Читать интересную книгу Должностные лица - Иван Щеголихин

А в общем, у нас мелочи, есть дела покрупнее, в Узбекистане, например, вместо хлопка сдают деньги, получают премии, звания, ордена. А страна без хлопка, без простыней, наволочек, полотенец, вся одежда из синтетики, в аптеке постоянно то ваты нет, то бинтов, то марли.

Закончили разговор на бодрой ноте. У нас мелочи, до нас при любых переменах руки дойдут не скоро. Чем он хорош, Башлык? Уверенностью, размахом, меньше тысячи не приемлет. Шибаев оставил ему конверт на столике — ни спасибо, ни взгляда, ни руки — сочтемся делом.

Из дома с фотоателье он поехал к Зябревой обеспечить свою явку на пятнадцать ноль-ноль. Секретарша сказала, что Альбина Викторовна занята, но он, не слушая, прошел в кабинет, а Зябрева как раз отчитывала очередную жертву — вот работенка! Поставить бы ей тут накопитель, сколько было бы уже собрано драгоценных, преимущественно лицемерных торгашеских слез, не одно корыто. К Зябревой на ковер попадают в двух случаях — либо уж заворовались по уши, либо до того честная, что всем опостылела, и ей соорудили аморалку или неуплату взносов, стандартный набор. Дама средних лет с толстыми плечами рыдала, а Зябрева методично, с напором внушала ей:

— Если все так будем делать, я, ты, он, она, вместе целая страна, разворуем, что с нами будет, на какие средства коммунизм построим? Поплачь-поплачь, на мочевой пузырь легче будет.

Шибаев сел у стены в сторонке, а Зябрева, не обращая внимания на него, песочила, шлифовала, как скульптор, или даже, как ювелир, доводя изделие до полной кондиции.

— Утрись, иди, приведи себя в порядок, сделай должные выводы, а материал на тебя я оставлю у себя на контроле.

Женщина полная, коротконогая, в дорогой кофте, в импортных сапогах со шнуровкой, в теплой юбке, устойчивая, видать, основательная, мать семейства, чья-то жена… Она и сама начальница, и сама умеет снимать стружку ай да ну, но вот попалась и льет крокодиловы слезы — зато инфаркта не будет.

Шибаев сидел спокойно, с легкой усмешкой, готовый отбрить любой наскок, вот что значит побывал у Ирмы. Теперь он знает — непременно прервется цепочка невезухи. Зябрева не будет ему ничего клепать, а может, даже обнаружит свою от него зависимость. Так оно и оказалось — нужна женская шапочка из белой норки, весь Каратас гудит: норка, норка, а у жены нашего с вами общего друга нет шапочки в виде чалмы.

— Поздновато, — сказал Шибаев, — остались по сорок копеек шкурка.

— Вы шутите, Роман Захарович, я понимаю, сама люблю шутки, — она легким касанием поправила халу на голове. — Ну так как?

Откуда для таких людей просто не существует, слова «Нет, нельзя, невозможно» им не понятны. Нет таких крепостей…

— Поздновато, — повторил Шибаев, намереваясь легонько подергать и попрочнее взять ее на крючок. — Может, подождем до следующего сезона? Карелия обещает нам норку голубую, дымчатую — «дыхание весны». На будущую зиму твердо будут. Сейчас вон уже апрель кончается, скоро лето, зачем ей шапочка?

— Роман Захарович, весна, осень, зима, лето, это несерьезно. Такие лица не дискутируют. А у меня еще поручение из Алма-Аты от человека, очень, знаете ли, уважаемого. На каракуль.

— С каракулем дело обстоит легче.

— Ну так как? — снова повторила она, объяснения Шибаева пролетели над ее шиньоном. — Неужели у вас нет заначки? Все, разумеется, по государственной цене, с оплатой меха и шитья. Говорят, ваша жена непревзойденный скорняк?

— А сам Барнаулов не мог бы на меня выйти?

Зябрева укоризненно качнула головой из стороны в сторону — не о-жи-да-ла. Неужели директору мехового комбината не нужна дружба с начальником торговой инспекции?

— Вы еще начинающий руководитель, дорогой Шибаев. «На меня выйти». Знаете, как это делается? Он зовет вашего Прыгунова, — что там за безобразия на меховом комбинате? Почему труженики Каратаса жалуются на плохое качество продукции? До каких пор мы будем терпеть их отставание от передового технического прогресса? Почему плана нет? А если план есть, почему нет перевыполнения ни на один процент? А если перевыполнение есть, почему не выступили до сих пор ни с одним почином?

— У нас есть все, и план, и почин.

— Почему на воскресники не стопроцентный выход? Где спортивные достижения? Где наглядная агитация!? Где борьба с травматизмом? Понавешают вам таких собак на первом же совещании, на любом, хоть по геморрою, извините, конечно. Вставят вам такое перо, что вы будете летать к нему каждый день. Вот так он и «выйдет на вас».

Он не стал с ней спорить, доказывать, что уже выходил на Барнаулова, например, по поводу квартиры для Ирмы, и они хорошо поладили. И с хорьковым подкладом выходил, но смешно же, надо быть полностью идиотом, чтобы все это выкладывать.

— Подумайте, Роман Захарович, только не для вида, а для дела. Я людей знаю, будьте уверены, — и она подняла ладонь к виску, словно салютуя Шибаеву, отдавая честь. — Ставить меня в неловкое положение не советую.

Зазвонил телефон. Альбина Викторовна взяла трубку, но прежде сдвинула брови, готовая ко всему, либо кому-нибудь выдать, либо получить нагоняй.

— А-ах, это вы-ы изволили мне позвонить, Елена, как вас там, Гавриловна? Здрасьте-здрасьте. Слушаю вас. — Но слушала совсем недолго, и перебила нетерпеливо, будто ей на любимую мозоль наступили: — Нет! Я сказ-зала! Хватит, я уже от дочери слышала и про Пушкина, и про князьев-графьев, не надо мне мозги пудрить. Вы мне укажите прямо, в каких это правилах записано, дайте мне документ. Мой единственный ребенок, моя Ксения имеет право прилично выглядеть… Ну и что сережки, что вам эти сережки, как бревно в глазу! Я же не вставила ей кольцо в ноздрю или еще куда-то! Сережки наше национальное украшение, если хотите. Галстук само собой. Вы дайте мне правило, укажите параграф, где было бы черным по белому — нельзя. Где сказано? Я этого не читала… Нет, она будет носить. Я сказ-зала!

Шибаев весь, как говорится, превратился в слух, ему бы сейчас превратиться еще и в рентген — с кем она говорит? Что ей пытается втолковать эта самая Елена как-ее там? Прямо-таки в руки что-то ему плывет, чтобы покрепче взять Зябреву на крючок… Срочно надо узнать, кто поможет, Цою поручить?

Учительница, видать, была настырной, хотя и бестолковой, могла бы усечь, кому можно перечить, а кому нельзя. Самолюбие Зябревой было задето в высшей степени, она привыкла не спорить, а командовать, а эта, как-ее-там пыталась что-то доказывать. Накал возрастал, видимо, та пригрозила выводами, что Зябреву особенно возмутило.

— Родители есть родители, а школа есть школа. Это ваша святая обязанность воспитывать, как надо, вам за это деньги платят. Вы обязаны нам растить достойную смену! — загремела Зябрева. — У меня свой фронт работ, а у вас свой фронт работ. Если вы дело повернете на такой принцип, то будут задействованы соответствующие инстанции, я вам это гарантирую.

Что за словцо появилось — «задействованы»? Долдонят на всех уровнях, а поискать — ни в одном словаре нету.

Зябрева положила трубку и тут же раскрыла длинную яркую книжку с телефонами.

— Вы еще посидите минутку, Роман Захарович, подумайте пока, подумайте.

— Звоните, звоните. — Чем больше он узнает, тем хуже для вас, Альбина Викторовна.

— Редакция? Мне пожалуйста Рокосовского… Ничего, обойдется, меня бы так называли. — И вдруг звонко, весело, молодо: — Как поживаете, Валерьян Аверьянович? Это Альбина Викторовна Зябрева, начальник государственной торговой инспекции. Я нуждаюсь в вашей помощи… Нет, нет, не по должности, а как советская женщина, мать. Моя дочь учится в пятом классе. К ее внешнему виду придралась классная и намерена поднять против меня Каратас. Подумаешь, девочка проколола уши, сейчас есть теория биоточек, слышали?… — Тон ее заметно снизился, видимо, Косовский ее не понимал. — Почему вы меня не хотите выслушать? Я знаю, что вы не «Мурзилка», но если она хочет поднять против меня общественное мнение. Кто она такая, в конце концов?.. Нет, вы обязаны. Эта пресловутая ставит им в пример князя Горчукова, барона Торфа… Дело не в букве, а в духе, товарищ Рокосовский, и нечего ржать, как сивый мерин! В духе, в политическом душке… Ах вот как, не хотите. — Тон ее опять стал звонким, злорадно многообещающим. — В таком случае, Валерьян Аверьянович, зайдите ко мне в свободное от работы время, у меня тут на вас сигнальчик лежит. Я пока не буду его передавать в отдел пропаганды… О чем сигнал? Как вы дважды, или трижды в подсобке хереэма три дробь четырнадцать… ХРМ — это хозрасчетный магазин, не будем придуриваться, распивали вермут белый, плодово-ягодное и закусывали концэрвой «Завтрак туриста». Если вы подзабыли, я вам напомню. — Она достала папку, полистала и прочитала, придерживая локтем разрозненные листы: — Это было в канун Восьмого марта, — раз, а потом еще в субботу — два, и в День смеха, первого апреля, так что милости прошу. Конечно, понимаю, это вы меня не хотите понять. Какой телефон? — Она записала на бумажке и пообещала ему, как обещают гильотину: — Будьте здоровы! — Положила трубку, мельком глянула на Шибаева — сидит, слушает, терпит. — Еще минуту, Роман Захарович, если я. отложу, потом у меня будет напор не тот. Какой у нас код Алма-Аты? Корреспонденту «Учительской газеты» позвоню, надо своевременно озадачить. — Набрала номер, строго глядя в пространство, и не похоже было, что она заметалась, запаниковала, — нет, она делала обычное свое дело, как вчера, позавчера, и как будет делать завтра, послезавтра и, даст бог, поработает в такой манере до двадцать первого века. Корпункт не отвечал, она положила трубку и посмотрела вопросительно на Шибаева.