Читать интересную книгу Черные ножи 2 (СИ) - Шенгальц Игорь Александрович

Поэтому нам выпало столь редкое по нынешним временам безделье. Впрочем, я старался не позволять экипажу откровенно лениться, и раз за разом раздавал все новые задачи, следуя старому закону — солдат должен всегда быть при деле. Это утверждение было проверено многими поколениями, и являлось истиной в последней инстанции. Без дела солдат чахнет. Более того, начинает думать, а это обычно добром не кончается. Какие думки у обычного бойца? Найти что пожрать, выпить и, желательно, бабу. И ради воплощения этих целей он готов пойти на все… если есть силы. И задача командира как раз и состоит в том, чтобы лишить его этих сил заранее. Дабы боец не учудил чего не стоит, подставив под удар и себя, и начальство.

Благо, мой экипаж был более благоразумный. Корякин уже вышел из возраста чудачеств, Носов слишком слушался меня и комсомольский устав, чтобы в одиночку предпринимать смутные деяния. Оставался лишь простоватый на вид, но по-крестьянски хитрый боец Перепрыга, которому я не вполне доверял. Все его уловки можно было легко разгадать, он был наивен и даже слегка примитивен. Но при этом запросто мог учудить что-то такое-этакое, и чтобы подобного не произошло, требовалось постоянно следить за ним, а у мне этого не хотелось. Но и избавиться от Перепрыги я не мог — дефицит кадров. Некоторые экипажи вообще временно оказались с неполным составом.

Спасало то, что Ваня Перепрыга уважал, но что более важно — боялся меня просто до одури. Первым звеном в цепи был захват летчика, где мы оба участвовали, но это не самое главное. Когда же он увидел на моей груди иконостас: орден Ленина, медаль «Золотой Звезды», да орден «Красного Знамени», то впал в полную прострацию и оцепенение. А потом вскочил на ноги и вытянулся так, что визуально прибавил в росте сантиметров десять, и то отдавал честь, то порывался что-то сказать, но лишь открывал и закрывал рот.

— Вольно, боец! — прервал я его мучения. — Расслабься, Ваня…

Но с того дня он так проникся уважением, что с исполнял каждое мое слово, словно Отче Наш. Вот только при этом разнообразные мысли все равно бродили в его голове, и приходилось контролировать нашего нового заряжающего.

Кстати, я был глубоко неправ, что пренебрежительно пренебрег подсчетом подбитых танков.

За каждый уничтоженный нами танк каждому члену экипажа полагалось по пятьсот рублей премиальных. Деньги же, положенные погибшему Казакову, обязаны были перевести по завещательному принципу: жене, матери или родственникам, кто был указан получателем в документах. А несколько тысяч рублей им явно станут не лишними…

Мне, кстати, тоже дали прибавку. Пятьдесят рублей в месяц сверх обычного — за звание Героя Советского Союза. При желании я мог отсылать все домой, но некому было. Тетка умерла, а иных родственников у меня не имелось. Да и к чему мне эти деньги? Я точно знал, что воевать еще два года, и воспользоваться ими сейчас я не сумею. Войскового пайка мне было вполне достаточно.

Тогда в день награждения я провернул еще одну штуку — под шумок незаметно сунул в генеральскую машину на его сиденье свою записную книжку. Зря? Может быть. Но более высокого по званию и положению человека в моем окружении не имелось. Найдет и выкинет? Вероятнее всего. А если прочтет? Вот тут я видел уже несколько путей развития событий: пожмет плечами и опять же выкинет, или передаст тем, кто более компетентен в изложенных на бумаге вопросах. В общем, шансов на успех мало, но я уже заполнил подобными измышлениями еще несколько книжек, и собирался отправлять их более адресно. Генерал же — так, случайно попал под горячую руку.

Если я забывал дать задания бойцам, вступал в игру Корякин, который с утра до вечера нагружал Перепрыгу и Носова работой. Всегда было, что делать. Ствол требовалось банить, траки переставлять местами — многие были сточены, но новых не имелось, поэтому их ставили наоборот. Машина Т-34 была проблемная, но ничего, справлялись.

Я, разумеется, принимал во всем этом самое непосредственное участие.

— Сходи-ка ты, командир, за колышками вон в тот лесок! — попросил меня Петр Михайлович. — Держи топорик, нарубить надо тонко — сделаем шалаш для машины, пока здесь стоим. Всяко с воздуха видно не будет!

Леша и Ваня были перемазаны в мазуте с головы до ног, так что им поручить такое задание было невозможно. И я пожал плечами, подхватил топорик, снял кобуру и убрал ее в танк — будет мешаться, нож в ножнах оставил там же, но пистолет по привычке сунул в карман, после чего двинул к березовой роще, находившейся от нас минутах в пятнадцати неспешного шага.

Вокруг были исключительно наши, опасаться мне было нечего, и я особо не озирал окрестности в поисках неприятеля. Немцы находились километрах в тридцати к западу.

Роща оказалась как раз такой, как требовалось. Молодые стволы деревьев взметались вверх, к солнцу. Мне надо было нарубить штук десять, чтобы суметь дотащить разом. Я взялся за топор и тремя ударами срубил первое деревцо.

— Эй, служивый, закурить не найдется? — раздался хриплый голос откуда-то справа.

Я неспешно повернулся, держа топор в правой руке. Из рощицы вышли трое: вроде и в форме — гимнастерки, галифе, сапоги, — но какие-то слегка расхлябанные: ремни расслаблены, пилотки на затылках, морды небритые.

На мне был танковый комбинезон без погон, так что определить мое звание они не могли.

— Не курю! — коротко ответил я. — И вам не советую! Вредно это, здоровье портит!..

— Гляди-ка, Жук, тут человек о нашем здоровье печется! — живо подхватил хриплый, оказавшийся невысоким и худощавым, болезненного вида человеком. Вот только лицо его выдавало. Это была физиономия бандита… точнее, мелкого уголовника — урки. Да и руки и шея, что были видны из-под гимнастерки сплошь синели наколками.

До меня дошло. Я столкнулся со штрафниками, за какой-то своей надобностью отдалившимися от расположения своей части. Причем, это была именно уголовная часть штрафной роты. Эх, лучше бы мне попались политические — с ними проблем существенно меньше. Те — люди идейные, хоть и против советской власти, но родину любят, и беспредела не допускают. Урки же народ простой, как пять копеек. Если что-то лежит без присмотра, то взять это себе — дело принципа. Вот только с чего они решили, что прохожий парнишка-танкист их законная добыча, совершенно непонятно. Видно, свежие уркаганы, едва-едва доставленные с зоны на фронт, пороха пока не нюхали, а прежние повадки еще остались.

— А чего это он такой добренький? — удивился второй, высокий и мордастый тип, себя поперек шире, с многократно переломанным носом и пальцами в наколках. — Может, накатил на шаг ноги? А нам не плеснешь каплю, душа горит и просит!

Хриплый внезапно пропел:

— Говорят, мы алкаши, пропиваем все гроши,

Ничего не знаем, кроме ресторана.

Но на это мы плюем, мы пили, будем пить и пьем!

Из медной кружки и из чайного стакана!

— Не хочет он нам налить, — нахмурился третий, бритый мужик с огромным шрамом через всю голову. — Жадный фраер!

Я перехватил топор удобнее. Кажется, дело пахло неприятностями. Втроем они вполне могли бы справиться с таким, как я, невзирая на топор. Они же не знали, про сюрприз у меня в кармане.

— А фраеров надо учить! — выпятил глаза хриплый. — Фраера башлями делиться должны, иначе они не люди, а гниль подшконочная! Выворачивай кармины, да поживее!

— А вы ничего не попутали, бродяги? — искренне удивился я столь безоглядной наглости.

Вблизи линии фронта пытаться брать лейтенанта танковых войск на гоп-стоп… это надо быть либо полными дебилами, либо желать как можно скорее свести счеты с жизнью.

Самоубийцами троица не выглядела, значит просто идиоты, которых жизнь ничему не учит. Понятно. Решили, что и тут на линии фронта, где народ обстрелянный, могут пройти фокусы из подворотни. Нет, ребята, взять меня нахрапом не получится!

Либо же… я просто оказался не вовремя не в том месте. А вся эта болтовня нацелена на одно — заговорить мне зубы.