Несмотря на противоречия, «организованная на скорую руку» партия стала живо пополняться новыми членами{502}. Был создан центральный оргкомитет и отделения на местах. В одном только Брасовском районе к концу 1941 года уже было 5 ячеек. Сложно определить, что больше способствовало ее успеху: пропаганда (см. Приложение 1), популистская идеология, возможность карьерного роста или материальные выгоды. Пропагандист района получал зарплату в 750 рублей в месяц. Больше его получал лишь бургомистр района — 1000 руб. Для сравнения, оклад следователя составлял 700 руб., а полицейского — 250.{503} Поэтому не совсем понятно утверждение Сергея Дробязко, что «в своей основной массе население оккупированных районов отнеслось… к призывам о записи в новую партию и организации по всем областным и районным центрам комитетов партии “Викинг” довольно равнодушно, не оправдав надежд авторов манифеста на сколько-нибудь значительное увеличение рядов НСПР»{504}.
Правда, бывавший у Каминского сотрудник рейхсминистерства восточных территорий, член НТСНП Роман Реддих[102], очень тепло отзывавшийся об обер-бургомистре, задавался риторическим вопросом: «нужна ли ему была именно национал-социалистическая партия? Нет. Любая. Он был воспитан в системе, где без партии нельзя». Сам же антикоммунизм главы Локтя Редлих иначе чем «пещерным» не называл{505}. Любопытно, но в создании партии, наряду с Воскобойником (погибшем в начале 1942 года) и самим Каминским, принимал активное участие бывший советский партизан Георгий Хомутов и бывший коммунист Степан Мосин.
5 октября 1942 года в городском театре имени К.П. Воскобоиника состоялось торжественное собрание, посвященное первой годовщине освобождения Локотского округа от большевиков. На собрании обер-бургомистр Бронислав Каминский, в частности, сказал: «Идеи национал-социалистической Германии и идеи новой России едины. Мы вместе с Германией и ее союзниками должны победить!.. Только через труд русский народ может подняться до уровня великого германского народа и построить новую жизнь на основе двух идей: народ и подлинный социализм»[103].
Поэтому не удивительно, что в числе отделов администрации обер-бургомистра были созданы «агитации и пропаганды», а также «плановый» и «госконтроля» (всего их аппарат насчитывал 19). В соответствии с идеями национал-социализма формируется основанная на führerprinzip идеология. Место Воскобоиника в ней сочетает в себе черты Маркса (отец-основатель в коммунистической мифологии) и «мученика» (согласно нацистской мифологии так называли 16 жертв путча 8–9 ноября 1923 года)[104]. Каминский выступает верным продолжателем дела Воскобойника. Постепенно, следуя законам тоталитарной мифологии, происходит замещение образа Воскобойника Каминским по принципу «Сталин — это Ленин сегодня»[105]. Уже 15 ноября в официозе Локтя газете «Голос народа» появляется панегирик «Комбриг — Обер-Бургомистр»: «Катастрофа 8-го января унесла жизнь Константина Павловича. Но все, что он думал, совершилось, начатое им дело перешло в надежные, сильные руки. Ум, энергия, такт — вот качества, необходимые для руководителя. И этими качествами обер-бургомистр округа обладает в совершенстве. Но, кроме этих, есть другие качества: необыкновенная выносливость и трудоспособность… Ночью Каминский — комбриг… Днем комбриг превращается в обер-бургомистра (почти в точном соответствии со славянской («волкодлак») или германской («вервольф») мифологией. — А. М.) и решает задачи хозяйственной жизни. А жизнь хозяйственная и военная связаны тесно одна с другой. Без правильного руководства хозяйством не будет хлеба, без хлеба не будет армии… Сложная хозяйственная и военная машина работает четко, она находится в верных и сильных руках»{506}.
Парадоксально, но в статье была определенная правда. Каминский, создавая собственную протогосударственную систему, был обречен в соответствии с законами тоталитаризма контролировать все стороны жизни, включая частности, не относящиеся напрямую к сфере его деятельности. Поэтому, по мнению немцев, «правительство с маленьким, но не функционировавшим аппаратом управления» с обязанностями не справлялось{507}. Например, за подписью Каминского почтальонам выдавались удостоверения, позволявшие им беспрепятственный «проезд по районам Локотского округа»{508}. Подобная же детализация касалась и сферы образования. В приказе № 108 от 28 октября 1942 года «Об обязательном обучении детей» обер-бургомистр не только вводил «в целях расширения дела народного просвещения и поднятия культурного уровня населения» с 1 ноября обязательное обучение в объеме 7 классов средней школы, но и предписывал старостам «организовать подвоз учащихся к школам или открыть интернаты при школах для детей, живущих далее 3-х километров от школы». Одновременно, в соответствии с внутренней логикой тоталитаризма, следовал алгоритм распределения обязанностей, контроля по их выполнению, а также механизм ответственности. «При непосещении школ детьми без уважительных причин родителей подвергать штрафу до 500 рублей в пользу государства{509}, причем уплата штрафа не избавляет от обязательного посещения школы… Органам народного просвещения провести прикрепление учащихся к ближайшим семилетним школам и вести контроль за выполнением данного приказа. Ответственность за выполнение настоящего приказа возлагаю на бургомистров районов, старшин волостей, директоров школ и старост местных управлений»{510}.[106] В итоге, к ноябрю 1942 года в округе функционировало 345 (по другим сведениям, 284) школ, правда, только 10 из них были средними, в которых обучалось 43 422 человека{511}.
Интересно, что в ходе восстановления среднего образования был закрыт техникум, здание которого переделали по одной версии в театр имени Воскобойника, а по другой — в казармы РОНА.
Та же тенденция проявлялась и в отношении к вооруженным силам. Каминский требовал строгого учета боеприпасов, в частности стреляных снарядных гильз и тары из-под них. Отдел боепитания РОНА на специальных бланках регулярно подавал «сведения о наличии вооружения и боеприпасов по бригаде Локотского округа». При этом приводились только точные цифры. Никаких округлений не допускалось{512}.
Касаясь механизмов организации административной системы, следует отметить, что она во многом повторяла структуру, принятую немцами в других оккупированных областях. Низшим звеном была сельская община во главе со старостой. Среднее звено образовывали волости с волостным старшиной. 5–6 волостей составляли район, во главе с районным бургомистром{513}. При этом избиралось только низшее звено самоуправления (сельские старосты), в то время как уже волостные старшины назначались из центра. Начиная с сельской общины, создавался институт вспомогательной полиции. Была создана и судебная система. Ее низшая ступень (мировые суды при волостных управах), призванная разбирать дела, не связанные с тяжкими преступлениями, как, например, мелкие кражи, была относительно независима, хотя и дублировалась районными или уездными судами. Однако уже районный суд, несмотря на открытость заседаний, независимостью не обладал. Судопроизводство строилось на прецедентной системе, созданной на основе приказов Каминского и инструкций юридического отдела его администрации. Прямое вмешательство обер-бургомистра иногда проявлялось через приказы. Так, в приказе № 135 от 17 ноября 1942 года, направленном против самогоноварения и пьянства, Каминский отдельным пунктом писал: «приговоры, представленные мне Навлинским военно-полевым судом, по делу обвинения граждан Мосина Т.В. и Салтанова, совершивших на почве пьянства убийство и ранение и присужденных к 5 годам тюремного заключения — отменить как слишком мягкое наказание, заменив его расстрелом. Оба дела отправить на доследование для привлечения к ответственности и других лиц, причастных к убийству и ранению»{514}.
Наиболее серьезными преступлениями, в первую очередь политического характера, занималась военная коллегия Локотского округа. Она, в частности, расследовала деяния попавших в плен партизан, работников НКВД и их сообщников из числа мирных жителей, а также судила пойманных дезертиров РОНА. Все осужденные отбывали срок в локотской окружной тюрьме (бывшем конезаводе){515}.
В числе других черт тоталитаризма можно назвать антисемитизм руководства Локотской администрации. Помимо искоренения наследия «жидо-большевистского господства» имели место прямые репрессии по отношению к еврейству. Евреи были ограничены как в гражданских, так и трудовых правах. Они обязаны были жить в гетто, им запрещалось вступать в брак с лицами не еврейской национальности, оплата труда составляла не более 80% от установленной тарифной ставки и полностью исключала какие-либо формы дополнительных надбавок или поощрений{516}. В данном контексте вызывают сомнение слова сотрудницы газеты «Боевой путь», издававшейся штабом РОНА, Марии Быстровской, утверждавшей, что «при Каминском не было расстрелов евреев», и Даллина, считавшего, что антисемитские сентенции делались искусственно, «с явной оглядкой на немецкие оккупационные власти», а также Мюллера, писавшего, что в РОНА «служили российские евреи»{517}.