— Кто тебе это сказал, про полюбовницу? — Ульяну неприятно кольнуло.
— Да все говорят. Верка продавщица рассказывала.
— Врет твоя Верка, не слушай ее. Нет у Гриши никаких полюбовниц. Нет и не было. Сплетни все. А что учетчицу там муж до смерти забил, так это их дело. Значит, застукал с кем. Если бы с Гришей, так затаскали бы по судам.
— Верно. Я и не подумала. Чего только люди не придумают! — Ребенок на руках Светки наелся и заснул, смешно двигая во сне губами, будто продолжал есть. Светка бережно положила его обратно в кроватку.
— Теперь спать будет, пушкой не разбудишь. Золото, а не ребенок. Спит да ест.
— Ладно, Свет, пошла я. Спасибо за адрес, глядишь, и воспользуюсь.
— Да не за что. Обидно смотреть, как мужик пропадает.
Ульяна вышла на воздух, прошла к реке прогуляться. Сердце недоброе чуяло. Но, оказалось, зря. Месяц прошел спокойно, только любовью они с Гришей редко занимались. Но Ульяна приписывала это Гришиному смятению. Утешала себя, перемелется, все пройдет. Время нужно человеку в себя прийти.
Приближался праздник Ивана Купалы. Тут Гриша и занервничал. Пить опять начал. Пока тайком, чтобы Ульяна не видела, но ее-то не обманешь. Она этот запах за версту чуяла. Чуяла, но молчала. Пусть думает, что она ничего не знает. Если чуть выпьет, так она и не против. Главное, чтобы за рамки не выходил. Но в самый канун праздника Григорий вдруг занервничал, засуетился. Накануне купил водки, выпил бутылку. Вроде спать лег, но сам не спит, ворочается. Ульяна спящей притворилась. Он посмотрел на нее, встал тихонько, оделся и вышел. Ульяна за ним пошла, посмотреть, куда это он. Думала, во дворе сидеть будет, а его нет. Обошла дом, но мужа и след простыл. На поляну, где костер зажгли, вроде неудобно было идти, на посмешище себя выставлять. Походила, походила возле дома и спать пошла. Недавно сердце беду чуяло, но не случилось ничего, Ульяна и успокоилась. Но беда — она любит внезапно подкрасться, так, чтобы не ждали. И исподтишка ударить. А потом наслаждается делом рук своих.
Гриша пришел под утро. Вращал безумными глазами, как сумасшедший. Вроде и не пьяный, а как тронутый. Весь в репьях, колючках, руки ободраны. Сел на кровать, дрожит. Ульяна обняла мужа за плечи.
— Что с тобой, Гриша? Где ты был-то? Господи! По кустам, что ли, лазил?
— Я скажу тебе, Уля, только ты молчи, никому не говори! — Гриша прижал палец к губам. Ульяне показалось, что муж не совсем здоров. — Папоротник я искал. Цветок. Вроде увижу что-то вдали, обрадуюсь, побегу что есть мочи, а это не он. Всю ночь бегал, не дался мне цветок окаянный. Устал. — Он уронил голову на руки.
— Гриша! Опять ты за свое! Ну сколько можно! Ты пил?! Пил, я тебя спрашиваю?!
— Да что ты пристала, пил — не пил! Какая разница-то?!
— Да потому что от водки это все, мерещится тебе. Очнись, Гриша!
— Я знаю, что говорю! Я трезв как стекло. А давеча мне отец мой покойный приснился, как живой. И говорит, что знает он, где клад зарыт. Только не успел он его выкопать, в яму волчью свалился, там и сгинул. Но сказать мне о том он не может, пока я цветок не найду. А найти его можно только раз в году, на Ивана Купалу. Это такое условие у него, духи лесные ему поставили. Что должен я этот цветок найти, клад отрыть. Тогда и отец успокоится. А пока покоя ему этот клад не дает, на меня вся надежда. Но не смог я, Уля, не смог! Что я ему скажу?!
— Господи, Гриша! У тебя белая горячка! Кому скажешь? Отцу покойному? Да его кости давно в земле сгнили. Или звери растащили по лесу!
— Тебе легко говорить, а мне он снится, увещевает, да жалобно так. Душу рвет. Не могу я его ослушаться, Уля, не могу! Кости, может, и сгнили, а душа-то не гниет! Неужто ты не знаешь? Душе-то покой нужен! Мается она, что дело не сделала, и приходится ей просить нас об услуге. А как еще-то?
— Ложись спать, Гриша! — Ульяна почувствовала усталость. — Выспись, отдохни. Теперь еще год ждать надо, сам сказал. Кончился праздник, завял цветок, чего теперь горевать? Подождет душа батюшки твоего еще годик, не расстраивайся. У нее, удуши, время не так течет, как у нас. Ей что год, что сто лет, все едино. Жизнь впереди длинная, успеешь.
Гриша лег на кровать, поджал под себя ноги.
— Умная ты, Уля. Утешить умеешь. Правда твоя все. — Он закрыл глаза.
— Вот видишь, и умной назвал. А то все дурой почитал. Дожи-лась.
— Прости, Уля, прости. Я сам себя иногда не узнаю.
— Спи, родной. На работу скоро уже.
Гриша заснул беспокойным сном. А Ульяна лежала, уставившись в пустоту, вспоминала, как год назад прыгнули они с Гришей через купалец. Загорелась тогда у них одежда — правду говорят, не к добру. Светка тогда сказала, что гореть им в огне страсти, но наврала, как обычно. Судьбу не обманешь.
И с того дня, как искал Гриша в лесу цветок папоротника, понеслось. Он уже стакана из рук не выпускал. Таиться перестал, пил в открытую. Как придет после работы, так обязательно с бутылкой.
А на выходные и вовсе не просыхал. Дважды даже прогулял, за что и получил предупреждение. Сказали, что третьего раза уже не будет. Гриша немного успокоился, среди недели держался, но Ульяна чувствовала, это ненадолго. Она решила использовать последний шанс — сходить к бабке в соседнюю деревню, по тому адресу, что Светка дала. Улучила момент и отправилась.
Бабку нашла сразу, хоть дом и на отшибе стоял. Но вся деревня знала, где живет местная достопримечательность. Не одна Ульяна со своей бедой к Фросе пришла. Возле избы был народ, но не так чтобы очень много. Ульяна заняла очередь. Задумалась, даже не заметила, как все разошлись и пришел ее черед. Немного смущаясь, она прошла внутрь, где на простом деревянном стуле сидела бабка Фрося. Была она старой, лет под восемьдесят, но крепкой и моложавой. Глаза блестели, узловатые руки неподвижно лежали на коленях. Ульяна почему-то поклонилась.
— С чем пожаловала, девонька? — Фрося неприязненно смотрела на Ульяну, будто та затеяла нехорошее. — Издалека пришла?
— Да нет, из соседней деревни. Муж у меня пьет, с ума сходит. Мерещится ему разное…
— Пьет, говоришь? Плохо это… А что мерещится-то?
— Нечисть всякая, русалки, отец покойный ерунду всякую нашептывает во сне… совсем человек не в себе.
— Ты подойди ко мне, — Фрося поманила Ульяну пальцем, — не бойся.
— Я и не боюсь, сама к вам пришла. — Ульяна подошла.
Бабка взяла ее за руки, приблизила к ней лицо, долго всматривалась в глаза и наконец изрекла:
— Покажи фото.
Ульяна достала и протянула Фросе. Та снова принялась его изучать, да так долго, что Ульяне показалось, знахарка уснула над ним — в комнате царил полумрак, нарушаемый лишь жиденьким пламенем свечки. Ульяна начала нетерпеливо перетаптываться с ноги на ногу. Наконец Фрося подняла на нее тяжелые веки и вперила в Ульяну свинцовый взгляд. Помолчала, прежде чем ответить.