Он целовал ее, возвращая мыслями к первому поцелую, только вместо легкого, воздушного прикосновения шелка она получила наслаждение, от которого плавились кости. И если в прошлый раз она в панике бежала, то сейчас забыла все свои страхи, даже страх быть обнаруженной, который должен был заставить ее взлететь вверх по ступенькам. Жар томления, зарождавшийся в крови, держал ее на месте, требуя получить удовольствие от каждого мгновения.
Именно о таких поцелуях мечтала она в грезах и теперь желала прижаться к Роуэну сильнее, прочувствовать его глубже и дать ему прочувствовать себя. От его пальцев, зарывшихся в ее волосы, по ее спине бежали мурашки, вызванные силой, сделавшей ее рабой своего и его сладострастия.
И снова ее удивило, как он пробуждал к жизни ее тело. Даже сквозь многочисленные слои одежды она чувствовала, как ее кожа источает тепло, она чувствовала все части своего тела: поясницу, колени, даже каждый пальчик на ногах.
Приехав в Лондон, она поплатилась репутацией и вдруг поняла, что больше нет преграды между тем, что она могла бы иметь, и тем, что хотела. Внутренний голос пытался возразить, но Гейл была не готова вести внутренние дебаты. О свободе и власти. Целуя Роуэна, она опиралась и на то и на другое.
Ей нравилось, как от него пахло — кедром, дымом и корицей. Ей нравилось, как он крепко держал ее и как они идеально подходил и друг другу, словно для этого и были созданы. Его поцелуи жгли ее губы тавром обладания, прикосновения его рта пьянили.
Но она сознавала, что могла винить нервы и Флоренс лишь в самом первом поцелуе.
«Если бы за всем этим стояло только это… я бы давно его оттолкнула».
Но она не хотела его отталкивать.
Она хотела испытать все, что могло быть между мужчиной и женщиной. Пожизненные ограничения и требования, извечно возникавшие вокруг нее наподобие железной клетки, вдруг исчезли, как паутина, сметенная рукой.
Она не только уступила его напору, но и активно отвечала на его действия, жадная до трепетных ощущений, которые вызывали прикосновения Роуэна. Он нежно взял в рот ее нижнюю губу и тискал, смакуя и давая возможность попробовать себя.
За одним поцелуем следовал другой, и Гейл всецело отдавалась уроку.
Роуэн приподнял ее и поставил на ступеньку выше, чтобы быть одного роста и сделать физический контакт плотнее. Его рот переместился к мочке ее уха. Ахнув от удивления, когда вниз по спине распространилось неведомое раньше, непривычное ощущение, Гейл застыла в полной неподвижности, чтобы насладиться неожиданным удовольствием, что доставляли ей его зубы, терзающие нежную мякоть уха. Потом, слегка отпрянув, он провел кончиком языка по ее ушной раковине. Ее пальцы впились ему в плечи. С каждым выдохом он демонстрировал ей новое место приложения для огня и льда.
Пуговки на ее блузке и тесемка на шее заставили Роуэна прерваться. В эту паузу она сделала открытие, что отсутствие мужских поцелуев обладает такой же силой, как и их наличие. Его зеленые глаза с коричневыми крапинками горели возбуждением, пока он разворачивал ее, как подарок. Но Роуэн не торопился. Невысказанный вопрос был и так ясен.
«Если я не хочу этого, то должна сказать сейчас».
Она ждала, что внутренний голос выразит протест или ужаснется тому, что происходит, но слышала лишь стук сердца в ушах. В душе у нее все сильнее разгорался пожар.
Роуэн снова наклонил голову, чтобы на этот раз пробежать губами по алебастровой шее. Гейл закрыла глаза и взмолилась, чтобы от этой сладкой муки у нее не остановилось сердце. Ее кровь уже пылала огнем, и это не предвещало ничего хорошего. Роуэн обнажил едва ли несколько дюймов ее тела, но уже не осталось ничего, что она хотела бы утаить от его прикосновений.
Его внимание приковала ее ключица с бьющимся пульсом, и они поднялись еще на одну ступеньку лестницы, ведущей на второй этаж. Ее желание отказывалось ждать. Еще несколько пуговок сорочки уступили его натиску, чтобы он мог исследовать углубления и выступы плеча и шеи. Одной рукой он тронул ее грудь. Тепло его ладони и давление пальцев даже сквозь многочисленные слои одежды грозили коленям слабостью. От трения соски затвердели, и, изогнув спину, Гейл прижималась к его ладони, желая, чтобы их ничто не разделяло.
Наклонив голову к ее груди, Роуэн в вежливом исследовании пощипал губами верхнюю кромку ее корсета, и Гейл чуть не лишилась чувств. Они поднялись еще на одну ступеньку, и Гейл, чтобы не упасть, прильнула к нему.
«Порочная. Я порочная женщина. Могу думать только о том, что на мне слишком много одежды, и хочу, чтобы он целовал меня! Везде!»
Он прижал ладони к ее груди, и, когда провел пальцами по затвердевшим вершинам, по телу прошла дрожь сладострастия, давая понять, что ждет впереди. Его рот вновь примкнул к ее губам, и она вмиг слилась с ним воедино, упиваясь поцелуями, которые ранили и врачевали ее одновременно. Она больше не хотела продолжать игру на лестнице, она хотела остаться с ним наедине, где ничто не могло помешать ему взять ее невинность.
Роуэн делал все, что мог, чтобы сохранять над собой контроль, но она была в его руках настоящим чудом. Ее ладони кружили по его груди, обнимали спину, а острые коготки пальцев, ощущаемые сквозь рубашку, сводили с ума. При мысли, что эти коготки могут бороздить его обнаженную спину, он ощутил еще более сильный прилив возбуждения.
Слабый звук падения, донесшийся из кухни, заставил обоих вскинуть головы и застыть на месте. Но звук больше не повторялся, и ничто другое не предвещало, что их могут обнаружить. Все же это послужило для Роуэна напоминанием, что заниматься любовью на лестнице было бы не самым разумным решением.
— Гейл, — прошептал он, ненавидя себя за ту откровенную похоть, от которой его голос сделался хриплым. — Я не смогу остановиться…
Он хотел замедлить действие, чтобы она могла понять, к чему это приведет, но не нашел подходящих слов. Поймав ее руку, вцепившуюся в лацкан его сюртука, он опустил ее вниз, приложил к своей затвердевшей под брюками плоти, чтобы отрезвить ее чувства. Но произошло обратное. Ее ладонь заскользила вниз, и губы приоткрылись, словно от удивления, а Роуэн от ее прикосновения совсем потерял голову.
Бесстрашная, она посмотрела на него умоляющими, голодными глазами.
— Роуэн, пожалуйста.
Он только это и хотел услышать. Легко вскинув ее на руки, он торопливо преодолел последние три ступеньки и перенес ее по коридору в свою спальню, ногой захлопнув за собой дверь.
Он посадил ее возле кровати, и, поскольку для такого случая на ней было слишком много одежды, они оба горячо бросились исправлять это обстоятельство. Избавиться от расстегнутой рубашки не представляло сложности. Целуя белую шею, он расстегнул пояс широкой юбки и потянул юбку вверх. Оказавшись под куполом тяжелых шелковых фалд, они оба рассмеялись.