Читать интересную книгу Тело в шляпе - Анна Малышева

— Ты представляешь, — жаловался Василий Леониду, — она уверена, что я живу у Наташи!

— Как ты только терпишь эти гнусные инсинуации? — соглашался Леонид. — И ведь самое обидное, что она говорила бы то же самое, даже если бы ты не жил у Наташи. Вот что отвратительно.

По официальной версии Василий жил то на работе, то у Леонида, то у Гоши и, разумеется, соблюдал строжайшую конспирацию. Его появление с девушкой Наташей в общественных местах было совершенно исключено, а сам Василий появлялся в тех местах, где могла быть Елена, в «прикиде» одинокого холостяка, то есть небритым, в нечищеных ботинках, в грязных свитерах и с авоськой, в которой явственно просматривалась банка килек в томате, пакет кефира и четвертушка бородинского хлеба. Причем если по ошибке он надевал утром чистый свитер, то перед выходом в свет старательно посыпал его пеплом и елозил рукавами по грязным муровским подоконникам.

— Если бы капитан работал с таким усердием, как он жену бывшую тешит, любил сказать полковник Зайцев на летучке, — у нас бы нераскрытых преступлений не было.

Но Василий линию свою гнул усердно, и через год отношения с Еленой наладились, что и требовалось доказать.

Кстати, капитан Коновалов свое второе правило "науки расставания" трактовал довольно широко. Так, к знакам внимания он относил и просьбы служебного характера, которые, как он уверял окружающих, помогают женщине почувствовать свою значимость. "Не рубашки же я ее прошу стирать, — говорил Василий младшему оперативному составу. — Хотя и это иногда допустимо".

Василий считал святым долгом подчеркивать превосходство знакомых дам по поводу и без повода, потому что, в соответствии с его учением, самоутверждаются за счет женщин только сирые и убогие. В дружеском общении с бывшей женой Еленой он мог ненавязчиво давить на ее превосходство как по должности, так и по званию. Она это любила. И на этот раз разговор он начал с правильной ноты:

— Товарищ майор, разрешите обратиться?

— Обращайтесь, капитан, — устало, но снисходительно разрешила она.

— Всем известна твоя доброта. Помоги бедному оперу, родная. Надо бы фирму одну проверить.

— Вот сейчас я все брошу…

— Ты посмотри, у вас наверняка по ней что-то есть, — ныл Василий жалобно.

— Не знаю, не знаю. Что за фирма-то?

— Компьютерная. ГСМ-групп.

— Есть, как же. Но ничего ТАКОГО.

— ТАКОГО и не нужно. Мне интересно, насколько они не поделили рынок с компьютерной же фирмой ВИНТ; какого рода противоречия, пытались ли договориться и какова динамика продаж. Конфликтов хочу. Допустим, у одних все резко похужело, а у других — поперло. Или каким-то новым компьютером они конкурентов сильно потеснили, не сказать — задвинули.

— Хорошо, сделаем, — согласилась Елена, которой не хотелось разрушать «известный» имидж «доброй» и «родной». — Завтра позвони.

К вечеру следующего дня Елена выдала Василию пухлую папку с красивым названием "Данные на ГСМ", из которой Василий узнал, что в тяжелой рыночной схватке ВИНТа с ГСМ по объему продаж уверенно лидировал ГСМ. Правда, у ГСМ вырос большой зуб на ВИНТ после того, как к нему «уплыл» чуть ли не из-под носа заказ Нефтепрома. За заказ Нефтепрома ГСМ бился несколько месяцев, но достаточный ли это повод для физического устранения руководителей ВИНТа?

Надо было выяснить, насколько далеко зашла недовольство руководителей ГСМ руководителями ВИНТа, и Василий решил не мелочиться, а обратиться за консультацией прямо к президенту ГСМ Сергею Александровичу Шуляеву. Последний к перспективе встречи с капитаном МУРа отнесся, мягко говоря, без восторга.

— Да? Капитан? Как? Василий Феликсович? В таких случаях положено говорить "очень приятно", но если вы не будете настаивать, то я не буду врать, — вот так мрачно и нерадушно отреагировал Шуляев на телефонный звонок Василия. — Надо побеседовать? Ну, надо так надо. Вы сами приедете или повестку пришлете?

— Зачем же повестку? Приеду. С детства, знаете ли, мечтал побывать на хорошей компьютерной фирме, взглянуть, так сказать, на святая святых этого… как его… — Василий запнулся и тяжело задумался, святая святых ЧЕГО может быть на подобном предприятии.

— Понимаю ваши осложнения. — Шуляев расхохотался. — Святая святых, по моим сведениям, располагается в культовом учреждении — все стены завешаны. Могу дать адресок. Вы, пардон, не верующий, капитан? А то ведь, не дай

Бог, травмируешь доблестную милицию богохульством.

— Где ж вы видели неверующего милиционера? — Василий никогда не пренебрегал возможностью пококетничать и порезвиться с подозреваемыми. — А уж в розыске — так просто религиозные фанатики все.

Собеседники остались довольны друг другом, а потому решили встретиться и побеседовать немедленно. Через сорок минут Василий уже утопал в огромном, даже для его большого тела, кресле, которое украшало, наряду с другими дорогостоящими предметами интерьера, кабинет директора ГСМ.

Разговор с хозяином кабинета старший оперуполномоченный начал, как и положено, издалека. А именно, поведал Сергею, что над ним в лице маньяка-патриота нависла смертельная угроза. Шуляев, будучи по природе человеком веселым, воспринял все это неадекватно.

— Да, расстроили вы меня, — говорил он, давясь от смеха. — И испугали. Страшно-то как стало жить на свете — везде маньяки. Придется врезать новый замок в дверь, а то ведь не ровен час…

— Но Гарцева-то убили, и Кусяшкина пытались, — напуская на себя взволнованность, заметил Василий. Шуляев волнение гостя заметил и оценил, но остался по-прежнему спокоен:

— Это их проблемы. Рома был без царя в голове, да и от дел он в последнее время отошел.

— Ну, маньяк мог этого и не знать, — гнул свое Василий.

— Да какой там маньяк? Что вы! — упорствовал Шуляев.

— А кто же, по-вашему?

— Вот этого не знаю. Я с винтовскими мальчиками только по делам пересекался. Иван — да, деловой человек, серьезный, ничего не скажешь, а Рома так. — И Шуляев пренебрежительно махнул рукой.

— Но, согласитесь, если пытаются убить, причем не без успеха, обоих руководителей фирмы, начинаешь подозревать, что их общий бизнес имел к этому отношение.

— Конечно, — согласился Шуляев.

— Вас не поймешь.

— Что ж тут непонятного? Я соглашаюсь, что подозревать начинаешь. Но не все подозрения подтверждаются. Помимо бизнеса, у них было множество общих интересов, они дружили с детства, женщин все время делили.

— Скажите, какая осведомленность о конкурентах! — одобрительно заметил Василий.

— А как же. — Шуляев довольно улыбнулся. — Впрочем, не исключаю и бизнес, с бандитами не договорились например. А нас вроде убивать не за что.

— Так не бывает. Убить всегда есть за что. — Василий счел своим долгом развеять заблуждения директора ГСМ. И для убедительности добавила-Всегда.

— Нравится мне наша оптимистичная милиция. Ну, вам виднее. Только маньяка этого выбросите из головы, до добра эти мысли не доведут. Скажу вам, как рентгенолог рентгенологу…

— А я вам скажу, — перебил сыщик, — что маньяки на свете бывают, и еще как. И многим весельчакам, вроде вас, они жизнь попортили.

— Ну да, ну да… — Шуляев кивнул. — Ладно, маньяк так маньяк. Мне-то такая дурная версия только на руку. Куда было бы неприятней, если бы вы нас, скромных представителей среднего бизнеса, заподозрили в убийстве конкурентов, А раз есть маньяк, то нерачительно было бы им не прикрыться.

Шуляев вопросительно посмотрел на Василия, но тот углубился в изучение рисунка на обоях. Пауза из просто затянувшейся стремительно перерастала в крайне неестественную, отчего душа старшего оперуполномоченного (если, конечно, допустить, что у сотрудников уголовного розыска бывает душа) ликовала и пела. Василий был бесконечно благодарен Шуляеву за то, что тот избавил его от обязанности вслух произносить грубую фразу: "Мы вас подозреваем в убийстве". Увы, старшему оперуполномоченному Коновалову слишком часто приходилось ее произносить, и никогда, ни разу ему не удалось сохранить с тем, кому он это говорил, доброжелательные отношения. Магическая фраза "Мы вас подозреваем" обладала мерзейшим свойством: ее невозможно было озвучить так, чтобы не оскорбить собеседника. Василий тренировался перед зеркалом, вырабатывал специальный бархатный и нежный голос, но ни выражение лица, ни тембр голоса не могли скрасить хамской сущности этой фразы.

Шуляев оказался благородным человеком, бедного опера пожалел и добровольно загнал себя в пятый угол. Было бы, выражаясь словами того же Шуляева, нерачительно не воспользоваться его оплошностью. Помолчав еще с полминуты, Шуляев, наконец, отважился:

— А чего ж вы не спрашиваете, не мы ли убили Гарцева?

— Так стесняюсь. Неловко, знаете ли, — радостно подскочил Василий.