— Не знаю. Двадцать, тридцать… Запамятовала. Я остановилась на вашем четвертом оскорблении.
— И досчитала до тридцати? Не лги мне, Миранда. Не думаю, что ты вообще на меня разозлилась.
— Я…
— Ты на меня не сердишься, ведь правда?
— Ах так!
Она швырнула в него книгой и угодила и голову.
— Ох!
— Прекратите дурачиться.
— А ты не будь тираном.
— Вы же меня подстрекаете!
— Да я само смирение.
— Пожалуйста, Тернер.
— Ну хорошо. — Он потер ушибленную голову. — Я тебя действительно провоцирую. Но ты ведь не обращала на меня внимания.
— Простите, но мне кажется, что вы именно этого и добивались.
— С чего ты взяла? Что тебе взбрело в голову?
Миранда от неожиданности открыла рот.
— Вы не в себе? Вы две недели избегали меня, как чуму. Вы даже не посещали собственную мать, лишь бы не видеться со мной.
— Но сейчас все изменилось.
— Сообщите это своей маме.
Тернер скорчил гримасу.
— Миранда, я хотел бы, чтобы мы были друзьями.
Есть ли в английском языке более жестокие слова? Она удрученно покачала головой:
— Это невозможно.
— Почему?
— Нельзя получить и то и другое. — Миранда изо всех сил старалась, чтобы голос не дрожал. — Вы целуете меня, а потом говорите, что хотите, чтобы мы оставались только друзьями. Вы унижаете меня, как это было на балу у Уортингтонов., а потом заявляете, что я вам нравлюсь.
— Давай забудем о том, что произошло, — мягко произнес он. — Мы должны оставить это в прошлом — если не ради нашей дружбы, то ради моей семьи.
— А вы сможете? Сумеете на самом деле забыть? Я лично — нет.
— Но ведь ты постараешься.
— У меня нет вашего опыта, Тернер. — И с горечью она добавила — Или, возможно, я не столь легко ко всему отношусь.
— Миранда, это не так. Я просто разумный человек. Кому-то из нас нужно им быть.
Она не знала, что ему сказать. Как хотелось придумать какой-нибудь едкий ответ, который сразил бы его наповал, лишил дара речи!
Но вместо этого злые, постыдные слезы жгли глаза, мешая смерить его уничтожающим взглядом. Она отвернулась и стала считать дома за окном. Ей хотелось оказаться где угодно, но только не здесь.
И быть другой.
Но самое ужасное то, что Миранда никогда не стремилась как-то измениться. Так было всю жизнь. И это при том, что ее лучшая подруга была красивее ее, богаче и имела светские связи. Ну и на здоровье! Ей было чуждо чувство зависти.
Тернер совершал в своей жизни такие поступки, которыми не гордился. Он много пил, играл на деньги в долг. Однажды загнал лошадь, и ему было наплевать, что бедная кобыла после этого хромала целую неделю.
Но никогда он не чувствовал себя таким низким человеком, как теперь, когда смотрел на профиль Миранды, устремленный в окно. В противоположную от него сторону.
Он долго молчал. Они выехали из Лондона, миновали пригород, где дома попадались все реже, и наконец очутились на сельской дороге, бегущей среди полей.
Миранда ни разу на него не взглянула.
В конце концов, будучи не в состоянии вынести еще один час молчания и размышлять о том, что бы это значило, он тихо сказал:
— Миранда, я не хотел тебя обидеть, но я знаю, когда чего-то не следует делать. А флиртовать и развлекаться с тобой — это с моей стороны недостойно.
Она не обернулась, но он услышал, как она спросила:
— Почему?
— О чем ты думаешь? Тебе что, безразлична твоя репутация? Если просочится хоть слово о нас, ты погублена.
— Или вам придется на мне жениться, — с насмешкой в голосе тихо произнесла она.
— Подобного намерения у меня нет. И тебе это известно.
Тернер мысленно выругался. Господи, как же неловко получилось.
— Я вообще не хочу ни на ком жениться, — исправился он. — И это тоже для тебя не секрет.
Миранда приникла к окну.
— Я многое собиралась вам сказать. Но вы не поймете… да и слушать не захотите, — презрительно произнесла она.
— О, пожалуйста, оставь этот тон! Раздражительность тебе не идет.
Она резко повернулась к нему:
— А как мне надлежит себя вести? Объясните, что я, по-вашему, должна чувствовать?
Тернер усмехнулся:
— Может, благодарность?
— За что же это?!
Он сидел с высокомерным видом.
— Ты же знаешь, что я легко мог тебя соблазнить, но не сделал этого.
Миранда чуть не задохнулась от негодования, а когда заговорила, то ее голос прозвучал безжизненно.
— Тернер, вы отвратительны.
— Я всего лишь говорю тебе правду. А ты знаешь, почему я не пошел дальше? Почему не стянул с тебя рубашку, не опрокинул навзничь и не овладел тобой прямо там, на диване?
У Миранды расширились глаза, и она шумно выдохнула. Он понимал, что груб — это так, но он не может не сказать ей все, потому что, черт возьми, она обязана это понять. Понять, кто он на самом деле, на что способен… и на что не способен.
А она… Тернер поступил с ней честно, а она не испытывает никакой признательности.
— Вот что я тебе скажу, — процедил он сквозь зубы. — Я тогда остановился исключительно из-за, уважения, к тебе. И было еще кое-что…
Он замолчал и выругался себе под нос. Миранда вопросительно на него смотрела, как бы говоря: «Ну же! Ты даже не знаешь, что сказать?»
Вот в этом-то и заключена трудность: он знает, что ей сказать… Сказать, как сильно он ее хотел. И если бы они находились где угодно, но не в доме родителей, то он не был уверен, что остановился бы.
Но ей не нужно это знать. Не следует. Зачем давать ей такую власть над собой? Пусть их рассудит время.
— Можешь мне поверить, — пробурчал он, обращаясь скорее к себе, чем к ней, — я не хотел рушить твое будущее…
— А это вообще не ваше дело, — сердито оборвала его она. — Я сама знаю, как поступать.
Тернер пренебрежительно фыркнул:
— Тебе всего двадцать лет, и ты думаешь, что все постигла. Когда мне было столько же, я тоже считал, что для меня нет никаких тайн.
В ее глазах промелькнула печаль.
Тернер подавил чувство вины. Вся эта история просто нелепа. С какой стати ему чувствовать себя виноватым за то, что он не лишил ее девственности?
— Когда-нибудь ты скажешь мне спасибо.
Это все, что пришло ему в голову.
— Так могла бы сказать ваша мама.
— Нечего дуться.
— А чему мне радоваться? Вы обращаетесь со мной как с ребенком, хотя прекрасно знаете, что я уже взрослая. И могу сама принимать решения.
— Да нет, это вряд ли. — Он наклонился к ней, и глаза его опасно сверкнули. — А иначе ты не позволила бы мне поцеловать тебя в грудь.
Миранда залилась краской и дрожащим от негодования голосом произнесла: