Читать интересную книгу Автономия и ригидная личность - Дэвид Шапиро

тревогу, с таким напряжением, такой сосредоточенностью и такой ригидной предвзятостью и ожиданием, что «раскрытие» угрозы, соответствующей природе защитной тревожности, становится неизбежным. Иными словами, исчезает отчужденность этого человека от объекта, вызывающего у него эту защитную обеспокоенность. Эта фигура для него перестает быть объективной. Нескольких характерных черт, важных ключей становится достаточно для появления защитной предвзятости и ожидания угрожающего образа или идеи, которые, по сути, являются продуктом этой защитной ригидной предвзятости и ожидания. Все, что не соответствует этой защитной предвзятости, человек отбрасывает в сторону, считая несущественным и не заслуживающим внимания. Вместе с тем, его осознание собственного внутреннего конфликта, поглощенное защитной обеспокоенностью и ригидной мобилизацией сил, резко сужается или вообще исчезает. Таким образом, то, что изначально было внутренней угрозой самооценке ригидного и защитного характера, он превращает во внешнюю угрозу его самоуважению.

Содержание проективных идей совсем не обязательно должно настолько совпадать с содержанием внутренней угрозы, чтобы можно было сказать, что одно заменяет другое, хотя легко предположить прямо противоположное. Проективная идея — это не только «вытолкнутые» на внешнюю фигуру неосознаваемые мысли или чувства, но и распространение защитной реакции на такие фигуры. Соответственно, эти идеи определяются не прямо через чувства, усиливающие эту защитную реакцию, а через возбужденное особое защитное беспокойство и напряженное ожидание. Иногда отношение между такими чувствами и идеями оказывается довольно простым и одно непосредственно переводится в другое, но иногда все оказывается совсем непросто.

Таким образом, было бы абсурдно себе представить, — и никто этого не делает, — что ощущаемая в проекции угроза быть схваченным отражает не признаваемое побуждение схватить. Но такая проективная идея или тревога, наряду с другими формами принуждения, может легко рождаться в голове ригидного и предосторожного человека, который испытывает искушение так или иначе избавиться от этой предосторожности, «уступить» или «сделаться мягче».

Например, молодая двадцатилетняя пациентка, добровольно находясь в открытой психиатрической клинике, как правило, вела себя осторожно и отчужденно, если не откровенно враждебно по отношению к персоналу клиники. Но в некоторых случаях она явно испытывала искушение смягчить свою предосторожность, «допустить», что ей в чем-то нравится работа клиники, сделать нечто, на ее взгляд, приятное своему терапевту или перестать строить планы относительно прекращения пребывания в клинике. Вслед за таким состоянием у нее регулярно происходило осознание, что существуют планы «заключить» ее в клинику, чтобы там ей промыть мозги или каким-то иным способом заставить ее капитулировать.

Особый случай возникает, если содержание проективных идей, по существу, полностью совпадает с содержанием изначальной внутренней тревожности, — как это бывает в так называемой проекции Супер-Эго, когда идеи самокритики или сомнение в себе проективно приписываются другим. Тогда изначальное внутреннее ощущение в форме самокритичного суждения становится идентичной по форме бывшей защитной тревожности. Иными словами, изначальное внутреннее напряжение уже оказывается критичным самоосознанием; человек уже ощущает себя в ситуации квазизащиты; и защитная тревога или порожденная ею проективная идея содержит в себе лишь подмену отношения человека к внешней фигуре его отношением к самому себе. Такова проективная идея: «Этот человек является слабым звеном в нашем отделе». Или проективная идея паранойяльного мужчины, крайне сосредоточенного на своей маскулинности и силе, состоящая в том, что в присутственных местах люди на него смотрят, как на гомосексуалиста.

Причина огромного разнообразия проективных идей заключается и в том, что они не просто представляют собой «вытолкнутое» содержание бессознательного, а являются продуктами защитной тревоги ригидного характера. Таким образом, столкнувшись с презрением или унижением, защитная тревога порождает проективные идеи о том, что человека увидели, заметили, сочли «слабым звеном», женоподобным и т.п. — что особенно характерно для заносчивых и высокомерных людей, подозревающих проявление пренебрежения или нанесения ущерба своему авторитету или статусу. Более ригидные люди, а значит, более отчужденные от своего внутреннего конфликта и своей тревоги в отношении слабости, мягкости или «уступчивости» (по отношению к себе или к другим), могут развивать нелепые идеи о том, что их «подловили» или подвергли принудительному или насильственному воздействию — например, гипнозу, ослабляющему или нарушающему волевой контроль, а в некоторых случаях — воздействию даже телесному. В самых крайних случаях ощущение внутренней волевой борьбы почти полностью сменяется защитной борьбой с внешними врагами воли; при этом от изначального внутреннего ощущения остается лишь ощущение находящейся под угрозой и ослабленной воли.

Можно ли проекцию, если ее понимать таким образом, считать «защитным механизмом»? По-моему, такое объяснение неудовлетворительно. Проекция — это не приспособление и не способ; она является результатом процесса, тенденцией организма усиливать напряжение в определенных условиях — не говоря уже о том, что проекция ослабляет напряжение, поскольку она предотвращает недопустимое усиление напряжения. Ригидная, склонная к защите личность, ощущающая усиление напряжения внутреннего конфликта, а значит, и усиление ощущения своей уязвимости, еще больше ожесточается. Она становится более жесткой и физически, и психологически; она не может вести себя по-другому. Такая ожесточенная защита, а также подозрительное, по сути, проективное создание образа врага — это проявление ригидной защитной воли, мобилизованной до гиперригидного состояния. Защитная схватка с конкретным врагом позволяет сохранить сосредоточенность и цель человеку, для которого сосредоточенность и цель являются весьма существенными, и предвосхищает последующее развитие ощущения внутреннего конфликта.

Теперь я продолжу рассматривать природу некоторых внутренних конфликтов, являющихся причиной усиления защитной способности.

КЛИНИЧЕСКИЙ СЛУЧАЙ ШРЕБЕРА И ТЕОРИЯ ПАРАНОЙИ ФРЕЙДА

Как известно, Фрейд предположил, что причиной, вызывающей паранойю, является отвергаемое сознанием бессознательное гомосексуальное влечение и что, по существу, паранойяльная галлюцинация является отречением от этого влечения. Он разработал эту теорию, в основном опираясь на свое известное клиническое исследование паранойяльной шизофренической личности Даниэля Пауля Шребера[85], первичная галлюцинация которого основывалась на идее, что против своей воли он был превращен в женщину сначала своим лечащим врачом, психиатром Паулем Флексигом[86], а затем — Богом, с целью совершить над ним сексуальное насилие. Фрейд пришел к заключению, что врач, ставший в паранойяльной галлюцинации его преследователем, а именно доктор Флексиг, оказался тем самым человеком, к которому Шребер испытывал бессознательное сексуальное влечение. Опубликованное Фрейдом клиническое исследование было основано на «Мемуарах» Шребера (1903)[87], в которых он подробно и откровенно описывал свои психотические идеи и переживания.

По мнению Найта[88], основное положение статьи Фрейда стало одной из самых широко распространенных и фундаментальных идей психоанализа. Когда речь заходила о случае Шребера, свидетельство, которым служили опубликованные им «Мемуары», казалось неопровержимым, а потому на него должна была опираться любая теория паранойи, которая вызывала интерес. Такая теория не должна была находиться в полном согласии с главной причиной паранойи, которую Фрейд приписал гомосексуальности, но должна