Читать интересную книгу Черные ножи 2 (СИ) - Шенгальц Игорь Александрович

Они успели проехать метров сто — сто пятьдесят и тут их подкинуло в воздух, закрутило, и обрушило вниз грудой мертвого искореженного металла. Впереди, в конце разрушенной улицы, в двухстах метрах, чуть наискось, перекрывая дорогу, стоял «Тигр». Еще десять секунд назад он не был виден из-за дыма и пыли, но теперь его силуэт отчетливо прорисовался, а башня чуть повернулась, беря прицел на нас.

— Корякин! — резко скомандовал я. — Вправо!

Танк вильнул, но радиуса чуть не хватило, мы ткнулись в стену дома, не сумев до конца вписаться в поворот.

Бронетранспортер впереди полыхал, из него так никто и не выбрался. Наверное, только это, и наш неожиданный маневр, и спасли нас. Яркое пламя мешало наводчику, мы чуть сместились с линии выстрела, и первый снаряд прошел мимо.

Позади нас вздыбились земля и камни, закричали люди, начала рушиться стена дома.

— Подкалиберный! — крикнул я, и Казаков услышал.

В Т-34 в восьми специальных ящиках на полу, а так же на левом и правом фальшбортах размещалось сто снарядов. Из них двадцать один бронебойный, семьдесят пять осколочно-фугасных — используемых чаще остальных, и всего четыре подкалиберных. Самые трудные в изготовлении — ведь для них требовался дефицитный вольфрам, но зато ими можно было пробить броню «Тигра» с четырехсот метров.

— Есть подкалиберный!

Выстрел!

Выстрел «Тигра»!

В ту же секунду откуда-то из подворотни выскочила обезумевшая от ужаса женщина с грудным ребенком на руках, закутанным в грязные тряпки.

Я успел поймать ее взгляд за мгновение до того, как ее не стало.

Сумасшедшая надежда — свои же пришли, спасут, и всепоглощающий страх — не за себя, за ребенка, который даже не плакал — не умел.

Она выбежала слишком близко к нам, и это ее погубило.

Ударило так, что «Уралец» замер на месте, во все стороны полетели мелкие осколки от брони, а внутрь сквозь крохотные щели в стыках брони и чуть приоткрытый люк мехвода полез жар.

— Ах! — Леха отвалился назад, закрывая обожженное лицо руками.

— Су-у-у-ки! — Корякин полуобернулся ко мне, его волосы дымились.

Казакова упал, из раны на его голове обильно сочилась кровь.

Что было со мной — не знаю, я не видел себя со стороны. Но, думаю, тоже ничего хорошего. Внезапно стало плохо видно. Я провел ладонью по лицу, и она оказалась вся в крови.

Нас всех крепко зацепило, но, вроде бы, машина уцелела. В очередной раз повезло! Наша башня приняла на себя основной удар, и экипажу достались лишь крохи того жара, который должен был сжечь нас до состояния углей, выжечь изнутри все внутренности танка, оставив остов внешне невредимым.

Повезло, бл…! Повезло!

— Повезло! — попытался выкрикнуть я, но из обожженного горла вырвалось лишь глухое карканье.

И тут же прильнул к перископу.

Женщины с ребенком больше не существовало. Вместо них на земле лежали неузнаваемые, истерзанные взрывом тела. Родная, зачем же ты выскочила так не вовремя… зачем?..

«Тигр» исходил черным дымом. Его башню повернуло на сторону, и, хоть и не сорвало окончательно, но было видно, что ремонту это уже не подлежит.

— Ура-а-а! — раздался громогласный крик из множества глоток, и вперед, огибая нашу машину, бросилась пехота.

Мысли с трудом вертелись в моей голове. Контузило? Или просто шибануло о перегородку?

— Все живы?

— Нормально, — тряхнул головой Корякин.

— Живой, — подтвердил Носов.

Казаков лежал за моей спиной в луже крови. Я потрогал жилку на его шее — нет биения. А потом увидел, что висок пробит одним из осколков. Он умер мгновенно, и я уже ничем не мог помочь.

Зато наша помощь требовалась другим, тем, кто бежал в атаку без прикрытия брони и стали.

Ненависть. Чистая, незамутненная. Концентрированная. Она плескалась в моей груди, ища выход. Грозя разорвать все мое существо в случае, если я ничего не сделаю.

— Малый вперед! Леша, за пулемет! Убивай всех!

Глава 15

Казакова мы похоронили у подножия холма, рядом с живописной березовой рощей. Сколотили простой крест, вбили его в землю, сверху повесили шлемофон.

Большинство погибших погребли в общей могиле, но мы отстояли право проститься с нашим другом отдельно.

Помолчали. Постояли, смотря в синее небо. Каждый в эти мгновения думал о чем-то своем, личном. Прощание с другом — это вообще очень личное дело. Слова тут неуместны, они пусты и не передают нужного объема смысла. Был человек, и нет человека. Ушла целая вселенная, сконцентрированная в отдельной личности. Он о чем-то мечтал, кого-то любил… грустил, смеялся, много работал, воевал.

— Пусть земля тебе будет пухом… — глухо произнес Петр Михайлович, после чего развернулся и пошел к нашей позиции, тяжело ступая по стылой земле.

На лице Лехи я увидел слезы. Он их даже не скрывал, не пытался смахнуть, они текли по его щекам до подбородка, капая вниз.

Чтобы не смущать друга, я пошел за Корякиным. Казалось бы, мы победили, выполнили приказ командования, взяли город, подбили три танка… но почему же так тяжело дышать?

Чуть повернувшись назад, я увидел, что Леша бредет за мной следом, понурив голову. Переживет. Люди быстро привыкают к смерти, когда она случается вокруг повсеместно. Сохранение собственной жизни перестает считаться главной задачей. На первое место выходит иное: бить гадов, выдавливать их все дальше и дальше, уничтожать, словно тараканов, выжигать, травить, убивать… чтобы никого из них тут не осталось, чтобы на своей шкуре испытали все то, что готовили другим…

Пока что нам в экипаж никого не назначили новым заряжающим, так что мы, осиротев, остались втроем.

Корякин пытался развести костер шагах в десяти от нашего танка, но выходило у него плохо. Обычно этим делом занимался Казаков, он же отвечал за наши припасы, он же чаще прочих готовил еду.

— Тушенка есть? — спросил я. Петр Михайлович в ответ неуверенно пожал плечами. Он не знал.

Я не стал его напрягать и залез в танк. Там в одном из ящиков я нашел пару банок свиной тушенки и запечатанную бутылку водки, которую Казаков хранил для особого случая. Вот случай и настал. В бумажном кульке нашлось немного крупы.

Когда я вылез из машины, Леха уже помог разжечь костер. Из ближайшей речушки набрали воды в котелок, подвесили его над огнем, потом закинули крупу и стали ждать. Вода все никак не хотела закипать.

— Кружки подставить! — велел я. — Помянем…

Разлил казенную, не жалея.

— Не чокаясь…

Выпили до дна. В голову мгновенно ударило — я так давно не пил, наверное, с Нового Года. Носова тоже слегка повело, а вот кряжистого Корякина водка не брала, он лишь еще более помрачнел лицом и, мрачно посидев еще минут десять, ушел спать в палатку, не дождавшись ужина.

Я бухнул в кашу обе банки тушенки, перемешал все ложкой, чуть подсолил, и тут же чуть не одурел от аромата.

Мимо как раз проходил незнакомый мне солдат, лет пятидесяти на вид, в ватнике, надетом поверх комбинезона. Он принюхался к запахам, исходящим от нашего котелка, и даже остановился, потягивая носом.

— Голодный? — кивком головы я пригласил его подойти ближе.

— Есть такое дело, — обаятельно улыбнулся он. — Уж больно вкусно у вас пахнет!

— Насыпь ему, — сказал я Леше, и тот мигом сбегал до танка, притащив ложку и котелок Казакова. Ему теперь без надобности.

Солдат ел в охотку, мы же едва ковыряли ложками котелки. Опьянение быстро сходило на нет, и все, что хотелось — завалиться спать, как это благоразумно сделал Михалыч.

— Ух, знатная у вас каша получилась! — похвалил случайный гость, насытившись. — Благодарствую! Давненько такой не едал!

— Для своих не жалко, — пожал я плечами, — одно дело делаем…

— Твоя правда, — не стал спорить солдат, поднялся на ноги, взял котелок и ложку в руки и сказал: — Схожу, помою у ручья. Пять минут!

— Оставьте, — Леша забрал у него посуду, — я сделаю…

Он прикрыл остатки еды тряпицей для Петра Михайловича, тот проснется — поест, собрал все прочее и ушел отдраивать песком в ручье.