тряпке лицом — два пятна глаз, полоска рта и вертикально к ней — полоса носа. Так рисуют дети.
— Это я, — усмехнулся лесник. — Это меня повесили. Так сказать, заочно, на устрашение врагам.
— Кто повесил?
— Сукры. Давно повесили, весной еще.
Зуй привязал вожжи к стволу. Лесник сиял с арбы рюкзак.
— Очень мною недовольны, — сказал лесник не без гордости. — Вот и пришлось куклу сооружать. Наглядная агитация.
— А почему здесь пусто? — спросил я.
— А кому здесь быть? Какие бабы остались и старики — в поле. Мужиков, кто не скрылся, забрали в гору. Сам понимаешь…
Лесник закинул ружье за плечо и пошел к одному из домов. Я последовал за ним в раскрытую дверь и окунулся в тяжелый, затхлый воздух. Было темно, лишь через дыру в крыше падал свет. Лесник опустил рюкзак на землю.
— День добрый, — сказал он.
Ответа не было. Под стрехой завозилась птица, и оттуда, сверкнув в косом луче света, ко мне спланировало знакомое розовое перышко.
— Как дела? — спросил в темноту лесник.
— Добри день, Серге, — произнес знакомый мне, глубокий, чистый голос. — Как ехал?
Глаза начали привыкать. Лесник поставил ружье в угол, прошел в дальний конец хижины и наклонился над кучей тряпья.
— Хорошо доехал, — сказал он. — Я с братом приехал. Как живешь, Агаш?
— Живу, — ответил тот же голос. — Где брат?
— Иди сюда, Николай, — сказал лесник. — С теткой познакомься.
В куче тряпья полулежала старуха в темной рубахе. Седые волосы были гладко зачесаны, лицо почти без морщин. Тетя Агаш была как две капли воды похожа на мою тетю Алену. Только без очков. Она должна была сейчас улыбнуться и спросить с неистребимой иронией учительницы, знающей, что я не выучил урок: «Без подсказки не можешь?»
— Подойди ближе, — сказала старуха. Она протянула ко мне тонкую сухую руку и дотронулась до лица. Мизинец и безымянный пальцы были отрублены.
— Она не видит, — сказал лесник.
— Твое лицо мне знакомо, — сказала тетя Агаш. — У меня был племянник с твоим лицом. Он взял меч. Его убили, он был умный.
— Я зажгу свечу, — сказал лесник. — Здесь у тебя темно.
— Помнишь, где лежат свечи? Как живет Луш?
Я обернулся к леснику. Лесник зажигал свечу.
— Луш передает тебе привет и подарки, — сказал он.
— Спасибо. Мне ничего не надо. Зуй меня кормит.
Вошел Зуй, он с грохотом ссыпал у глиняного очага посреди хижины охапку дров.
— Будете пить, — сказала тетя Агаш. — Устали. У меня нет ног, — добавила она, повернув ко мне лицо. — Зуй, сделай.
— Агаш по-русски почти как мы с тобой говорит, — сказал лесник. — Одни раз слово услышит и уже помнит. Ты ихнего настоя много не пей. Полчашки и хватит с непривычки. Но бодрость дает.
— Яблоки, яйца — это отсюда?
— Отсюда. Что обыкновенное, я Маше не запрещаю. С деньгами у нас не богато. А ведь здешним помогать надо. Но яйцами я не велел торговать. Строго запретил Из них купу делают — такое лекарство. Но ты же Машу знаешь — своенравная.
В очаге трешали сучья, и на лицо тети Агаш падали отсветы пламени.
Агаш протянула руку за нары, на которых сидела, и достала оттуда две эмалированные кружки. Кружки были наши, обыкновенные. Сергей Иванович сказал:
— Мы сюда много принести не можем. Опасаемся.
— Да, — сказала тетя Агаш. — Нам опасно богатство. Чашки чистые. Курдин сын мыл в горячей воде. Серге боится синей лихорадки. Много людей умерло от синей лихорадки.
— Не за себя боюсь, — сказал лесник. — К нам туда боюсь инфекцию занести.
— Сейчас нет лихорадки, — сказала Агаш. — В нашем роду никто не умер. Серге принес круглые камни.
Я не понял, обернулся к леснику.
— Таблетки принес, — сказал Сергей. — Отправился, понимаешь, в аптеку. Знания у меня в масштабе журнала «Здоровье» — я выписываю. Аспирин взял, тетрациклину немножко, этазол. С антибиотиками я осторожность проявлял, чтобы побочных эффектов не было. Каждую таблетку пополам ломал. Ничего, обошлось.
— Ну, знаете, — сказал я. — Порой я удивляюсь. Вы взрослый человек. Вы же могли повредить. Организмы…
— Я не мог глядеть, как люди помирают, — отрезал лесник.
В его поступках была определенная логика, но правильна ли она?
Я взял кружку с настоем. Настой был теплым, пряным. На дне кружки лежали темные ягодки.
— Пей, не спеши, — сказал лесник. — Я тут человека жду.
Словно услышав его, в хижину вошел человек.
Агаш сказала что-то строгим голосом тети Алены.
— Сердится, что без предупреждения пришел, — пояснил лесник. — А чего сердится? Кривой всегда так. Конспиратор.
Высокий одноглазый мужчина в коротком черном балахоне, подпоясанном ремнем, на котором висел короткий меч, поклонился Агаш. Лесник поднялся и, прижав руку к — сердцу, подошел к пришедшему. Кривой заговорил быстро, швырял словами в лесника. Все замерли.
Лесник переспросил его, на несколько секунд задумался. Потом сказал со злостью, по-русски:
— Говорил же я, предупреждал! Ну что ты будешь делать? — Взгляд скользнул по моему лицу. Но вопрос относился не ко мне. — Я иду. А то их как котят передушат.
— Что случилось? — спросил я.
— Мой брат останется здесь. — лесник подтянул ремень гимнастерки. Остальные молчали. Смотрели из меня. Я был обузой, помехой.
— Вы надолго? — спросил я. Первой реакцией было не согласиться: если все идут, значит и я иду. И в ту же минуту я понял, что надо слушаться Сергея Ивановича, как слушаются проводника в горах. Только неясно, сам-то он знает дорогу?
— Ненадолго, — оказал лесник. — Осложнение получилось. Если что, сам найдешь, куда идти? Дорогу не забыл?
— Может, все-таки с вами?
— По незнанию еще чего натворишь. Ружье тебе оставлю. С ружьем мне нельзя.
— Почему?
— А если оно им в лапы попадет? У меня и так на совести всего достаточно.
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
9.⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
— Дай мне кружку Серге, — сказала тетя Агаш. — Я допью. Я передал ей теплую кружку.
— Можно я выйду, погляжу вокруг?
— Не ходи далеко, — сказала слепая. — Тебя нельзя видеть.
Я вышел на свежий воздух. Повозка уже переехала мостик и удалялась по дороге, окутанная пылью. Ветер раскачивал куклу. Полоска рта улыбалась. Я заглянул в соседнюю хижину. В ней стоял запах пыльного сена. Одно из бревен потолка рухнуло, и полоса света со взвешенными в ней пылинками лежала на полу, усеянном черепками и щепками. Деревня была наполнена звуками, рожденными ветром, — скрипели жерди и доски, шелестел сор в узкой щелк между домами. Звуки эти были пустыми, нежилыми.
Да, это тебе не просто другой континент.