Взяв стакан в руки, он начал медленно отхлёбывать из него, наслаждаясь маслянистым вкусом односолодового виски, обжигающего не полость рта, а уже гортань с пищеводом, медленно стекая внутрь тела, уставшего от впечатлений дня, полковника.
Глава 16 Навстречу неизвестному и неочевидному
Время текло, как вода, устремляясь вперёд и вперёд, без жалости развеивая в пространстве секунды, минуты, дни и часы. Его неумолимый бег напоминал мне о гильотине. Уже был сооружён станок, и подвешено тяжёлое лезвие. Палач, протирая масляной ветошью новенький напильник, приступал к заточке лезвия.
Вот только, кто будет очередной жертвой, на этом театре войны, и положит свою голову на станок смерти, подставляя шею под удар, спущенного с высоты, острого лезвия.
Весь в тягостных раздумьях, я выпил сильно разведенный эликсир унганов. Не знаю, что на меня нашло, но всё, случившееся в последнее время, поколебало мою веру в технологический прогресс и торжество ума, и оставило небольшой кусочек сознания, для необъяснимого.
Безотрывно всматриваясь в костёр, я впал в транс, наблюдая над бесконечной игрой огня. Покачиваясь, из стороны в сторону, я увидел прямо перед собой размытые фигуры людей. Они двигались в саванну, а сейчас шли через джунгли, находившиеся возле реки.
Сфокусировав на них взгляд, я различил небольшие корабли, с которых выпрыгивали всё новые, и новые людские фигурки. Эти фигурки строились в колонны, и исчезали среди листвы деревьев. Одеты они были в светлую униформу, с неизвестными мне знаками различия. Все были вооружены винтовками, и все были неграми.
Раздалась команда на языке, которого я не знал. Моё сознание перевернулось, показанная мне картина мигнула, и исчезла, взамен навалилась пустота. Всё тело пронзили маленькие иголочки, заставив меня задрожать. Сознание снова трансформировалось, и показало другую картину.
Большое количество людей, с белой кожей, руководили чёрными носильщиками, которые тащили на себе части механизма. Мой мозг услужливо подсказал, что это были колёса и лафет. Затем сознание снова мигнуло, и я очнулся. Страшно болела голова, во рту пересохло, как с тяжёлого похмелья. Руки дрожали мелкой дрожью, а всё тело было усеяно мелкими капельками пота, которые соединялись между собой, и стекали тонкими ручейками вниз.
Вот так посидел у огонька, покурил траву. Правда, я не курил, а пил, и не траву, отвар или спирт, а настойку… горькую. Даже скажем, очень горькую, и противную. Во рту отчётливо ощущалась горечь будущего поражения.
…Ять, скорее всего, эти людские фигурки идут по мою душу, и я, несомненно, видел будущее. Не знаю, как, но то, что я видел, имело непосредственное отношение ко мне, в этом не было никаких сомнений. Вот же, заварил кашу.
«Не буди лихо, пока оно тихо».
Хотелось крикнуть — «не виноват я, они сами первыми напали!» Но это всё детский лепет. Не сейчас, так потом. Не мытьём, так катаньем. Всё равно, ко мне бы пришли, и вздернули на суку. А не вздёрнули, так заставили бы пятки лизать, да ещё приговаривать при этом… «Ах, какая вкусная грязь на ваших пятках… сэр». Ну, или мусью. Да хоть… герр, или ага, всё одно, не жизнь.
Родился свободным, и сдохну свободным, хоть чёрным, хоть белым. Не лизал, и не пресмыкался ни перед кем раньше, и сейчас не буду. А вот сон был не иначе, вещим. Эти солдаты, чьи же вы будете? И команда на неизвестном языке. Я напряг мозг, вызвав ещё одну вспышку головной боли, зато пришло понимание. Эти гортанные слова, обилие слов, звучащих, как бы, в нос. Французы, кто ж ещё.
Мало вам печального опыта Наполеона, решили, что в Экваториальной Африке получится блиц-криг. Ладно, ладно, будет вам блиц-криг, и не только. Жалко, танков нет, и самолётов тоже. Ну, будем считать, танки все сломались, а самолёты сгорели на аэродромах, остались одни винтовки, и ножи.
Как будем воевать, да ещё и на два фронта. С запада — французы, с востока — махдисты с англичанами, с юга — враждебные племена, подзуживаемые англичанами, бельгийцами и немцами. А на севере — оголтелые туареги, и прочие берберы. ЗА-МЕ-ЧА-ТЕЛЬ-НО!
Чтобы успокоиться, я приказал позвать мне Момо, Ярого, Луиша, Бедлама, и раса Куби, и принести трофейный пулемёт. К тому времени, как пришли мои военачальники, я уже, вовсю, чистил и смазывал пулемёт. Конечно, это был один из первых образцов, ещё не доведённый до совершенства, но, тем не менее, это был пулемёт, а не картечница, или митральеза.
Чистка оружия всегда успокаивала меня. Когда держишь в руках вороненые части автомата, или любого другого оружия, чувствуешь скрытую мощь и угрозу, заложенную в них конструктором. Это успокаивает, даря уверенность в своих силах, и неся беду твоим врагам.
Необходимо было решать, как поступать дальше. Дождавшись, когда все соберутся, я задал один вопрос. — Как будем воевать с двумя врагами?
— Момо отделался фразой — «Всех рэзать!»
Бедлам — «организовать оборону».
Луиш — «Надо договариваться, и вступать в переговоры».
Рас Куби промолчал, выразительно глядя на меня своими глазами. Самым хитрым оказался Ярый, ответивший — «Как скажет вождь».
Замечательный… мужик, меня вывез в Геленджик. Я тут двадцать минут разорялся, расписывая, какие угрозы нам предстоит отразить, причём с двух сторон, а они всё решение перебросили на меня. Ты — вождь, ты — и решай!
А я академии не кончал, и военное училище тоже. Как мне воевать?
Всё это вопросы без ответов. Я положил руку на кожух охлаждения пулемёта. С чего надо начать, а начать надо, как говорил начальник заставы, где я проходил службу, с оценки своих сил и средств.
Итого, в своём распоряжении, я имею: две тысячи стрелков, слабо подготовленных, конечно, но подготовленных, и вооружённых винтовками разных систем. Пятьсот «партизан», вооруженных, в основном, луками, копьями и мечами, многие из которых отлично подготовленные диверсанты, в местном значении этого слова. И уже, около одной тысячи воинов, представлявших собой слабо вооружённых, и мотивированных, представителей различных племён.
Православная коптская церковь пока имела ничтожное влияние, и не могла поднять боевой дух моих воинов, пока всё держалось на удаче, постоянных победах, и вере в своего вождя — унгана.
Что касается имеющихся средств поражения, то танков не было, как не было артиллерийских орудий, кстати, а как насчёт миномётов. Их же ещё не придумали, а эти штуки очень полезные, да ещё не тяжёлые, 120-мм миномёты, или более лёгкие 80-мм, а ротные — 56-мм, это же красота! Его один миномётчик мог легко собрать и нести, а двое других, из его расчёта, запас мин к нему. Правда, и мин к нему надо не меряно.
Но вот, в условиях африканского бездорожья и сильно пересечённой местности, это просто находка. Здесь не было шоссейных, или хотя бы грунтовых, дорог, здесь не было железных дорог, первые ветки которых только планировали проложить, а все грузы перемещались либо с помощью носильщиков, либо по судоходным рекам, коих было немного, да ещё и с порогами, мешавшими судоходству.
Помимо винтовок, у меня имелось три пулемёта. Фантастика! Кто бы знал, из всех сидящих напротив меня, о их существовании, а если бы узнал, то только тогда, когда словил бы пулю от него, да его ещё и приобрести надо, в обход официальных каналов.
Пулемёт, на котором сейчас лежала моя рука, был изрядно поврёжден, в процессе доставки людьми Момо, но они даже не представляли себе всей его ценности. Спасибо, что дотащили его вообще, а не бросили, как бесполезную железяку.
Вот, в принципе, и всё. Копий, стрел, ножей и мечей мне хватило, чтобы вооружить ещё очень многих. Но пока некого. Прежде всего, предстояло решить вопрос оповещения об опасности. На заставе всё было чётко. Сигнальная полоса, сигнальные мины, радиостанции, полевые телефоны. Патрули, служебные собаки, бинокли, наконец.
Этого у меня не было. Предстояло организовывать сигналы кострами, устраивая сторожевые посты. Решено! Я стал отдавать указания Бедламу об организации постов, на самых танкоопасных, тьфу, просто опасных направлениях. Придумал и его состав.