Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бросаю трубку. Слезы. Стук колес. Тихая истерика, переходящая в ступор. Воспоминания, мысли. Невозможно. Это невозможно. Руки холодные. Холод везде. Меня пробивает озноб. Я все знаю. Теперь я все знаю про него. Мой друг. Мой учитель. Веселый, жизнерадостный. Как??? Почему мы раньше не заметили? Это преступление… Почему не позвонили в милицию?
Сестра. Катя. Она не верила. Она сказала, что все это неправда. Звонила. Что-то кричала в трубку сейчас. Уже не помню. Не помню. Не хочу знать. Ехать сутки. Стук колес. Бесконечные сигареты в тамбуре. Дым так успокаивает. Нет, ложь. Ничего не успокаивает. Вагоны мерно покачиваются, колеса отстукивают мерный ритм. Сутки на северо-запад. Как можно дальше отсюда. Взорвите эту планету. Сейчас же. Можно я умру прямо сейчас, здесь? Я хочу перестать чувствовать эту боль.
Мы разгоняемся. На окнах причудливые рисунки. Я не могу больше их видеть. В детстве так любила рассматривать зимние узоры на стекле. Сейчас тошнит. От всего. Скорее, дальше, прочь из этого города. Я не знаю, что мне делать. Я рассказала всем. Многие не могут поверить. Может, экскурсии организовать?
Тщетно пытаюсь заснуть. Вспоминаю ту ночь. Когда осталась с ним в квартире одна. Все еще не веря. В надежде получить доказательства. Лучше бы я этого не делала! Один на один в квартире с педофилом, который уже разоблачен. Он не догадывается, что я знаю. Он это чувствует. Он уже унюхал запах опасности. У него всегда с собой нож. Охотничий нож с острым лезвием. Он носит его на поясе. Ложимся спать. Я притворяюсь. Спустя некоторое время он встает со своей раскладушки. Берет перчатки, шапку, нож. Идет к двери в темноте. Ночь. Он все знает. Он знает, что я знаю.
У него нож. Он методично раскладывает на тумбочке в прихожей предметы. Свой кошелек, паспорт, смятую анкету мальчика из «объединения». Его ученика. Того самого. Девять лет. Карие глаза. Темные волосы. Он называл его Пиратом. Он любил давать детям клички. Таким способом он хотел показать, что идет к ребенку домой. Идет мстить. Он обещал. Он обещал, что, если мальчик откажется от занятий в его кружке и перестанет посещать индивидуальные занятия с поцелуями, – он убьет его и его родителей и покончит с собой. Потому что это любовь. Его любовь умрет только вместе с ним. Я все знаю. Я бросаюсь к двери, я вижу, как блестит на его поясе остро заточенный нож. Я вижу его. Я представляю, как он войдет мне под ребра. Я бегу. Но он пугается. Пугается меня и говорит нелепость: «шел в туалет». Я вынимаю ключи из двери и прячу. Два часа до рассвета. Он засыпает. Меня колотит. Охотничий нож, паспорт, детская анкета мальчика на тумбочке. Я забираю свои ключи и ухожу. Нет, это все неправда, это страшный сон. Мне все это приснилось. Нет, не убеждает. Было, было, было. Это не кино. Нельзя нажать красную кнопку. Нельзя.
Все, не могу заснуть. Беру плеер, выхожу в тамбур, закуриваю. Встречаю рассвет. Мимо проносится другая жизнь. Поселки, поля, реки, полустанки. Деревья, деревья, деревья. Возвращаюсь в вагон. Ксюша не спит. Идем в вагон-ресторан. Заказываем вино. Закурили. Молчим. Пьем. Смотрим в окно. Я знаю, о чем думает она. Она знает, о чем думаю я. Рюкзачок с Микки-Маусом, школьный дневник, нож, анкета, карие бездонные глаза ребенка. Длинные ресницы. Никуда от этого не деться. Поезд мчит все дальше на северо-запад. Скоро Питер. Светает. Возвращаемся в вагон и проваливаемся в сон.
Будит проводница. За час. Свет, бессмысленный и беспощадный свет в вагоне за час до прибытия поезда. Достаю плеер, слушаю музыку. Болота, деревья, болота, деревья. Московский вокзал. Платформа. Город. Другой город. Уехать за тысячу километров, чтобы подумать. Бессмысленно бродим. Улицы, переулки, набережные, кладбище, Александро-Невская лавра. Ставим свечки. Уходим. Спускаемся в метро. Поток пассажиров выплевывает нас где-то на Невском. Дворцовая. Эрмитаж. Набережные Невы. Мосты, мосты, мосты. Холодно. Вечер. Интернет-кафе и случайные знакомства. Нужно где-то спать. Гостиница, бутылка шампанского на двоих, тайно пронесенная мимо ресепшен. Маленький уютный номер с двумя кроватями и сломанным шкафом. Утро. Прогулки. Снова в поезд. Обратно. Мы успели все обдумать, мы все решили.
Мне кажется, я спала сутки. Проснулись в Воронеже. Пришли в ту квартиру. Я с ходу схватила старый казенный стул и разбила о стену. В щепки. Под руку попалась банка ярко-красной гуаши. В стену. Вдребезги. В холодильнике нашли мартини. Выпили. Посмотрели на кровать, где три дня назад лежал Маркин с ребенком. Еще выпили. Глаза мозолит все еще нарядная, но изрядно осыпавшаяся новогодняя елка. Когда-то здесь ей было приказано служить символом праздника, Нового года. Новых мечтаний. Кутылая ель с остатками иголок. Собрали все иголки в кучу и подожгли. Гори оно синим пламенем! «Гори, прошлая жизнь, гори, страдание!» Паркет испортим… Потушили. Дым коромыслом. Разъехались по домам.
Звонит сестра Маркина. «Надо встретиться!» – «Давай! Еду. Через час на квартире». Встречаемся. Что-то говорит про любовь к брату. Про прощение. Сама не понимает. Час сидим в молчании. «Не сдашь?» – «Сдам». Слезы. Слезы. Не выдерживаю. Хватаю бейсбольную биту. Скидываю на пол тарелки на кухне. С размахом. Те, что не разлетелись вдребезги, добиваю битой. Катя присоединяется. Перенесли. Выдохнули.
Поворот ключа в замке. Пришел Маркин. Что-то несет про извинения и искреннюю любовь к детям. Не понимаю. Смотрю через плечо в его ноутбук. Форумы педофилов. Таблетки. Суицид. Думала – он для себя. Нет. В итоге дал таблетки другому своему «возлюбленному» двенадцати лет. Его он называл Третий. Почему – не помню. Было у него какое-то обоснование. Сказал, что он такой уже восемь лет (на тот момент), и умолял принять его таким, какой он есть. Оставила его с Катей плакаться друг у друга на груди, уехала. В тот день она хотела вскрыть вены.
Прошло недели две. Решилась. Напоили его, забрали ноутбук. Все вместе. Позвала подруг. Скопировали на флешку содержимое. Пошла в прокуратуру писать заявление. До этого с мамой ребенка поговорила. В ее машине. Ей все равно. Убедилась в правильности своего решения. Только на моих глазах он совратил четверых мальчиков. Уговорила детей не молчать. Нашла свидетелей. Дали показания все.
Обещали посадить. Выпустили через три дня. Этого я уже не знала. Ключи от квартиры отдала хозяину. Через полгода – шок: уголовное дело прекращено. Он опять со своими мальчиками. В клубе. Арт-директор. Знакомые рассказали. Ушла с головой в учебу. Пыталась понять, как такое возможно в нашей стране. Не смогла. Мне восемнадцать, как я могла в такое вляпаться? Многие смотрели с укором: «Как ты могла сдать его прокурорским? Он же наш друг! Лезть в чужую личную жизнь неприлично»! Личная жизнь двадцатичетырехлетнего парня с девятилетними мальчиками? Новое веяние. Вазелин, все дела. Тошнотворно. Противно. Ничего нельзя сделать. Улыбаемся и машем. Забыли. А я не могу. Не могу забыть.
Прошло два года. Я выявила и посадила на тот момент уже больше четырех десятков таких, как он. Маркин мне здорово помог, сам не зная того. Его компьютер дал мне доступ на педофильские форумы, я изучила педофильский сленг и повадки. Я создала сотню виртуальных педофилов. На эту приманку попались многие. Обо мне говорят, мой блог цитируют СМИ, меня зовут на ток-шоу. Даю интервью «Комсомолке» и рассказываю про Маркина. Снова уголовное дело, снова допросы. Все впустую. Хоть и прокуратуру расформировали на следственный комитет и прокурорских, и дело не в районе, а в области. Ноль толку. Звенящая тишина.
Переехала в Москву. Работала над проектом. Осенью 2013-го ездили с операми задерживать банду педофилов в Егорьевск. Греюсь в чьей-то «Тойоте». Звонок. Воронежские журналисты сообщают: «Маркина задержали в очередной раз». Просят комментарий. Что-то говорю. Не помню. На автомате совершенно. Скидывают ссылку на статью.
«В течение нескольких дней полиция искала пропавшего одиннадцатилетнего мальчика. Маме он сказал, что ушел гулять с другом, но ночевать не вернулся. Благодаря телефонному биллингу найти ребенка смогли. Он был на квартире у двадцатидевятилетнего Максима Маркина. Следователи начали проверять, не были ли в отношении подростка совершены какие-либо противоправные действия. От увиденного следователи были в шоке.
В квартире у «дяди» нашли фото и видео эротических снимков подростков. Пропавший мальчик рассказал следователям, что с ним делал дядя Максим. В гостях мальчики должны были голыми позировать перед камерами, пока их взрослый друг снимал видео и фото. Кроме этого «дядя» Максим подходил к школьникам и дотрагивался до их интимных мест. За работу школьники получали деньги и подарки.
Как ранее рассказывали в СУ СК по Воронежской области «Блокноту Воронеж», пострадавший одиннидцатилетний мальчик не сильно переживал о случившимся.
– Мальчик сожалел, что так и не получил деньги. Создалось впечатление, что ребенок был на той квартире не один раз, рассказывал обо всем так, словно речь шла о чем-то будничном, – рассказали в Следственном отделе по Коминтерновскому району СУ СКР.
- Рекреационный туризм - Юрий Шаруненко - Прочая научная литература
- Сексуальная культура в России - Игорь Семёнович Кон - Культурология / Прочая научная литература / Эротика, Секс
- Трансформация массового сознания под воздействием СМИ - Мария Владимирова - Прочая научная литература
- Оценка рекреационных систем - Станислав Махов - Прочая научная литература
- Деловые журналы США и России: прошлое и настоящее - Андрей Владимирович Вырковский - Культурология / Прочая научная литература