Но ворчала она, не скрывая, что на самом деле ей нравятся солнце, ветер, свежесть фонтана.
– Вы не находите противоречия в том, что сказали?
– Я непоследовательна, как все женщины. К тому же я зануда.
– Зато на ветру лучше вьются ваши волосы!
– Ну вот! Теперь вам не нравится моя прическа! Я не открою серию „Из жизни неудачников“? А то, что я не достойна портрета, написанного красками, я уже заметила.
– Все мои портреты, написанные красками, – мазня. Я отдаю предпочтенье гравюрам. Я отдам на гравировку этот рисунок.
Они шутливо пререкались, ведя беседу, и наслаждались чудесным днем. Время от времени кто-нибудь из гостей останавливался взглянуть на работающего Хайятта. Художник не мог попросить отойти ни двух жен министров, ни маркизу, ни самих министров, они сами были достаточно хорошо воспитаны, чтобы ограничиться вежливым набором-минимумом учтивостей. В половине пятого Хайятт опустил карандаш.
– Если хотите, можете взглянуть, – сказал он.
Лаура подошла.
– Чудесно! – воскликнула она. – Мне очень хотелось бы, чтобы я и в жизни была такой же привлекательной!
Рисунок был очарователен, и в нем отсутствовала преувеличивающая манера светских портретов Хайятта. На рисунке глаза Лауры не были огромнее, чем в жизни, и ресницы не были длиннее, но он изобразил ее с особенной нежной улыбкой на лице, о существовании которой она сама не подозревала. На рисунке Лаура выглядела ласковой и страстной, она была охвачена любовью. Лаура залилась румянцем.
– Примите в подарок, – сказал Хайятт, протягивая ей рисунок.
– Вы не подпишете? – спросила Лаура.
Хайятт черкнул высокую „Х“, за которой последовали росчерк и дата. Затем он перевернул лист и сделал надпись на обороте.
Подошел Тальман, когда Хайятт возвращал Лауре рисунок.
– Разве баронесса не с вами? – возмутился Тальман.
Лаура и Хайятт обменялись удивленными взглядами.
– Мы думали, она с вами, – сказала Лаура.
– Нет! Мы и часу не провели вместе, как она устала от прогулки, мы вернулись. Я принялся помогать маме подготавливать сегодняшний вечерний прием, а баронесса обещала присоединиться к вам.
Лауру охватило мрачное предчувствие.
– Ее лошадь в конюшне?
– Должно быть. Мы оставили лошадей часа два назад, – ответил Тальман.
– Да, для шалостей у нее было много времени, – сказал Хайятт.
Они бросились к конюшне, где конюх рассказал им, что баронесса вернулась, когда не прошло и десяти минут, как она с лордом Тальманом покинула конюшню. Она взяла лошадь и уехала.
– Вы послали с ней кого-нибудь? – потребовал ответа Тальман, он готов был обвинить любого.
Конюх отрицательно покачал головой.
– Она не хотела, чтобы ее кто-нибудь сопровождал.
– Вы не должны были отпускать ее одну!
– Она настаивала, милорд. Мне послать людей на розыски?
– Я поеду сам, – выцедил сквозь сжатые зубы Тальман.
Он бросил осуждающий взгляд на Лауру и добавил:
– Баронесса совершенно независима, не так ли? Нет смысла кому-либо присматривать и заботиться о ней?
– Не стоит так волноваться, лорд Тальман, – сказала Лаура, стараясь его успокоить, – баронесса – великолепная наездница. Она не выедет за пределы ваших владений.
– Это вина не мисс Харвуд, – сердито заметил Хайятт.
– Мы поможем вам в розысках, – предложила Лаура.
– Вам нет необходимости беспокоиться, Лаура, – сказал Хайятт.
Тальман потребовал у конюха свою лошадь, Хайятт еще одну, и вскоре они исчезли вдали. На Лауре было легкое муслиновое платье, она не могла поскакать с ними, даже если бы очень хотела. Она пробежала по всему парку в поисках кузины, осознавая при этом, что поиски, скорее всего, окажутся тщетными. Однако ей нужна была разрядка, чтобы, когда Оливию наконец разыщут, не ударить ее по щеке.
Брайер был привязан возле моста. Рука в руке, баронесса стояла на мосту с Ярроу, глядя на водную гладь реки.
– Наш уик-энд ужасен, – жаловалась Оливия. – Тальман скверно развлекает гостей. Он заставил всех целое утро бродить по дурацкому старому дому, представляете? Но сегодня вечером нас ждет прием, – сказал она, несколько повеселев
– Козел Тальман намерен сделать вам предложение? – спросил Ярроу.
– Он наследует титул и Кастлфильд, – сказала Оливия, стремясь возбудить в Ярроу ревность. – И он сказочно богат, у него полдюжины имений.
– У вас есть собственный титул, вам нет нужды выходить замуж ради того, чтобы извлечь выгоду из удобного случая. А что касается полдюжины имений, так жить-то все равно придется только в одном, а не во всех одновременно. Остальные имения не принесут ничего, кроме неудобств содержать лишние дома для своих бедных родственников, которые станут жить в них припеваючи за ваш счет.
– Ваше имение велико, Джон? – спросила Оливия.
– Я унаследую аббатство, когда мой старый дядюшка Чарли отдаст концы. А как велико ваше?
Он слышал, что баронесса – богатая невеста, но не успел выяснить обширность ее владений. Оливия скорчила брезгливую гримаску:
– Вас это сильно интересует? Только мое имение привлекает вас во мне?
– Черт побери! Вовсе нет! Вы первая задали вопрос. А я влюблен! Я все время хотел вас поцеловать! С того самого момента, как увидел танцующей босиком в Гайд-Парке! Вы были подобны какому-то персонажу из древнегреческих мифов! Вы Феба! Вы Диана! Вы нимфа!
– Вы хотели поцеловать, по ни разу не поцеловали, – напомнила Оливия.
Ярроу понял, что слишком медлил и поспешил сжать Оливию в страстном объятии. Баронессу никогда прежде не целовал мужчина, а ее воображение рисовало ей более вежливые сцены: вначале нежный разговор, затем легкий поцелуй копчиков пальцев… Она испугалась и оттолкнула Ярроу.
„Черт подери, – подумал он, – сама напросилась на поцелуй!“ Он обхватил ее еще крепче и прижал свои губы к ее губам. Оливия пыталась высвободиться.
Такими и застал их Тальман: Ярроу, сжимающий свои объятия все сильнее, и сопротивляющаяся баронесса. Тальман пришпорил коня, помчался к ним ventre à terre [16], спешился, сгреб Ярроу за шиворот и швырнул его в реку. Ярроу приземлился на спину на мелководье и лежал, отплевываясь и поругиваясь. Обнаружив, что перед ним желторотый юнец, Тальман не стал вызывать его на дуэль, он ограничился несколькими крепкими выражениями:
– Если я еще хоть раз увижу вас в моих владениях, я спущу на вас собак. А теперь убирайтесь! Пойдемте, баронесса.
Оливия переводила взгляд с Тальмана на Ярроу. Она ощутила странное возбуждение, когда Джон целовал ее, но сейчас, выбираясь из воды, он выглядел таким непривлекательным! А Тальман показался ей красавцем-героем. Она была растеряна.