Читать интересную книгу Прыжок рыси - Олег Приходько

— Он что-нибудь говорил? Может быть, вы заметили что-то подозрительное в его поведении?

— Нет… хотя… бегал.

— Что?!

— Бегал. Спортсмен навроде.

— Куда бегал?

— По берегу. Зарядку делал. Долго, часа два.

— Вы точно знаете, что он бегал по берегу, а не… куда-еще?

— Точно, точно, мы с горничной Таней в окошко наблюдали. Потом он заказал себе яичницу, кофе, принял душ, поел и уехал. Часам к пяти… или нет, к шести… да, вернулся, попросил вареной картошки. А потом и говорит: «Чего это, — говорит, — у вас, Мария Трофимовна, так много милиции в городе?» Я ему отвечаю, мол, как обычно — свободная зона. А он удивился и спрашивает: «Разве может быть зона свободной?»

Штатский забрал у нее карточку, подул на нее и спрятал в папку на «молнии».

— Значит, так, Марья Трофимовна, — сказал он. — О том, что мы у вас были с проверкой, никому не говорить. Это в ваших же интересах.

— Боже упаси!

— Если что-то вспомните еще — позвоните вот по этому телефону, — он записал несколько цифр на квадратном листочке для заметок, — Мне передадут.

— И впредь следите за правильностью заполнения гостевых карт, — строго напомнил лейтенант. — Цель визита должна быть указана, как и все остальное.

— Ой!.. — скрестила Мария Трофимовна руки на груди. — Самое-то главное чуть не забыла. Я ему про эту цель визита напомнила, когда он съезжал. Так вот, он наклонился ко мне и тихо так говорит: «Не могу я, — говорит, — цель визита проставить: секретная у меня цель!» И подмигнул еще, чтобы никому!..

Милиционер и тот, что назвался налоговым инспектором, переглянулись.

— Вот видите, как много вы нам рассказали, — встал милиционер и застегнул форменную куртку с погонами, надетую на свитер.

— Если он вдруг объявится, сами знаете, что нужно делать, — на ходу сказал штатский.

— Конечно, конечно, — засеменила за ними Мария Трофимовна, Стараясь угодить, как-то сгладить свою оплошность, предложила: — Может, кофе по чашечке? А то и яичницу могу быстренько…

— Спасибо, некогда нам. Служба! — козырнул лейтенант, садясь в машину с надписью «милиция» на дверце.

Машина уехала. Мария Трофимовна, стоя на крыльце, радостно подумала, что они уехали, а денег с нее не взяли: странный какой-то налоговый инспектор попался. И еще она подумала, что ее «служба» куда труднее и опаснее милицейской — полная беззащитность как от бандитов, так и от властей; и как хорошо, что она отказала тем троим в петушиных куртках, которые приезжали намедни на большой иностранной машине и предлагали хороший процент за то, что она станет сватать постояльцам девиц. Кому предлагали-то?!

Нет, Мария Трофимовна была честным человеком и надеялась дожить свой век без криминала.

2

За окном моросило. Быстро плыли над крышами тучи.

В переулке, куда выходило окно кабинета, было тихо и безлюдно. У дома напротив, поглядывая на часы, топтался человек в коротком плаще.

В одном из окон третьего этажа Гридин заметил мужчину в кожаной куртке. На секунду их взгляды пересеклись.

— Кто это там в окне, Ставров? — хмуро спросил он у начальника охраны.

Заметив подошедшего полковника, мужчина в куртке задернул штору.

— Капитан Щеглов.

— А внизу?

— Лейтенант Ильяшенко. Хороший парень. Вчера в тире из двадцати пяти выстрелов двадцать три в десятку всадил.

Унылое приморское воскресенье семнадцатого марта располагало ко сну, пьянке или разглагольствованию. Но сон не приходил, философские беседы вести было не с кем, пить было нельзя — чего доброго, подумают, что губернатор испугался.

На деловые разговоры в выходной налагалось табу.

— Ты завтракал? — спросил Гридин, чтобы не молчать.

— Так точно, — соврал полковник.

«Тоже кукла, — подумал о нем губернатор. — Игры какие-то в самом деле».

В кабинет вошла Дина Ивановна. С самого утра она сидела в спальне перед зеркалом, что делала, впрочем, всегда перед появлением на миру. С возрастом ее стал подводить вкус, но к имиджмейкерам первая леди области относилась высокомерно и от их услуг наотрез отказывалась. Платья предпочитала шить сама, верхнюю одежду покупала за границей, куда неизменно сопровождала супруга.

— Доброе утро, Коля, — поздоровалась она с начальником охраны, выразительно оценив початую бутылку коньяка на письменном столе. — Ты уже готов?

— Смотря что ты имеешь в виду, — пошутил Гридин.

С близкого расстояния от него можно было услышать коньячный запах, но он знал, что едва ли кого-нибудь подпустят к нему на близкое расстояние. С появлением же Дины на сей счет можно было и вовсе не опасаться: стойкий парфюмерный аромат, исходивший от ее платья, способен был перешибить зловоние выхлопной трубы «КрАЗа».

— Мы едем? — подойдя вплотную, застегнула она верхнюю пуговицу на его рубашке. — Ждут ведь, неудобно.

Больше всего Гридину хотелось снять к чертовой матери этот галстук, ослабить ворот и засесть где-нибудь на берегу реки с удочкой, имея в котомке бутылку мутного самогона, непременно заткнутую импровизированной пробкой из куска газеты «Губернские ведомости», шмат копченого сала и луковицу. И если бы выдалось хоть одно такое туманное, теплое, пахнущее сеном утро, то его вполне хватило бы не то что на оставшуюся до конца предвыборной гонки дистанцию, а и на весь последующий срок.

— Едем, едем, — вздохнул он и добавил вполголоса: — Барби ты моя… ненаглядная.

— Кто-о?! — поползли вверх ее выщипанные брови.

— Кукла есть такая. Будешь себя хорошо вести, я тебе подарю.

— А как я должна себя вести?

— Молчать.

Путь длиною в две тысячи четыреста метров был основательно «зачищен», и, несмотря на то, что губернаторский «ЗИЛ» сопровождало всего две машины — впереди и сзади на дистанции в двадцать пять метров, — Ставров за безопасность вверенного ему лица не опасался. Не только потому, что через каждые триста метров у обочин стояли неприметные с виду машины, оснащенные рациями; не потому, что сорок сотрудников, вооруженных автоматическими пистолетами, прогуливались по улицам на протяжении всего маршрута и просматривали каждые шестьдесят шагов, отделявших их друг от друга, не потому даже, что еще сорок человек были разбросаны по подъездам, этажам, залам и запасникам картинной галереи, где всего час тому назад закончили работу саперы и куда сейчас направлялись губернатор с супругой, но потому, что был уверен: появление в городе заказного убийцы — чей-то вымысел, чья-то козырная карта в опасной политической игре. Возможность же теракта в отношении должностного лица, относящегося к группе повышенного риска, — ситуация штатная, и учитывать ее необходимо постоянно. Не будь обострения этой ситуации в связи с появлением киллера — не видать бы Управлению охраны ста двадцати дополнительных миллионов, не расширить бы штатного расписания на пять единиц за счет вакансий УФСБ, не получить бы двух новеньких «ниссанов», припрятанных Дворцовым для своих нужд в гараже УВД, и много еще всяких «не».

Обязан своим назначением на должность Ставров был вовсе не Гридину, а его тестю Дорохову, чью персону сторожил до самой его смерти в 1991-м, но Гридина уважал и не считал зазорным время от времени ему подыгрывать. Положение начальника охраны губернатора не шло ни в какое сравнение с положением рядового охранника, хотя бы даже и в системе «девятки» при Гришине, и стоило маленьких, ни к чему не обязывающих жертв.

До тех пор, пока жив Гридин, Ставров за свое место мог не опасаться: губернатор знал, что полковнику хорошо известна механика его становления.

«Дину мою береги, Николай», — эти последние слова Дорохова Ставров понял как свое новое и пожизненное назначение.

Машина въехала на Театральную площадь, остановилась у белоснежного здания картинной галереи. Автобус с надписью «ТЕЛЕВИДЕНИЕ» был единственным транспортным средством, допущенным к подъезду на близкое расстояние.

Валентин Саенко, верный сторожевой пес, молчаливый и непритязательный, распахнул дверцу, подал руку Дине Ивановне. У парадного толпились мэр с супругой, Шатров, прокурор Федин и его жена Алия Сулейменовна — народная артистка России, за последние два года на сцену не выходившая, зато распоряжавшаяся коммерческой политикой и репертуаром театра как собственной жизнью. Хализев опоздал, приехал один. Его машина ворвалась на плошадь, когда высокопоставленные посетители галереи уже вошли в здание.

Экскурсию по выставке проводила искусствовед из Санкт-Петербурга. Немолодая сухощавая женщина в наброшенном на плечи оренбургском платке старалась из последнего, но городская ли знать была перед нею, нефтяники или крестьяне — ее совершенно не занимало: главным для нее было уложить в отведенное время как можно больше информации. Не приведи Господь, чтобы посетители остались в неведении, что для Европы означали Нидерланды в средние века, кем для Нидерландов были Габсбурги, в чем изобразительное различие «Карнавала в деревне» Мартина фон Клеве и «Поклонения волхвов» Питера Брейгеля Младшего. Не сразу, но ей удалось завладеть сановным вниманием. Пейзажи на полотнах все еще хранили энергию средневековых мастеров, все еще дышали свежестью Фландрии, целительные токи апостолов струились с картины Питера Артсена, и даже история Христа, всякому казавшаяся знакомой до мелочей, в присутствии «Святого Луки, рисующего мадонну» или «Голгофы» неизвестного брауншвейгского монограммиста представала в новых подробностях.