Они вышли из «Норда» и направились в сторону Московского вокзала.
Вслед им задумчиво смотрел молодой человек, лет 22-х, достал папиросы, прикурил и направился следом.
Через некоторое время, когда Коралли и Шульженко гастролировали в Москве, была арестована жена Эмиля певица Мария Дарская. В 1956 году ему выдали свидетельство о смерти, где было написано, что она умерла в Амурлаге в 1942 году от сердечной недостаточности…
Это была ее вторая попытка штурма неприступной Москвы. Клава сказала себе, что на этот раз она должна выйти победительницей. Казалось, да, она выиграла. Москвичи, знавшие о ней понаслышке, полюбили ее сразу и безоговорочно. О Шульженко заговорили. Но вот пресса!.. Как порой бывают крепки штампы, стереотипы в оценках, мы знаем по себе и подчас сами оказываемся в их власти. Мир эстрады при всей его внешней нарядности, кажущейся подвижности на самом деле был и остается одним из самых косных «заповедников» массовой культуры. Штампы в оценках здесь крепки и непоколебимы. Как в 60–70-х хвалили трех-четырех исполнителей и ругали раз и навсегда определившийся перечень артистов, так же и сейчас. Правда, несколько изменились тексты. Про ныне действующих эстрадных див, очевидно, в меру профессиональных, но не более того, говорят в глаза, ничуть не краснея: «великий», «великая»… А те внимают, мол: «молодец, разбираешься», забывая, что только время все расставит на свои места. А иных усердно и с удовольствием топчут. И те и другие привыкают к тому и к этому.
То же самое было в феврале 1938 года. Тень С. Дрейдена, уже ставшего ярым поклонником творчества Шульженко, продолжала витать в Москве. Вот что писала газета «Советское искусство» в статье «Ленинградская эстрада в Москве»:
«С исполнением песенок выступала Клавдия Шульженко, пользующаяся в Ленинграде прочной популярностью. У артистки совсем маленький голосок и мелодекламационная манера передачи. Слушая Шульженко, невольно вспоминается родоначальница этого жанра в России Иза Кремер. (Если после двадцати лет в эмиграции Иза еще была жива, то она, конечно же, не пела, но, видимо, постоянно „икала“ от того, что ее вспоминали, вспоминали, вспоминали… — В. X.) Была Кремер талантлива? Безусловно. Но искусство ее от начала и до конца было упадочным, больным и фальшивым. Клавдия Шульженко не обладает талантом Изы, но ее песенки „Ваша записка“, „Дружба“, „Портрет“ недалеко ушли от кремерской „литературы“. Кроме того, у Изы Кремер был большой темперамент, много задора. Шульженко лишена этого, она слишком рассудочна в своем исполнении. У нее мало обаяния и тепла. Шульженко следует решительно пересмотреть свой репертуар и сделать его более здоровым и действенным. Без сюсюканья, без излишних сантиментов. Виктор Эрманс».
В гостинице, накануне возвращения домой, Коралли и Шульженко прочли всю статью. Если Шульженко хоть ругали, то о Владимире — ни слова… Клавдия яростно смяла газету и швырнула ее в угол.
— Ненавижу! Ненавижу этот город!.. Стоит мне сюда приехать, как одни неприятности. Никогда! Никогда ноги моей здесь больше не будет. Умолять будут, упрашивать! — Клавдия металась по громадному номеру гостиницы «Савой», где их поселили.
— Упрашивать не будут, — мрачно сказал Коралли. — Не нравится мне эта статья.
— Да уж чему там нравиться!
— Сядь… Клава, сядь, не маячь перед глазами… — Коралли всегда чувствовал опасность еще до того, как она наступала. Он был умен, хорошо рассчитывал ходы, иногда ошибался, но инстинкт самосохранения у него был развит невероятно, что нельзя было сказать о Клавдии. — Сядь. Послушай меня.
Клавдия присела, вся еще пылая от гнева.
— Надо как можно скорей возвращаться в Ленинград и работать со Скоморовским. Это нехорошая статья. Такое чувство, будто кто-то донес на тебя.
— Что? Что ты говоришь? Кто может на меня донести? И зачем?
— Тот, кому не нравится, что ты имеешь слишком много аншлагов. Понятно? — Владимир выразительно посмотрел по сторонам, мол, не исключено, что подслушивают.
Клавдия в испуге зажала рот рукой. До нее стал доходить мрачный смысл того, что говорил муж. Но она и предположить не могла, кто бы это мог сделать из их окружения, коллег, друзей, знакомых… В Москве атмосфера тревоги, страха, ожидания таких ужасных стуков в дверь в ночное время была невероятно плотной, густой. «Лубянка» в Москве это совсем не то, что «Кресты» в Ленинграде. Недаром именно в те времена появились два анекдота и за каждый из них можно было спокойно получить десять лет: «Спрашивают: какое самое высокое здание в Москве? Отвечают: на Лубянке. Из него Магадан виден». Второй звучал так: «Как живешь»? «Как в автобусе. Одни сидят, другие трясутся».
(Автор этих строк, когда работал над сбором материала, обратился с письмом к директору Федеральной службы безопасности с просьбой показать документы, связанные с К. И. Шульженко. Через месяц пришло письмо с отказом, ибо таких документов в недрах этого ведомства не оказалось. Вполне возможно, что они пылятся в архивах ленинградского КГБ. В свое время ходили упорные слухи, что на Шульженко поступило несколько доносов. Но, как недавно стало известно, ее песни очень любил «всесоюзный староста» Михаил Калинин, а также Полина Жемчужина, бывшая до своего ареста женой Председателя Совнаркома В. М. Молотова. Очевидно, покровительство на самом верху и уберегло Шульженко… Когда Сталину принесли на подпись очередной список, фамилию Л. Ю. Брик он вычеркнул, сказав при этом: «Жену Маяковского не трогать». Один старый чекист мне говорил, что часть архивов не откроется для широкой публики никогда, ибо в этой части есть фамилии добровольных сексотов, и мы даже не подозреваем, какие там имена… Когда в конце концов откроются архивы НКВД, общественность сможет узнать помощников наших доблестных карательных органов 30-х годов. Непонятно, почему это нельзя сделать сегодня. Ведь за давностью времени уже никого ни осталось в живых из той плеяды героического и несчастного поколения…)
Во время гастролей Ленинградской эстрады в Москве проходила дискуссия о советской массовой песне, где всем эстрадникам без исключения «досталось на орехи». Вот что, например, писал замечательный советский композитор А. Хачатурян о творчестве другого замечательного советского композитора И. Дунаевского: «Дунаевский… за последнее время стал повторять самого себя. Его „Песня о капитане“ легкомысленна и нехудожественна. Она не воспитывает художественные вкусы масс. Из его старых песен „Песенка Кости“ из „Веселых ребят“ также, по-моему, стоит на низком художественном уровне».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});