раньше назначенного времени.
Наконец, травматологическое крыло затихло, пациенты угомонились, дежурная смена скрылась в сестринской, на посту осталась моя сообщница так сказать. Я тихо выскользнул из палаты и обозначил свое присутствие. Девушка вздрогнула, оглядела коридор, убедилась, что мы одни, шепотом велела мне надеть белый халат, висевший на вешалке для посетителей, и поманила за собой к выходу.
Мы остановились напротив грузового лифта, но Вера велела мне спуститься на второй этаж по лестнице, соблюдая максимальную тишину, и ни в коем случае не пользоваться лифтом, от грохота адской машины и мертвый проснется не то, что главная ночная надзирательница.
Объяснила, как найти соседа в кардиологии, предупредила, что дежурная на посту — её подруга, которая предупреждена. Но если вдруг что, всю вину беру на себя: мол, сам решил деда проведать, переживаю сильно и все такое. Я кивнул и нырнул на лестничную клетку.
Минут через семь я тихо просочился в палату к старику и сначала испугался, решив, что Федор Васильевич умер, а Вера просто не в курсе. Мне показалось, что на кровати никого нет. Шагнув ближе, я осознал ошибку: дедок, укрытый легким одеялом, бледный, с искореженным лицом, отчего-то казался таким маленьким, что просто растворился в тенях палаты. На секунду мне показалось, что он не дышит. Я замер, затаив дыхание, и выдохнул только тогда, когда впалая грудь поднялась и опустилась.
Дед настолько плохо выглядел, что я заколебался: будить или не будить, вот в чем вопрос? Что такого важного хотел поведать Васильич едва знакомому парню, что затребовал его чуть ли не к смертному одру?
Но могучий старикан решил все за меня, внезапно открыв глаза. Губы его шевельнулись, но слов я не разобрал. Зато четко увидел, как сверкнули яростью глаза деда. Елы-палы, это он меня, что ли так ненавидит? За что? Я его вижу второй раз в жизни, первый в палате.
— Федор Васильич, Вы как? — окликнул я, глядя на старика, который продолжал шевелить губами и таращиться на меня.
— Сю… та… — с трудом удалось разобрать, и до меня дошло: инсульт бесследно не проходит. Старика, видимо, пытается говорить, но у него не получается, вот он и злится. Я оглянулся, обнаружил стул, принес к кровати, подвинул практически впритык, уселся на него и низко-низко наклонился к деду.
Пахнула запахом скорой смерти. Не знаю, почему я так подумал, но смерть всегда пахнет ладаном и влажной землей. От Федора Васильевича пахло именно так. На секунду стало жалко мужика: лежит в больнице один, умирает, а родня, если она есть, и знать не знает об этом.
— Нас… ник… — с трудом ворочая языком, прохрипел дед.
— Нас? Что нас? — я пытался разобрать речь, исковерканную ударом
— Ты… — старик не сдавался.
Видно было, как его бесит собственная беспомощность, но он все равно упрямо шевелил губами, пытаясь донести до меня свою мысль.
— Я, Алексей Лесаков. Вы Федор Васильевич, — указав на себя на него, подтвердил я.
— Дуак, — просипели мне в лицо.
Надо же, а ведь может, когда сильно хочет. Лицевые мышцы на одной половине лица свело в жуткую маску, вторая подергивалась от гнева.
— Вы меня звали, — медленно произнёс я, глядя в лицо старику.
— Буаги…
— Бумаги? — старик моргнул. — Отлично. Давайте так, если я понимаю слово, вы моргаете один раз, если нет — два.
Дед медленно закрыл глаз.
— Какие бумаги?
— Лиансикий… Федор Васильевич очень старался, но язык его практически не слушался, казалось, рот у него набит кусками ваты, в которой вязлти слова.
— Лианский? Нет, Леванский? Линский? — дедок яростно моргал глазом на каждое мое предположение. — Так,давайте по-другому. Это фамилия? Нет. Хорошо. Имя? Тоже нет. Название местности? Ага, отлично! Город? Не город, а что тогда?
— Дуак… — снова обозвал меня Васильич.
— Дурак, точно дурак! Станица? Нет? Хутор? Поселок? Что? Поселок? В Энском районе? Еще лучше, — я умахался так словно один перебрал весь наш технопарк с лодками.
— Поселок Лиманский? Да!
— Нати..
— Наташи? Ага, понял, это не имя? Натирка? Нательник? Нет… Нати, нати… — ни одной слово не пртходило в глову.
— Исать… — просипел дед.
— Исать? Писать? Искать? Что искать? Дом? Так, в поселке Лиманском отыскать… найти! Найти дом, правильно?
Вот тебе и нати!
— Ваш дом? Адрес? У медсестры? Так не даст, я ж не родственник, — но старикана такие нюансы волновали.
— Иона… — старик захрипел, закатил глаза.
Честно говоря, я растерялся, не зная, что делать. Бежать за врачом? Оставаться на месте и наблюдать, если что спасать? Федор Васильевич затих также внезапно, как перед этим пришел в себя. Я стоял над его телом, и вслушивался в дыхание. Мое сердце колотилось где-то поближе к горлу, мешая слушать. Но тут непотопляемый дед снова открыл глаза.
— Напугали, Васильич, — шутливо пожаловался я, выдыхая страх. Ненавижу ощущение беспомощности, когда сделать ничего невозможно, а спасти человека очень хочется.
— Иона…— настойчиво повторил старик, едва пришел в себя.
Я снова сел на стул и принялся гадать вслух.
— Имя? Нет. Илона, а, черт, это имя… Бидона шпиона, диона, пиона, икона…
— Иона!
— Пиона? Икона? Икона! — твою ж дивизию, кроссворд и то легче разгадать, чем речь инсультника.
— Повторим урок, — вздохнул я. — Найти ваш дом в посёлке Лиманском, а в нем отыскать икону? Хорошо. Найду я икону, предположим, меня даже пустят в ваш дом. Дальше что? Принести её Вам? Нет? Тогда что?
— Буага…
— Буага, буага… Бумага?
Дед крепко зажмурил глаз, восклицая свое «ДА!».
— Так, бумага в доме? В иконе? Бумага в иконе. То есть мне нужно попасть к вам в дом в поселке, найти икону, в иконе спрятана бумага? Час от часу нелегче. Федор Васильевич, при всем уважении, задачка сложновата для решения. То, что Вы в меня верите, это прекрасно, но сидеть за взлом чужого жилища мне как-то не хочется.
— Учи..
— Учить? Что учить?
Черт, что ему от меня все-таки нужно? Иконы, бумаги, мозг сломается, пока дойдет до финишной точки.
— Лючи!
— Лючи — это явно не Лючия… и не солнце… лючи… Ключи? Вы мне дадите ключи? Ну, уже легче, хотя все равно сомнительно.
— Почему я-то должен залезть в Ваш дом, сломать