Кто-то из местных вспомнил про шамана и про дикие и странные происшествия в городе, про негаснущую надпись. Среди солдат пошли слухи, что гертонская обувь — проклята. Целые роты и батальоны отказывались носить гертонские сапоги. Рабочие с кожевенного роптали и боялись выходить на смены — их вины в происходящем не было, но коситься и отплевываться при их виде начинали всё чаще и чаще. Солдаты и вовсе грозились вернуться в город и разнести фабрику по кирпичику.
Наступление застопорилось — в вельде на жаре что в штиблетах, что босиком — всё едино, много не навоюешь. А найти замену самому массовому производителю армейской обуви быстро было просто невозможно. Бардак нарастал, хотя количество случаев возгорания сапог уменьшалось с каждым днем, а среди загоревшихся попадались пары из Лисса, Зурбагана, Альянса — черт знает, откуда еще. Но эти случаи были единичными.
Огромный грузовоз с сапогами привезли только через месяц — с Аппенинских островов, и таким образом решили проблему, которая и без того решилась сама собой. Резервуар с анилиновым красителем на гуталиновом заводе братьев Иганов, которые с началом войны занимались исключительно поставками в армию, уже показал дно.
XVIII ОГНИ ЛИССА
Это оказалось чудовищно просто — Фахнерт дал на лапу таможенному чиновнику, тот поделился с береговой охраной — и "Малышка" вошла в устье болотистой речушки у колонии Кантервиль — мерзкого, пропахшего тиной и древесной смолой местечка в десяти верстах от Лисса. У нашего капитана тут был знакомец — Гоан Гнор, он со своей женой Дэзи и детьми жил на отшибе, в крепком каменном доме и враждовал со всем светом, потому что был человек принципиальный и порядочный. По этой же причине он ненавидел Грэя и Федерацию и мечтал переехать в Наталь — но из четырех его детей двое болели и не вынесли бы дорогу.
Мы привезли для ребятишек антибиотики, хинин, ацетилсалициловую кислоту — и Гоан в лепешку готов был расшибиться ради нашего дела.
"Малышка" ушла в море, ведомая своим неистовым капитаном — таможенник демонстративно прикрыл глаза ладонью. Фахнерт продолжал охоту на корабли. А мы впятером переоделись в рабочие комбинезоны на шлейках, грубые ботинки и клетчатые рубахи, загрузили фургон реечками и штапиками — у Гоана была лесопилка — и отправились в Лисс. Он честь по чести оформил нас наемными рабочими, справил все документы и обещал помочь трудоустроиться — с рабочими руками были проблемы, почти все низкоквалифицированные рабочие отправились в армию — там заработок был куда выше. Могли попытаться загрести и нас — набор добровольцев шел агрессивно, напористо. Поговаривали и о мобилизации. Потери росли, и, даже несмотря на оплату и обещанные участки земли на берегах Лилианы и Руанты, поток волонтеров иссякал. Но мы не собирались тут задерживаться.
Через три дня должна была проходить церемония чествования павших героев. И чествовать собирались излюбленным у лиссцев способом — музыкой и небесными фонариками. Я пропустить это событие никак не мог: уж больно въелась мне в память фантастическая картина, которую я видал на карнавале: гавань, полная парусных кораблей, и мерцающие огни, летящие в ночном небе.
Фургон трясся на мощеной булыжником дороге, народ дремал на паллетах со штапиками, Арис что-то чиркал в блокноте. Он диковато выглядел в этой простой, грубой одежде из плотной хлопчатобумажной ткани и чувствовал себя неловко. Остальным было наплевать — Эш и Тесфайе и вовсе повалились друг на друга и храпели в два голоса. Кузьма жевал травинку, посматривая из-под тента на пробегающие по небу облачка.
— Тпр-р-ру! — сказал Гоан, — Ну, чего вам еще надо, мистер Корк?
Послышалось конское ржание и топот — там явно было несколько всадников.
— Чего мне надо? — взревел прокуренным, хриплым голосом некто, — Чего мне надо, сукин ты сын? Мне надо, чтоб ты сдох и оставил Дэзи в покое!
— Послушайте, восемь лет прошло, мистер Корк! Ну, сколько можно..
— Сколько можно, сукин ты сын? Гоан, мать твою, это каким ублюдком нужно быть, чтобы не пускать детей к врачу? Я прямо сейчас заберу Вилли и Джесси, и...
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Я и за милю не подпущу к моему дому этого коновала! Черт побери, когда Пампкинс захлебнулся в речке, доктор Баш вдувал ему в задницу табачный дым из клизмы! Вы понимаете? Это шарлатан, а не доктор!
Снаружи загомонили, и другой, молодой голос произнес:
— Но Пампкинс вот он — жив и здоров! Так что держи свой поганый рот на замке, Гоан!
— Верно, Колин! — снова заговорил хриплый, — Так что прямо сейчас я еду...
— Да никуда вы не поедете, мистер Корк. Друзья привезли мне лекарств, дети идут на поправку...
— Друзья? Откуда у тебя друзья, сукин ты...
— Да что с ним говорить? Стащите его на землю, ребята!
Послышался стук подошв о землю, скрип конской упряжи и фырканье лошадей — всадники спешивались, а потом Гоан Гнор принялся грязно ругаться — началась драка.
Мы всё это время напряженно ждали конца разговора, а когда всё обернулось таким образом, Кузьма сказал:
— Командир, может быть он и сукин сын, но...
Арис прищурился:
— Он наш сукин сын, да?
Я кивнул:
— Впе-е-еред!
И мы полезли наружу.
Там было семь или восемь мужчин — крепкие, грузные детины во главе с седым краснолицым джентльменом, чьи грубые черты лица лишь отдаленно напоминали миловидный облик миссис Дэзи Гнор, супруги Гоана. Цепкие руки кантервильцев уже вцепились в штанины и тащили мистера Гнора вниз с облучка. Он дрался как тигр.
Наше появление стало для нападавших полной неожиданностью. Одно дело — навалиться кучей на одного, другое — противостоять лицом к лицу целой команде. Да и народ у нас попался свирепый! Тес накинулся сразу на двоих, ухватив их за грудки своими мощными мускулистыми руками, и потащил увальней в сторону, чтобы без помех с ними разделаться на обочине. Эш метнулся в ноги толстому рыжему дядьке, сбил его в пыль и навалился сверху, нанося удары обеими руками.
То, что делал Арис, живо напомнило мне технику боя Императора. Конечно — не было в нем той совершенной грации, он отличался от Его Величества так, как девка из кордебалета отличается от примы-балерины, но — вот эта плавность движений, заломы и броски, и скупая эффективность — техника их имела одни и те же корни.
Мы с Кузьмой особенно не мудрствовали. Преторианец пинком ноги отшвырнул от Гоана какого-то типа в красной рубахе и сцепился с ним в клинче, а я сходу получил по роже от того самого седого джентльмена, охнул, а потом раз-два — влепил ему двойку по корпусу, и мы принялись кружить друг вокруг друга, обмениваясь ударами.
Гоан не медлил — он сиганул с подножки фургона в самую кучу, и, воодушевленный нашим вмешательством, набросился на обидчиков, орудуя кулаками, локтями, коленями, зубами и ногтями. В драке он был страшен.
Я успел еще раз крепко поймать по уху, врезать седому под коленку и разбить ему нос так, что по белой рубашке и плотной жилетке у него текла кровь, когда Гнор крикнул:
— Довольно! Мистер Корк, прекратите это, пока ваши сыновья и работники не превратились в калек!
Седой шагнул назад и крикнул:
— Хватит, парни! Правда — хватит!
По-хорошему — мы победили, хотя и не без потерь. Целыми у нас были только двое — Арис и Тесфайе. Но молодчики из Кантервиля пострадали явно серьезнее — четверо из них не могли самостоятельно подняться, остальные имели отметины на лицах, рваную одежду, прихрамывали и держались за отбитые места. Корк сказал:
— Я смотрю, ты-таки обзавелся друзьями. Может быть, ты не так и безнадежен, Гоан... Но знай, если с моими внуками что-то случится — я убью тебя, убью насмерть.
— Идите к черту, мистер Корк, и не лезьте в мою семью! — вызверился Гоан, сжимая кулаки.
Они убрались с дороги, давая фургону возможность проехать. Поводья слегка ударили по спинам мулов, животинки потрусили вперед, сдвигая с места наш транспорт. Гнор отодвинул полог, и теперь мы видели его ссутулившуюся спину.