Читать интересную книгу Кремлевские жены - Лариса Васильева

Однако Надежда Мандельштам вспоминает другое: как в отсутствие Ларисы бывала в доме ее матери, и та «сокрушалась, говоря, что не придала значения аресту Гумилева и не попробовала обратиться к Ленину — может быть, что бы вышло».

Теперь все знают, что телеграммы не было, ни ленинской, ни горьковской, ни рейснеровской — ничьей.

«Но какую телеграмму и куда? Погиб он, и не нужна ему никакая телеграмма», — вспоминается мне горько-насмешливый Булгаков.

Глубоко затаившая разочарование от несбывшейся мечты стать крупной поэтессой, Лариса Рейснер много и успешно работала в журналистике. Выпускала в свет книги очерков.

В манере ее письма сначала было много от поэтического языка: сравнения, метафоры, нарочитая красота, которую принято называть красивостью. Она писала природу, видя ее глазами поэта: «Зеленые леса открылись посередине, как книга. И чтобы она не захлопнулась, между двух листов положена синяя закладка, ясная, веселая уральская речка Косьма».

Однако где-то с 1923 года Лариса Михайловна решительно изменила стиль, как писательница совершенно «переоделась». Знакомые с ее творчеством люди отмечали зрелость, строгость, освобождение от излишних красивостей. Многие знали, что за литературной трансформацией стиля журналистки Ларисы Рейснер стоит неординарная фигура мужчины.

Карл Радек-Собельсон — один из семи членов Политбюро ЦК большевиков, действовавших после кончины Ленина. Плодовитый публицист. Остроумный и циничный. Сочинитель многочисленных сомнительных с точки зрения большевистской благонадежности анекдотов. Далеко не романтической внешности. Блуждали в журналистских кругах две строчки перефразированного Пушкина:

Лариса Карла чуть живого

В котомку за седло кладет.

Их порой называли карикатурой на Пушкина и Наталью Николаевну.

Чем Радек победил Ларису?

Он стал заинтересованным и терпеливым советчиком в литературных поисках и находках Ларисы последних лет ее жизни. Это оказалось необходимо ей для нового самоутверждения.

Быть в тени Лариса не умела. Любя поэтический мир, не став в нем первой, она медленно отходила от поэзии к прозе, от прозы — к очерку. Вместе с Радеком ездила в Гамбург, писала о баррикадах. Внезапно заболела…

Поэт Варлам Шаламов смолоду, не

приближаясь, обожал ее. Он оставил воспоминания о похоронах Ларисы: «Молодая женщина, надежда литературы, красавица, героиня Гражданской войны, тридцати лет от роду умерла от брюшного тифа. Бред какой-то. Никто не верил. Но Рейснер умерла. Я видел ее несколько раз в редакциях журналов, на улицах, на литературных диспутах она не бывала… Гроб стоял в Доме печати на Никитском бульваре. Двор был весь забит народом — военными, дипломатами, писателями. Вынесли гроб, и в последний раз мелькнули каштановые волосы, кольцами уложенные вокруг головы.

За гробом вели под руки Карла Радека…«

Последняя фраза Шаламова ошеломила меня.

Я вдруг увидела, как тот же Карл Радек спустя одиннадцать лет так же беспомощно и жалко, так же публично будет переживать результат своего многолетнего падения: поддержка Троцкого, измена Троцкому, панегирики Сталину, страх перед возможной тюрьмой, ложные показания на многих и многих соратников, лишь бы спастись. Бедный человек!

Хорошо, что Лариса ушла, не зная, как обоих ее ближайших друзей — и Радека, и Раскольникова — давила машина, на которую работали они вместе с Ларисой со всей страстью неугомонных натур.

Можно представить, где оказалась бы Лариса Михайловна, доживи она до 1937 года, хотя бы за связь с этими двумя «врагами народа». Впрочем, одиннадцать лет, отделявшие Ларисину смерть от года сталинской инквизиции, могли по-разному развернуть жизнь. Непредсказуемость Ларисы Рейснер предполагала самые неожиданные повороты судьбы.

Как бы то ни было, она хотела создать

тип женщины русской революции по аналогии с женщинами французской революции, и она создала его не пером своим, а своей жизнью. Для этого старалась быть и казаться. И не зря, и недаром была воплощена в прозаическом, драматургическом и поэтическом слове самыми разными творцами искусств.

Лариса, вот когда посожалею,

Что я не смерть и ноль в сравненье с нею.

Я б разузнал, чем держится без клею

Живая повесть на обрывках дней, —

писал Пастернак в стихотворении «Памяти Ларисы Рейснер», невероятной своей интуицией чувствуя, что с ее уходом потеряна возможность разгадки некой женской тайны, без которой трудно жить в жестоком мире мужского господства.

Спустя годы, видимо, много думавший о Ларисе, Борис Пастернак дал героине романа «Доктор Живаго» ее имя. Он написал Варламу Шаламову: «Имя главной героини я дал в память о Ларисе Михайловне».

Вот так: хотела быть в литературе творцом, а стала музой.

Они непохожи, Лариса Рейснер и Лара из «Живаго», но Пастернак вряд ли думал о сходстве. Он запечатлевал свое время, и для него это имя звучало сигналом надежды, веры, любви.

Такое было время…

След Ларисы в раскаленном небе революции, похожий на восклицательный знак, был утверждением женской силы.

Над чем?

Она ведь была всего лишь талантливым подспорьем в мужском деле разрушения, оттого, быть может, и рядилась в чужие одежды, что не имела своей.

Из другого времени, с нашего холма, знак ее восклицания видится знаком вопроса.

Но о чем спрашивает она?

Аллилуйя Аллилуевой

Сталин (Джугашвили) Иосиф Виссарионович (1879—1953), советский государственный и партийный деятель. Герой Социалистического Труда (1939), Герой Советского Союза (1945), Маршал Советского Союза (1943), Генералиссимус Советского Союза (1945). Член партии с 1898 г. Участник Октябрьской революции 1917 г. С 1922 г. — Генеральный секретарь ЦК ВКП(б), позднее КПСС. В годы войны — Верховный главнокомандующий. В 1941—1953 гг. — Председатель Совета Министров СССР. Депутат Верховного Совета СССР с 1937 г.

К октябрю 1917 года главные силы большевиков собрались в Петрограде. И рядом с каждым вождем была подруга. Не всегда венчанная. Не зарегистрированная. Однако верная союзница. Жена.

Рядом с Лениным — Надежда.

Рядом с Троцким — Наталья.

Рядом с Каменевым — Ольга.

Рядом с Ворошиловым — Екатерина.

Рядом со Свердловым — Клавдия.

Рядом с Буденным — Надежда.

Рядом с Калининым — Екатерина.

Рядом с Дзержинским — Софья. И так далее.

Сталин — один как перст. По ссылкам, по северам и сибирям. Всухомятку. Без женской ласки, без домашнего тепла, без присмотра. Много лет.

Далеко позади воспоминание о Екатерине Сванидзе, первой жене, деревенской женщине, но с присущим большинству грузинок природным аристократизмом черт лица, фигуры, поведения.

Грузинская жена — всегда символ верности, терпения, скромности, послушания: служить мужу, растить детей, знать свое место. Древняя традиция.

Екатерина Сванидзе жила по традиции: ждала мужа, ублажала его. Получала в ответ то, на что может рассчитывать женщина, не претендующая быть счастливой: частое одиночество, тревоги и скромные плотские радости для продления рода.

Она верила в Бога. Можно предположить, что Сталина не раздражала богобоязненность и набожность Екатерины: он сам лишь недавно расстался с духовной семинарией, о чем не сожалел, но и не был враждебен к церкви, как Ленин и многие большевики. Через всю его жизнь прошла иногда хорошо, иногда плохо скрываемая терпимость к религии. Так, в первые годы после революции, когда в стране появилась возможность для церковного издания «Христианина», Сталин был среди тех, кто смотрел на этот факт благосклонно. Тогда победила другая точка зрения, которой придерживалась борющаяся с религией Надежда Константиновна.

Позднее говорили, что в самые тяжелые минуты Отечественной войны он даже молился, а одной из первых его послевоенных бумаг был приказ о возвращении церкви ряда ценностей, включая мощи некоторых святых.

Дочь Сталина вспоминает, что ее отец более всех на свете любил свою мать и с умилением рассказывал, как мать сокрушалась: «Жаль, что ты так и не стал священником».

Первую жену нашла Иосифу его мать. Но это лишь предположение. Одно из многих.

Образ Екатерины Сванидзе двоится, троится, четверится: то ли тихая, домашняя женщина, то ли искусная портниха, обшивавшая саму супругу тифлисского генерал-губернатора Свечина, то ли отличная прачка и гладильщица, то ли разносчица ленинской «Искры» — помощница мужа. За последнюю деятельность вроде и тюрьмы удостоилась. А может, хозяйка, портниха, прачка, революционерка вместе?

В воспоминаниях Иосифа Иремашвили, друга детства Иосифа Джугашвили, есть строки о первой сталинской жене: «Она глядела на мужа как на полубога».

Родом Екатерина Сванидзе была из селения Диди-Лило, близ Тифлиса. Думаю, если сегодня кому захотелось бы пройти по домам Гори и Диди-Лило, много интересных сведений можно было бы собрать о семье Сталина и его молодости. Такого, о чем никто не знает. Грузины долго хранят в памяти черты умерших людей. Быть может, как никакой другой народ на свете.