тебя. Калитка была отворена — таким образом я стал по крайней мере надеяться, что ты мог бы воспользоваться удобным случаем к бегству.
Но когда наступил день, страх быть открытым и непреодолимое чувство раскаяния уже не позволили мне оставаться в стенах Флоренции. Я поспешил в Рим. Представь себе моё смущение, когда через несколько дней везде стали рассказывать эту историю, прибавляя, что убийцу, греческого врача, поймали. Я вернулся во Флоренцию с боязливым опасением; ведь если уже раньше моя месть казалась мне слишком сильной, то теперь я проклинал её, потому что для меня она была слишком дорого куплена твоей жизнью. Я приехал в тот самый день, который лишил тебя руки.
Я умолчу о том, что я чувствовал, когда видел, как ты входишь на эшафот и так мужественно страдаешь. Но в то время, когда твоя кровь лилась ручьём, во мне утвердилось решение усладить тебе остальные дни твоей жизни. Что произошло дальше — ты знаешь. Мне остаётся только ещё сказать, зачем я совершал с тобой это путешествие.
Как тяжёлое бремя, меня угнетала мысль, что ты мне всё ещё не простил; поэтому я решил прожить с тобой много дней и наконец отдать тебе отчёт о том, что я сделал с тобой.
Грек молча выслушал своего гостя. Когда гость окончил, он с кротким взглядом подал ему правую руку.
— Я хорошо знал, что ты должен быть несчастнее меня, потому что тот ужасный поступок, как тёмная туча, будет вечно омрачать твои дни. Я прощаю тебя от всего сердца! Но позволь мне ещё один вопрос: как ты попал под этой внешностью в пустыню? Что ты предпринял, купив мне в Константинополе дом?
— Я поехал назад в Александрию, — отвечал спрошенный. — В моей груди кипела ненависть ко всем людям, пламенная ненависть особенно к тем народам, которые называются образованными. Поверь мне, среди моих мусульман мне было лучше! Едва я пробыл в Александрии несколько месяцев, как последовала высадка моих соотечественников. Я видел в них только палачей моего отца и моего брата, поэтому я собрал из своих знакомых нескольких единомышленников и присоединился к тем храбрым мамелюкам, которые так часто делались ужасом французского войска. Когда поход был кончен, я не мог решиться вернуться к мирным занятиям. Я стал жить со своими друзьями скитальческой, бродячей жизнью, посвящённой борьбе и охоте. Я живу довольным среди этих людей, которые почитают меня как своего государя; ведь если мои азиаты и не так образованы, как ваши европейцы, то они зато очень далеки от зависти и клеветы, от эгоизма и честолюбия.
Цалейкос поблагодарил незнакомца за его сообщение, но не скрыл от него, что нашёл бы более соответствующим его званию, его образованию, если бы он жил и действовал в христианских, в европейских странах. Он схватил руку незнакомца и стал просить его ехать с ним, жить и умереть у него.
Тронутый гость посмотрел на грека.
— Из этого я узнаю, — сказал он, — что ты мне вполне простил, что ты любишь меня. Прими за это мою искреннейшую благодарность.
Он вскочил и во весь свой рост встал перед греком, который почти испугался воинственной наружности, мрачно сверкавших глаз и глухого таинственного голоса своего гостя.
— Твоё предложение прекрасно, — сказал незнакомец, — для всякого другого оно было бы заманчиво, но я не могу воспользоваться им. Мой конь уже стоит осёдланным, мои слуги уже давно ждут меня. Прощай, Цалейкос!
Друзья, которых судьба так чудесно свела вместе, обнялись на прощанье.
— А как мне назвать тебя? Как зовут моего гостя, который вечно будет жить в моей памяти? — спросил грек.
Незнакомец долго смотрел на него, ещё раз пожал ему руку и сказал:
— Меня называют господином пустыни, я — разбойник Орбазан!
Александрийский шейх Али-Бану и его невольники
Альманах сказок января 1827 года для сыновей и дочерей знатных сословий
Märchen-Almanach auf das Jahr 1827 für Söhne und Töchter gebildeter Stände
[Сборник, 1826 года]
Во второй альманах Гауфа вошли сказки из цикла «Александрийский шейх Али-Бану и его невольники», а также сатирическая повесть «Еврей Абнер, который ничего не видал».
Александрийский шейх Али-Бану и его невольники
Александрийский шейх Али Бану был странным человеком. Когда он утром шёл по городским улицам, обвитый чалмой из прекраснейшего кашемира, в праздничном платье и богатом поясе, стоившем пятьдесят верблюдов, когда он шёл медленным, величественным шагом, мрачно наморщив лоб, нахмурив брови, опустив глаза и через каждые пять шагов задумчиво поглаживая свою длинную, чёрную бороду; когда он шёл так в мечеть, чтобы читать верующим поучения о Коране, как этого требовал его сан, люди на улице останавливались, смотрели ему вслед и говорили друг другу: «Вот прекрасный, представительный человек». — «И богатый, богатый человек, — прибавлял, конечно, другой. — Ведь у него дворец в гавани Стамбула! Ведь у него поместья, поля, много тысяч голов скота и много рабов!» — «Да, — говорил третий, — и татарин, который недавно прислан к нему из Стамбула, от самого султана — да благословит его Пророк! — говорил мне, что наш шейх пользуется большим уважением у рейс-эфенди[28], у капиджи-паши[29], у всех, даже у самого султана». — «Да, — восклицал четвёртый, — его шаги благословенны! Он богатый, знатный человек, но… но… вы знаете, что я подразумеваю!» — «Да, да! — бормотали при этом другие. — Это правда, и у него есть своё горе, мы не хотели бы быть на его месте. Он богатый, знатный человек, но… но…»
У Али Бану был великолепный дом на самом красивом месте в Александрии. Перед домом была широкая терраса, обнесённая мраморной оградой и осенённая пальмовыми деревьями. Там он по вечерам часто сидел и курил свой кальян. В это время двенадцать богато одетых рабов в почтительном отдалении ожидали его знака. Один нёс его бетель, другой держал его зонтик от солнца, у третьего были сосуды из чистого золота, наполненные дорогим шербетом, четвёртый держал опахало из павлиньих перьев, чтобы отгонять мух от господина, другие были певцами и держали лютни и духовые инструменты, чтобы услаждать его музыкой, когда он требовал этого, а самый учёный из всех держал несколько свёртков, чтобы читать ему.
Но они напрасно ожидали его знака. Он не требовал ни музыки, ни пения, не хотел слушать изречения или стихотворения мудрых поэтов