— дуры, не видящие дальше своего носа! На что там крыса повелась? На мышцы и… ах, да! Её ж, оказывается, голоса заводят! Алексей сдерживается, чтобы не сплюнуть гадливо — не хватало ещё, чтобы эйн Астерги заметил…
Хотя он и так заметит всё, что ему потребуется. В этом Алексей не сомневается ни капли.
И вот что ему надо-то?
Алексей приостанавливается, чтобы поправить заплечный мешок, к которому надо бы приделать нормальные лямки… подкинуть, что ли, на правах брата крысе работу? Она, поди, рада будет помочь… Алексей не фыркает только потому, что боится привлечь к себе внимание эйн Астерги.
Началось всё с того, что эйн Астерги заявился на второй день после встречи возле беседки на занятие с эйн Иданнги. Долго смотрел на то, как Алексей пытается сделать что-то, чего до сих пор не может толком понять. Что значит — принять стихию? Как это?
…и стоит ли, если при малейшей попытке всё тело прошивает болью…
Эйн Астерги, которого, к слову сказать, Алексей заметил далеко не сразу — догадка о том, что тот может при желании передвигаться совершенно бесшумно, к сожалению подтвердилась — некоторое время просто стоял, прислонившись к стене рядом с дверью, ведущей прочь с огороженного дворика, а потом просто заявил, что эйн Иданнги делает всё совершенно не так, и что у него самого обучить Алексея выйдет гораздо проще.
Алексей впервые тогда увидел эйн Иданнги разъярённым. Причём — бессильно. Как будто бы он не может никак возразить. Ни словом, ни делом. Почему? Разве же он не… Алексей чуть заметно переводит дух, бездумно глядя на почти полностью облетевший куст… чего-то там. Стоит признать, что он совершенно не понимает, как именно устроена семья Трок. И поэтому просто не может сейчас оценить… Так или иначе, но с того момента Алексей оказался то ли в личных рабах, то ли в учениках у эйн Астерги. И, надо это признать, обучение магии, в которую до сих пор верится плохо даже при том, что Алексей на себе испытал её действие, пошло значительно проще и быстрее. Пусть он всё ещё понял, как не то, что слиться со стихией, но даже просто ощутить её в себе, но по словам эйн Астерги слияние не так уж и важно. Тем более, что в нынешних реалиях это всегда сопровождается болью.
Надо признать — учитывая оговорку про боль, слова про необязательность слияния воодушевляют. Всё же добровольно причинять себе боль вряд ли кто-то согласится… не считая извращенцев и фанатиков… если, конечно, между ними есть какая-то разница…
Только вот терпеть само присутствие эйн Астерги попросту невыносимо. Ожидание… Алексей и само не скажет, чего именно… заставляет дрожать мышцы, колотиться сердце. И ведь эйн Астерги не делает ровным счётом ничего! Просто идёт где-то чуть впереди или позади. Просто стоит рядом. Объясняет что-то… но тело выкручивает аж до тошноты.
Сейчас они вдвоём медленно движутся по самой границе земли, занимаемой поместьем. Не той, что принадлежит семье Трок — границы владений по словам эйн Астерги простираются гораздо дальше — но именно здесь заканчивается область, защищённая рунами. Дальше… хотя странно…
— Эйн Астерги, — Алексей заставляет себя звучать непринуждённо, но, судя по взгляду эйн Астерги, это не получается. То ли таланта актёрского не хватает, то ли просто и так понятно, как именно Алексей себя ощущает. — Почему, если руны защищают от врагов, мерзость сумела проникнуть внутрь круга?
— Мерзости… — эйн Астерги чуть ускоряет шаг, чтобы идти впереди. Не хочет, чтобы было видно его лицо? Или как это понимать? — Они не были изучены даже до Ливня. Маги, обучаемые в специальных школах тогда, только и знали, как можно уничтожить ту или иную разновидность. Ну, и иммунитет имели. А про то, как они появляются, что могут… и имеют ли хотя бы какой-то разум — нет. Существовала теория, что они связаны с чернотой… — эйн Астерги передёргивает плечами. — Было такое небесное явление до Ливня. Но… подтвердить или опровергнуть, насколько я знаю, так никто и не сумел. Хотя приверженцев и противников этого хватало… Теперь же и сами школы уничтожены вместе с большинством населения мира, и мерзости изменились. Так что я вообще удивлён, что руны их ещё хоть как-то сдерживают. Ну, хотя бы через раз, да и то… на равнине от рун уже практически никакого толка — в плане защиты от мерзости. Так что проникновение одной из них на территорию поместья — рядовой случай. Надо менять защиту…
— А почему тогда они не покидают плато? — Алексей осекается, понимая, что проболтался. А ведь он не собирался говорить о том, что видел в тот день, никому. Вообще никому. Почему-то казалось, что это… запретно? Поздно. Эйн Астерги резко разворачивается и смотрит так, что у Алексея от ужаса подкашиваются ноги. И это при том, что эйн Астерги вообще ничего больше не делает. Просто стоит и смотрит, чуть выгнув левую бровь и сжав губы, от чего крестообразный шрам становится как бы глубже. — Я… когда тренировался, взобрался на скалу у Вороньего обрыва, и по ту сторону от неё видел мерзости. Много. Они…
— Идём.
Эйн Астерги сворачивает с натоптанной дорожки и направляется напрямик к той самой скале, надо полагать. Алексей напрягает память, пытаясь сообразить, где по отношению к тому месту, в котором они сейчас находятся, расположен Вороний обрыв. Но, увы, представить не получается. Совсем.
Спустя бесконечное время они оказываются возле обрыва, и эйн Астерги практически без остановки едва ли не взлетает по скале. Алексей только и может, что проводить его фигуру завистливым взглядом, пообещать себе тратить больше времени на тренировки — как магические, так и физические, и принимается за обустройство лагеря.
Учитывая то время, что он провёл в компании эйн Астерги, Алексей ни капли не сомневается в том, что ночевать они будут здесь, под открытым небом… и плевать эйн Астерги и на позднюю уже осень, и на холод, и на… мерзостей под боком.
В истинности своего суждения Алексей убеждается, как только эйн Астерги спускается со скалы. В достаточно мрачном расположении духа. Но это не мешает ему, впрочем, похвалить за то, что Алексей успел сделать без указания, сообщить, что на рассвете они отправляются обратно в поместье, и отправить его медитировать… Опять!
Может, лучше забраться сейчас на скалу