Читать интересную книгу Древний Рим. События. Люди. Идеи. - Сергей Утченко

Советский исследователь Н. А. Машкин в известной и тоже не раз уже упоминавшейся нами работе «Принципат Августа» посвящает оценке личности и деятельности Цезаря фактически три главы: «Историография XIX—XX вв. о деятельности Цезаря», «Власть Цезаря» и «Социальные основы римского цезаризма». Для нас в данном случае наибольший интерес представляет последняя из этих глав.

Н. А. Машкин довольно подробно рассматривает в ней вопрос о социальных основах, социальной сущности римского цезаризма. Вслед за кратким обзором литературы он переходит к сравнительному анализу таких понятий, как цезаризм и бонапартизм. Вывод автора таков: римский цезаризм имеет некоторые общие черты с бонапартизмом. И тот и другой режимы возникают в результате фактической узурпации власти. Для римского цезаризма исключительное значение имеет армия, превратившаяся в Риме из общегражданского ополчения в наемное войско. В области социальной политики для римского цезаризма, который все же вырастает из рабовладельческой демократии, весьма характерно лавирование между различными социальными группировками. Основное и наиболее глубокое различие между бонапартизмом и римским цезаризмом заключается в отношении к классам современного им общества.

В дальнейшем автор переходит к анализу и характеристике социальной опоры Цезаря. Он утверждает, что последний «стремился стать между двумя борющимися группами римского рабовладельческого общества» и что из этих двух групп «плебс не был ни единственной, ни главной опорой Цезаря». Его «партия» была составлена из разнородных элементов, или, как указывает автор, «вокруг Цезаря группировались определенные круги римских всадников, богатых италийских муниципалов и знатных романизовавшихся провинциалов».

В заключение своего экскурса о римском цезаризме Н. А. Машкин поднимает вопрос о политических формах, характерных для античности. По его мнению, таких форм существовало лишь две: город–государство с его, как правило, республиканским (демократическим или аристократическим) устройством и монархия. Поэтому переход от города–государства был возможен только к монархии, а в этой монархии должен был раствориться сам Рим, который — в лучшем случае — мог остаться столицей мирового государства. И, наконец, по словам автора, «переход к монархии был вызван и социальными причинами: военная диктатура должна была оградить государство от массовых восстаний рабов и свободной бедноты».

Что касается оценок Цезаря в новейшей историографии, т. е. в историографии последних лет, то здесь, пожалуй, можно проследить две тенденции. Одна из них характеризуется стремлением к трезвым, умеренным и, по возможности, объективным выводам (с учетом социальной борьбы в условиях римского общества I в. до н. э.). Эта тенденция представлена именами Штрасбургера (его работа упомянута выше), Коллинза и др. С точки зрения, например, Коллинза, Цезарь был весьма активным политическим деятелем, но никоим образом нельзя считать, что он имел далеко идущие планы и четко намеченные цели. Кроме того, Цезарь после победы в гражданской войне (и под влиянием Клеопатры) был опьянен своей властью и успехами, а потому действовал нерасчетливо и в общем неразумно.

Но наряду с этими «умеренными» высказываниями в новейшей историографии, несомненно, возрождается апологетическое (с сильным уклоном в телеологию) направление. Оно — вероятно, не случайно — представлено наиболее откровенным образом в немецкой послевоенной литературе. Так, в работе по римской истории Корнеман пишет, что еще в «союзе трех» Цезарь был, конечно, главной силой. Именно он привел в дальнейшем Рим от троевластия к единовластию и реформировал одряхлевший полис (общину) в империю. Цезарь принадлежит уже новой эпохе, т. е. эпохе империи, которую он сам и вызвал к жизни. С тех пор Kaisertum во всем мире носит имя этого политического гения, строителя нового Рима, который начал свое великое дело еще как консул 59 г. и, таким образом, превратил эту дату в эпохальную и переломную дату всей римской истории.

Не менее высокую (и с не меньшим телеологическим налетом) оценку дает Цезарю в «Римской истории» один из наиболее маститых и авторитетных историков ФРГ — Фогт. Он считает, что законодательство Цезаря (во время его консулата) имело целью ослабление режима и господства аристократии, а кроме того, в законодательстве отражены далеко идущие государственные задачи. Поэтому консулат Цезаря — определенная веха в истории Рима. В результате же победы при Фарсале Цезарь получил то, к чему давно его вела жажда власти, — все римское государство. Его законодательная деятельность в Италии и провинциях доказывает, что сознательной целью Цезаря было полное переустройство государства и общества.

В своей последней большой работе, которая на Западе привлекала широкое внимание, Тегер анализирует вопрос о «культе вождя» (властителя), в частности, по отношению к Цезарю. Автор считает, что Цезарь преследовал цель построить новый государственный порядок. Он явно стремился к самодержавию и не собирался добровольно выпускать власть из рук, но хотел сделать ее наследственным достоянием своего рода. Несмотря на нелюбовь римлян к царской власти, он, тем не менее, называл себя потомком альбалонгских царей. Но в Риме царская власть была слишком тесно связана с древнеримской общиной и ее специфическими институтами, чтобы служить приемлемой основой для нового мирового государства. Поэтому Цезарь искал образцов и примеров в эллинистическом мире, причем не в поздних эпохах, а у Александра, который всегда стоял перед его глазами как высший идеал и соответствовал его «универсалистским» государственным идеям.

И, наконец, работа В. Эренберга «Конечные цели Цезаря». В начале работы автор, сопоставляя существующие в литературе точки зрения на монархические тенденции Цезаря, высказывает желание судить о целях последнего только на основании фактов. В целом ряде случаев автор выдерживает это обещание. Однако конечные выводы исследования покоятся едва ли на чисто фактической основе. Так, Эренберг считает, что Цезарь «с проницательностью гения» пытался предвосхитить развитие двух–трех ближайших столетий. Конечная цель — быть не эллинистическим или римским царем, но «властителем империи» на особый лад. Цезарь уже подходил к такой форме правления, которая «материализовалась значительно позже и которая, сочетая римско–эллинистические элементы с ориентальными, вылилась в «нечто новое». Цезарю суждено было стать «правителем империи», первым истинным императором.

Таковы наиболее характерные оценки личности и деятельности Цезаря в современной историографии. Переходя к некоторым выводам, мы не собираемся в качестве итога находить какую–то равнодействующую этих оценок; еще в меньшей степени мы собираемся рисовать портрет Цезаря в том историко–литературном, почти беллетристическом плане, как это остается модным в современной западноевропейской историографии и как это впервые — и несомненно с наибольшей силой и талантом — было сделано еще Моммзеном. Наша задача значительно скромнее: мы хотим лишь отметить несколько характерных черт, определяющих, на наш взгляд, облик Цезаря как государственного деятеля.

Суммируя все вышеизложенное, мы, очевидно, можем прийти к следующим выводам. Какие бы то ни было соображения о «провиденциальном» характере деятельности Цезаря должны быть отвергнуты самым решительным образом. Анализ внутренней политики, проводившейся Цезарем, и его реформ убедительно свидетельствует о том, что Цезарь в этой области руководствовался, как правило, близлежащими задачами, вытекающими из конкретной политической обстановки. В целом и даже в «перспективе» круг этих задач был обусловлен общей и вполне конкретной «целью» восстановления (или укрепления) государственного строя, расшатанного за годы гражданской войны.

Ставил ли перед собой Цезарь тоже как «цель» создание «империи», думал ли он о себе как о монархе, о царе? На первую часть этого вопроса можно ответить только отрицательно. Конечно, перед его умственным взором никогда не возникала концепция «демократической» монархии, или «принципата», или монархии эллинистического типа, ибо все это — лишь ретроспективные конструкции новейших историков. Более того, в практике политической деятельности перед Цезарем не возникала, да и не могла возникнуть, какая бы то ни было отвлеченная, теоретическая, «кабинетная» концепция государства.

Благодаря долголетнему опыту политической деятельности Цезарь стал мастером политических интриг, комбинаций, борьбы. Он был «вождем демократии», который под конец своей карьеры вдруг очутился в роли государственного деятеля, фактически даже главы государства. Поэтому он как деятель государственный и оказался в лучшем случае талантливым дилетантом, а быть может, даже и «неудачником». Во всяком случае, бесспорно то, что не он создал ту политическую систему, которая характеризует собой государственный строй так называемой «ранней империи». Поэтому наиболее объективная оценка государственной (и реформаторской) деятельности Цезаря, а также итогов этой деятельности и ее исторического значения возможна лишь в сопоставлении с той политической системой, которая сложилась при Августе и которая носит обычно название «принципат Августа».