вдоль этой равнинной полосы спокойно течёт небольшая речушка, извиваясь в этой пойме как большая, ленивая змея. С того места, на котором расположились мы лагерем, открывался изумительной красоты вид на природу этого места. Единственной не природной частью ландшафта в этом месте был небольшой каменный мост, пересекающий реку чуть восточнее места нашего расположения. Но его серый камень удачно вписывался в окружающее пространство, совершенно не нарушая общую гармонию.
Сегодня было сухо. Небо порадовало нас редкими, высоко плывущими облаками, как бы намекая, что сегодня оно порадует нас отсутствием осадков. Это было особенно приятно, особенно на фоне недельных, непрекращающихся дождей, то редких, то обильных. И мы хотели воспользоваться этой передышкой, чтобы порадовать себя горячим, испечённым на углях хлебом, и столь же горячим ягодным напитком. Как же я соскучился по этим простым блюдам, учитывая, что предыдущие дни нам пришлось питаться исключительно засушенными продуктами и холодной водой. В предвкушении такого ужина я наблюдал за движением языков пламени, и одновременно приглядывал за костром. Это было непростое занятие. За прошедшие дни земля размокла и превратилась в сплошной покров грязи, в которой глубоко отпечатывались следы наших ног и полосы от колёс повозки. Влажная земля плохо прогревалась, оттягивая тепло от костра и стремясь погасить пламя, а сырые дрова горели вяло, не желая отдавать много тепла. Потому и пламя костра было довольно слабым, и чтобы хоть немного поддержать его, приходилось создавать непрерывный поток воздуха.
Так я и сидел, закутавшись в волчью шкуру, и помахивая самодельным веером в сторону костра. Медленно я впадал в состояние меланхоличного полусна, наблюдая за танцем пламени и медленно закипающего котелка с водой, в которой уже плавала горсть разбухающих ягод. Напротив меня столь же медленно и меланхолично передвигался Голендил, переставляя ноги в сапогах по вполне утоптанной, но ещё чавкающей под ногами мокрой земле. Он замешивал тесто во втором котелке деревянной лопаткой, готовясь в нём же и запечь небольшую лепёшку постного хлеба. Эту работу всегда выполнял он. Однажды, уже после того как мы оставили кхардов в лесной сторожке, я пытался испечь такую лепёшку под его руководством, но она оказалась не вкусной и твёрдой. После чего мои способности к кулинарии были оценены Голендилом как очень низкие. С тех пор всю пищу готовит только он. На меня же оставили слежение за костром. Времени до темноты оставалось мало, но Голендил никуда не спешил. Треск огня и размеренные движения моего спутника всё больше погружали меня в своеобразный транс. Время потеряло для меня значение. Где-то на периферии моего сознания промелькнули события снятия одного котелка с огня и установка второго в угли, закрытого крышкой. Я отстранённо наблюдал, как Голендил присыпает его с боков золой от сгоревших дров. Солнечный диск при этом почти полностью скрылся за горизонтом, оставив над верхушками деревьев тонкий серп верхнего овала. Его лучи тонкими полосками стелились над поверхностью земли, подкрашивая облака снизу в яркие желтые и красноватые краски. Снизу им отвечали более пасторальные цвета осенних листьев, яркими пятнами выделяющиеся на фоне тёмного леса. На землю опускалась ночная тьма.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Но прежде, чем мой разум погрузился в сон, Голендил растолкал меня, всучив в руку отломленный им кусок постной хлебной лепёшки. Я очнулся от дрёмы, навеянной усталостью нашего пути. Приняв лепёшку, я встряхнул головой, разгоняя усталость, и более внимательно осмотрел место нашей стоянки. Положение повозки и пасущегося стреноженного пони угадывалось в темноте неясными тёмными силуэтами. Костёр давал небольшой круг освещённого пространства, внутри которого виднелись стволы ближайших деревьев. Остальной лес терялся, размазываясь тёмными пятнами в окружающем нас пространстве. Наш мир сужался до этого освещённого пяточка. Костёр едва горел, медленно поедая крупные поленья. После окончания готовки в сильном пламени уже не было нужды. Временами из огня раздавалось лёгкое потрескивание, сопровождающееся взлетающими вверх искрами. Голендил сидел напротив меня на поваленном стволе дерева, медленно поглощая свой ужин. Блики огня сделали его лицо ещё более контрастным и заострённым, наложив на белую, хоть и загорелую кожу красные и жёлтые блики, оттенённые на поворотах скул иссиня черными тенями. На этом лице ярко проявлялась вся его усталость.
Я налил в чашку ягодного отвара и стал медленно жевать, запивая хлеб этим напитком. Пока жевал, дал себе возможность рассмотреть кусочек хлеба в своей руке. Некоторое время я не мог понять, что же привлекло моё внимание. Усталость снижала продуктивность моего мозга. Наконец, мысль обрела форму. Это была моя рука. Я принял хлеб и начал есть, не помыв рук. Чем дальше мы двигались, тем меньше мы уделяли внимание таким гигиеническим мелочам. Нет, мои руки не были абсолютно грязными. У меня возник вопрос к самому себе: сколько уже времени я пренебрегаю этим? Чем дольше мы в пути, тем меньше мы становимся привязаны к городской культуре. Но при этом становимся крепче физически и морально, более стойкими к болезням. Я откусил новый кусочек хлеба и запил его. Пока мы ели и предавались своим мыслям, на землю опустилась тьма.
- Пора готовиться ко сну. - Проговорил Голендил. – Надо разделить дежурства…
Я внимательно посмотрел в его лицо. Оно было осунувшимся. Под глазами ярко проступали синяки. Голендил взвалил на себя слишком большую ношу с начала нашего пути. Я себя не обманывал. В одиночку я бы не смог преодолеть этот путь, а он мог. Почти всё это время он тащил меня на себе, взяв на себя роль старшего и опытного. Каковым он и являлся. И эта ответственность, и нагрузка постепенно подрывали его силы. Ему настоятельно требовался отдых.
- Я буду дежурить ночью – проговорил я. – ложись в повозку…
Брови Голендила поползли вверх, придавая лицу выражение сильно удивлённого человека.