— А мама — нет…
— Нет, — голова склонилась ниже. — Ты понял, мальчик? Ты должен жить, такого её последнее желание!
— Спасибо, что рассказал, — тихим голосом поблагодарил Кирилл. Он сейчас казался на несколько лет старше.
Младший Ростовцев не осудил. И я бы не осудила, кто я вообще такая. Смогла бы я? Сделала бы то же? Нет… не смогла. И ничего уже не исправить. Я оглянулась по сторонам в панике. Невидимые стены сужались, сдавливали тело, перекрывая доступ к воздуху.
— Вик, ты чего? — большими глазами смотрел Кирка. Ну да, эмпатия, всё время забываю.
— Ничего, сейчас всё нормально будет.
— С тобой я тоже говорил, хватит себя винить, — строго велел Дмитрий не в первый раз, — ещё одна нашлась, опять проводить с тобой воспитательную беседу?
— Нет, — уверенно ответила я.
— Соберись.
Я с усилием кивнула.
— У меня уже отравление вашими тайнами, может хватит? — взмолился мальчишка.
Дмитрий вопросительно посмотрел на меня. Пусть делает, что хочет.
— Поступай как нужно, — смирившись, проговорила я, выходя на веранду. Срочно нужен воздух.
— Не томи, Дима, — нетерпеливо попросил Кирка.
Их голоса хорошо прослушивались отсюда у открытой двери. Дима не тянул. Срывая повязку со старой душевной раны вместе с присохшей коркой из застарелой боли.
— Похоже, я сегодня в роли рассказчика, да? Что ж, нужно отдавать долги. Слушай. Дело было, когда Вика проходила практическую интернатуру, на последнем курсе своего «Склифа». Дежурила она в ночь с первого на второе января. Дежурить пришлось по двум отделениям — новорождённые дети и дети раннего возраста. И как водится, с ними мамы на совместном пребывании. Отделение пустовало, большинство разошлись домой на праздники. Ещё по взволнованному голосу медсестры она поняла, что это не просто беспокойная мамаша, не ерунда. Просто стало плохо. Как именно, Вика не стала выяснять, позвонила в реанимацию — соседний корпус — и сразу поднялась наверх. На неотложные вызовы мы никогда не бежим, я сам всех своих учу: спешка и суета могут летального сказаться на лечении пациента. Во-первых, падение врача с лестницы не облегчит жизни пациента, во-вторых перед серьёзным случаем нужно собраться, сгруппироваться, как перед ударом. Принимаешь решение и делаешь, все сомнения и мысли — после. Неотложные ситуации как драка, времени на раздумья обычно нет.
Кирка молчал, в непривычной для себя манере. Я тоже… глупо теперь-то прерывать. Дмитрий тяжко вздохнул и продолжил:
— Я смотрел записи, на этаже она была через пару минут. В палате девушка без сознания на полу. Беглый осмотр: пульс слабый, сто сорок, неровный край зрачка, дыхания нет. Реанимационного набора на постах в этих отделениях нет, только детские. Адреналин, атропин, преднизолон, и дальше по инструкции. Никакого оборудования для взрослых, ни маски, ни мешка амбу, только медсестра и Вика — детский невролог на дежурстве. Клиническая смерть по непонятным причинам. Когда появился реаниматолог с кардиографом в руках — и больше ничего — она проводила сердечно-легочную реанимацию. Либо он не понял серьёзность ситуации, либо не понял чего-то ещё. Ладно, накинули электроды, начали вдвоём. В это время пациентка «загрузилась», и находясь в подобном состоянии, начала отказываться от реанимационных действий, объясняя тем, что ей всё равно не жить. Никто, разумеется, её в таком состоянии не послушал, на кровати рядом лежал новорождённый ребёнок. Бригада в полной выкладке появилась через ещё десять минут. Транспортировали в реанимацию. Девушки не стало через три дня страшных мучений, не помог и морфин, я общался с анестезиологом позже — картина не из приятных даже для него. Диагноз тебе ничего не скажет. Так или иначе, тот шанс у пациентки был единственным, чтобы покинуть наш мир тихо и без боли и возможно, она это чувствовала, потому и отказывалась от помощи. Но… девушке было восемнадцать, ребёнку — четырнадцать дней отроду. Всё было сделано в соответствии с инструкциями. Никто обвинений не выдвигал. Однако… Есть же родственники, им не важно, как это произошло, их дочери больше нет, и их можно понять. Я всё узнал лишь когда Вика к нам вернулась. Даже не буду говорить, на что она была похожа в тот момент.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Друид Жизни не может отнять жизнь у живого существа даже косвенно. Иначе сам лишится жизни… у неё тогда уже был Дар, — пробормотал Кирка, в его тоне больше не было ни капли подросткового максимализма перегруженного эмоциями. Уникальная способность: становиться взрослым, когда дело касается серьёзных вещей и быть совершенно беззаботным, когда возможно. Мне бы перенять. Чтобы чердаком не двинуться окончательно.
— Верно, мальчик. С тех пор Вика не подходила ни к роженицам, ни к новорождённым, забросив специализацию. Три года пытался перевоспитать — бесполезно. Она духовно опустела. Хорошо, хоть Дара не лишилась.
— Наш альфа её раскрыл, — пояснил Кирка. — Повезло же им встретиться! Друг друга с колен подняли. Ты знал?
— Откуда ж мне знать! Интуиция. Решил сменить обстановку. Думал, может, у вас ей самое место. Как ещё её вытаскивать.
Наступила гнетущая тишина. Казалось, она навечно повисла в пространстве.
— Кофе будешь? — тихо сказал Кирка сзади, выдёргивая из тяжёлых дум.
Я обернулась, в руках у него две чашки с кофе, накрытые пышными шапками молочной пенки. Ничего себе.
— Где достал?
— На кухне.
— А, ну логично, — говорю я, аккуратно принимая из его рук чашку и делаю большой глоток. — Спасибо.
Он пожимает плечом. Дескать, не за что.
— Не кисни, — тихонько толкает плечом.
— Не буду, — охотно соглашаюсь я.
Тишина больше не давит на плечи. Она становится уютной и тёплой, как кашемировый свитер, накинутый на плечи, с ароматом кофе и кедровых орехов, которых Кирка щедро подсыпал нам в кружки.
Андрэ с Владимиром в тот вечер так и не появились в гостиной. Видно, много дел у них накопилось между стаями. К вечеру нас проводили наверх. Моя комната располагалась рядом с мужской. Я бросила рюкзак рядом с кроватью, где уже стоял тревожный чемоданчик, плюхнулась лицом в подушку.
Утро как всегда началось с головной боли — выспаться не получилось, только смотреть слепо в темноту, пока за окном не забрезжили первые проблески рассвета. Многие знания — многие печали.
Мне удалось обнаружить кофейный автомат, из которого Кирка вчера добыл нам кофе. Мужчины ещё не спускались. Пока я разбиралась с техникой, принесли завтрак. Здесь не водилось кухарки или экономки. Готовую еду приносили к сроку, — объяснил доставщик. Он привычно заправил холодильник, проверил уровни наполненности в автомате для напитков. Холостяцкий, но продуманный, чистый и ухоженный дом. Заботливый, но занятой хозяин. Печально, но видимо в их доме тоже отсутствует мать семейства. Даже спрашивать не буду.
На кухне появились Кирка с Дмитрием, ещё более хмурые, чем утро за окном. Хоть кому-то удалось поспать? И где Андрэ?
Щурящийся, зевающий во весь рот мальчишка подобрался ближе, нажал кнопку на позиции «эспрессо».
— Сердечко-то побереги, — укоризненно покачала головой я.
Кирка опрокинул бумажный стаканчик одним глотком и открыл глаза:
— Ты что-то сказала? — он снова сиял мальчишеской беспечностью. Боюсь представить, как тяжело ему далась ночь после всего, что он узнал. Я снова поразилась его гибкой, детской психике, незамутненной бесконечными житейскими трудностями. Он становился серьёзным, лишь когда ситуация того требовала.
Андрэ с Владимиром спускались вместе, о чём-то вполголоса рассуждая, будто не ложились вовсе.
Я повернула голову на резкий звук со стороны входа, вовремя, чтобы увидеть как по холлу пронёсся ураган по имени Влада.
Она бросается к Андрэ с противным визгом, повиснув у альфы на шее. Андрэ не успевает ничего сделать, замерев от шока. А меня словно тяжёлым сапогом поддых саданули. Весь воздух из груди выбило — так неожиданно больно! Положение спас Кирка, обняв сзади за плечи и с силой затянув на кухню.